Яна Розова - Моя жена, ее любовники и жертвы
Сами похороны получились какими-то скомканными, истерическими. Рыдали подруги Машеньки – ухоженные молодые кобылки с тропическим загаром, и хлюпали носами сослуживцы утопленницы. Мать погибшей разбил инсульт, ее увез реанимобиль, отец был обколот успокоительными до состояния зомби. Предусмотрительный Боб отправил Машенькиных детей с няней в санаторий, отцы и бабушки не возражали. Кстати, отцы тоже отметились. Один привез огромный венок с золотыми листьями, видимо ценности невероятной, но сам исчез быстрее ветра. Другой просто прислал цветы, а от третьего пришла телеграмма из Барселоны – похороны бывшей супруги он не счел достаточным поводом, чтобы прервать отдых.
Боб был сдержан, деловит, внешне спокоен. Маринке не нравилось лишь то, как он прятал глаза, боясь выдать нечто важное. Она вздохнула с облегчением только после прибытия Андрея и Мишки, они остались у Боба до утра.
На следующий день после похорон коллектив «Арт-конторы» приступил к работе.
Вечером, когда офис опустел, Маришка вошла в Борькин кабинет. Он сидел в своем директорском кресле, а перед ним на столе стояла полупустая бутылка коньяку и пустой стакан.
– Хочешь? – Он указал на бутылку.
Казалось, Борька ждал ее.
Она взяла со стеллажа чистый стакан, плеснула в него жидкости – на палец – и опрокинула его в рот. Сдержала судорогу на лице, огляделась, села в кресло у директорского стола.
– Марина, за что это со мной произошло? – спросил он.
– Это ни за что, Боренька, это просто произошло. – Маришка была хорошо подкована на эту тему. – А мои родители? За что у меня их забрали?
Боб не нашел слов ответить.
Маришка встала с кресла, обошла стол, приблизилась вплотную к Бобу, прижала его лицо к своему животу чуть ниже груди. Он обхватил ее талию и замер, горячо дыша ей в платье. От его дыхания, от запаха его черных взлохмаченных волос, разгоряченной алкоголем кожи, крепкого тесного объятия Маринка стала терять способность рассуждать.
Он чуть повернул голову, вжавшись в ее тело колкой от щетины щекой, и сказал:
– Когда нашли Машеньку, я подумал, что тот стакан, который был на пирсе, она принесла. Но потом сообразил, что она отошла от костра в туалет, значит – без стакана. Получается, кто-то был с Машенькой на пирсе, когда она упала в воду. Или столкнул ее…
Маринка взяла его голову в ладони и, заглянув в глубь его покрасневших глаз, в самые зрачки, склонилась к его лицу, его губам. Их теплота была такой же, как и много лет назад, только с коньячным привкусом.
– Все будет хорошо, – сказала она, прервав поцелуй. – Все будет хорошо.
На нем была черная трикотажная футболка, не помешавшая Маришке дотронуться губами до его шеи, и не просто дотронуться, а слегка прикусить его чуть солоноватую кожу, заставить удивленно вздрогнуть. Она хотела, чтобы он понял, что происходит, чтобы это не произошло будто в тумане, малоосмысленным актом утешительного секса.
– Что ты делаешь? – с ужасом спросил ее Борька, когда Маринкины нервные пальцы резким движением расстегнули ремень его джинсов.
Она не ответила, а только подняла глаза, притягивая его взгляд и все его помыслы к себе. Она не отпускала его ни на секунду, склоняясь над его коленями, поднимаясь вверх губами от живота к горлу, выпивая его дыхание голодным поцелуем, отдаваясь ему, а точнее – овладевая им, замораживая его душу.
И Борька, ослепленный болью, будто он взглянул на солнце в июльский полдень, не нашел сил сопротивляться. Более того, он не хотел. Маринкино змеиное тело словно заслонило – хотя бы на время – его горе, а что будет потом, он все равно не мог бы себе представить.
Впрочем, не стоило и сомневаться: потом будет дикое чувство вины перед лучшим другом – это во-первых. Будет удивление – как Маринка могла сделать такое в такой момент? И только третьим в списке мучений будет эта строка: «Машенька». Из-за Маринки Бобу будет в два раза больнее и в два раза легче пережить свое несчастье.
…Его разорвало вспышкой наслаждения в клочья, а она лишь один раз скрипнула зубами и отпустила его взгляд, отпустила его душу из своих маленьких жестких пальцев.
* * *Миновала осень и половина зимы. В феврале Маринка застудила яичники. Причем и сама не поняла, как такое могло с ней произойти – она тепло одевалась, не мерзла на остановках. Но все болело, весь низ живота и поясница, да еще неприятно мутило. Знакомая уже гинеколог, красавица с рыжими волосами, осмотрела Маринку и назначила лечение. Выписывая рецепты, она поинтересовалась, не удалось ли решить жилищную проблему.
Маришка тоскливо вздохнула. Доктор постаралась ее ободрить:
– Вы еще молоды, все будет хорошо.
Домой Маринка пришла на взводе: ей вовсе не казалось, что все хоть когда-нибудь будет хорошо. Мишка в последнее время часто задерживался на работе, оснащая своих клиентов страшно нужным программным оборудованием, и без него Маришке особенно нерадостно было находиться в квартире Ложкиных.
Она вошла в кухню. В отсутствие сына Римма Олеговна ленилась накрывать стол к семейному ужину, что Маришке было, в общем-то, на руку, но, заслышав шаги невестки, свекровь тут же прибежала, рекламируя картошку с жареным луком.
Запах жареного лука Маринка не выносила! Загаженные уличные туалеты вызывали в ней меньше омерзения, чем жареный лук. Маришка знала, что свекровь в курсе ее вкусовых пристрастий, но в том-то и был прикол: сейчас она откажется есть картошку, а потом будет слушать весь вечер комментарии дорогой свекрови. А именно сегодня, в этот обычный вечер, Маришка чувствовала себя минным полем, на которое лучше бы Римме Олеговне не ступать.
– Спасибо, не хочу картошку… – отказалась Маришка тихо, в отчаянии оглядывая кухню, ища шанс к спасению.
– А почему? – удивилась Римма Олеговна, не испытывая ни толики удивления.
И тут Марина увидела на кухонном столе трубку радиотелефона. Эту прогрессивную штуку они с Мишкой купили месяц назад, и черная трубка пришлась свекрови по вкусу. Теперь она могла делиться с подругами всеми своими мыслями о невестке, с учетом ее местоположения в квартире.
– Мне позвонить надо, – сказала Маринка. – Потом и поем.
Под недобрым взглядом свекрови она взяла трубку, набрала номер одной своей знакомой – глуповатой одинокой девицы, любившей от нечего делать болтать часами. Бегло спросив, как дела, Маришка стала рассказывать ей историю своей жизни, не обращая внимания на Римму Олеговну.
Рассказ Маринки был о жизни со свекровью, но она предусмотрительно не называла врагиню по имени, только «она», и конкретных ситуаций не описывала. Однако не узнать себя в рассказе свекровь не смогла бы, а она внимательно слушала каждое Маришкино слово – невестка не дала ей шанса пропустить хоть что-то. Ради этого беседа велась сначала на кухне, а когда Римма Олеговна в смятении удалилась к себе – в коридоре.
На одном из эпизодов Маришкиного рассказа Римма Олеговна выскочила из своей комнаты.
– Это ты про меня рассказываешь? – яростным шепотом зашипела она, хватая Маринку за плечо.
– Нет, – равнодушно возразила Маринка, высвобождаясь. – Это я о своей сотруднице. Дайте поговорить!.. Эль, знаешь, а больше всего бесит, что она все мои разговоры подслушивает!..
То же самое – «я разговариваю о своих рабочих делах, а она уши греет!» – ответила она и на Мишкины сдержанные упреки после того, как свекровь наябедничала ему о гадкой выходке его жены. Мишка супруге поверил, так как и сам уже не мог не замечать стойкую необоснованную неприязнь матери к жене, а чувство справедливости в нем было не менее развито, чем в Бешеном Бобе. Если бы не мирный характер, не страх перед скандалами и разборками, Мишка уже давно бы поговорил с матерью на неприятные темы, но многолетнюю холодную войну женщин в семье ему было легче пережить, чем один пятиминутный скандал.
Иными словами, теперь Мишка склонялся на сторону жены, мысленно благодаря ее за то, что она никогда не вынуждала его к активным действиям. А вот мать – пыталась.
После разговора с мужем, убедившись, что теперь он под ее каблуком, Маринка успокоилась окончательно.
Мишка ушел в ванную, а она громко произнесла, уже не для свекрови, а для себя самой:
– Тем же концом по тому же месту!
И ее беседы с одинокой подругой продолжились.
Свекровь реагировала на Маринкины провокации все более болезненно. Сначала пыталась «поговорить».
– Ты, Мариночка, наверное, думаешь, что самая умная? – поджав губки и веря, что выглядит умудренной жизнью зрелой женщиной, наседала она, изловив наглую невестку на кухне и перегородив ей пути к отступлению своим телом. – Я же понимаю, что мамы у тебя нет, вот ты всех и ненавидишь, но я тут при чем? Ты должна понимать, что Миша – мой сын, я его родила, а ты только его женщина. Мужчинам женщины надоедают! В мире много красавиц, Мариночка! Рано или поздно…
