Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай
Я ловлю себя на том, что мне грустно, а еще скучно. Еще я думаю, что с куда большим удовольствием находилась бы сейчас на работе, разговаривала бы с Пашей и занималась бы каким-нибудь делом, принося в расследование посильную помощь.
— Моя дочь — страшный романтик, — говорит мама. — Знаешь, Родион, для чего она пошла в полицию? Ей всегда хотелось написать детектив, как Агата Кристи…
— У-у-у, — говорит Родион, и в его глазах за стеклами очков зажигаются огоньки. — Так вы, значит, писательница?
Глупо называть писателем человека, у которого до сих пор не опубликовано ни одной книжки. Но если я скажу им это, то надолго стану темой для обсуждения. Нет уж, лучше промолчать и подождать, когда они заговорят о другом.
— А много интересных дел вам попадается? — не унимается Родион. — Достойных вашего пера?
— Сейчас все пишут на компьютерах, — довольно сухо напоминаю я.
— А все-таки?
— Достаточно. Вчера, например, убили банкира Лазарева, мужа певицы.
— О! И вы будете заниматься расследованием?
Меня так и подмывает опрокинуть блюдо с салатом ему на голову — до того у него спесивый, пренебрежительный тон.
— Я уже некоторым образом им занимаюсь.
Зачем я только это сказала? Теперь он точно от меня не отвяжется.
— Я читала, что вроде как была угроза убить Алису, а не ее мужа, — замечает Марика. — Поэтому за ним не уследили.
Родион пожал плечами:
— Не знаю. Лично я не стал бы покупать детектив, в котором убивают очередного банкира, это как-то… обыденно, что ли… И вы всерьез собираетесь стать писателем?
— А почему нет?
— Сейчас все пишут, — вздохнул Родион. — И чем менее грамотны, тем больше сочиняют.
И он прочел мне целую лекцию, из которой следовало, что настоящие писатели — это уважаемые люди, которые творят для вечности, а не для читателей, и, например, авторы детективов никоим образом к писателям не относятся.
— Ну да, ну да, — хмыкнула я. — Почему-то вопрос о том, что будет, если даже вечность не захочет иметь с настоящими писателями дела, всерьез обычно не рассматривается.
— Тем не менее Толстой, Чехов и Достоевский…
— Может, хватит ссылаться в литературе на достижения позапрошлого века? — не выдержала я. — Вообще, из трех писателей, которых вы назвали, двое были профессиональными литераторами и сочиняли за деньги, а значит, для того самого презираемого читателя. А что касается Толстого, то меня всегда занимал вопрос: как бы писал этот богатый граф, если бы ему пришлось жить в условиях того же Достоевского?
Марика фыркнула. Родион поглядел на меня укоризненно, как, наверное, миссионер смотрел бы на язычника, которого ему никак не удается обратить в истинную веру. По-моему, он собирался продолжить наш спор, но тут в дискуссию вклинился переливчатый звонок в дверь.
Так, прикинула я, поднимаясь с места, если это Ласточкин, то я сошлюсь на какое-нибудь неотложное дело и сбегу. Конечно, это вряд ли может быть он, но я когда-то назвала ему все адреса, по которым меня можно найти. И потом, Паша бы сначала позвонил, прежде чем идти меня искать. А вдруг приключилось что-то экстраординарное?
…Если вы никогда не замечали, некоторые вещи обладают ярко выраженной способностью показывать свою симпатию или антипатию. Например, зеркало в бабушкиной квартире всегда рисует меня красавицей, хотя я совершенно точно знаю, что это не так. А вот тумбочка в передней маминой квартиры меня ненавидит, и, когда я прохожу мимо, она специально — я не шучу — перемещается так, чтобы толкнуть меня.
Короче, я налетела на острый угол тумбочки, едва не свалилась, потеряв тапочку, и с чертыханьем ухватилась за дверной косяк.
— Кто там?
— Служба доставки!
Я распахнула дверь. За нею обнаружился огромный букет орхидей, красивее которых я в жизни ничего не видела, а также держащий этот букет Юрий Арбатов, который все тем же внимательным взглядом смотрел мне в лицо.
Клянусь, три поросенка, увидевшие на пороге своего домика волка с полным набором посуды для свиного шашлыка, и те были куда менее ошеломлены, чем я. Следует отдать Арбатову должное, он умел преподносить сюрпризы.
— Можно войти? — ласково осведомился он. И, прежде чем я ответила: «Нет, нельзя», он уже оказался в передней.
— Это вам, — добавил он, вкладывая мне в руки букет, и бросил через плечо взгляд на своих охранников. По-моему, в то же самое мгновение они растворились в воздухе с легким шипением, похожим на то, какое издают в воде таблетки французского аспирина.
— Зачем? — в легком остолбенении спросила я, кое-как нашарив ногой слетевшую тапочку.
— Так вы же говорили, что любите орхидеи, — объяснил Арбатов.
Во мне взыграла здоровая злость.
— Могли бы не тратиться, — бросила я.
— А я захотел.
— Кто там, Лиза? — крикнула мама.
— Э… Так, один знакомый, — отозвалась я.
Меж тем Арбатов снял пальто, — хотела бы я быть так же хорошо скроенной, как это пальто, — и шагнул в комнату так запросто, будто его там ждали. Мне не оставалось ничего другого, кроме как проследовать за ним. Машинально я отметила про себя контраст между нашей маленькой, с низкими потолками, квартиркой и неожиданным гостем, при виде которого на ум приходило полузабытое слово «денди». О, он обитал в совершенно другом мире, можете мне поверить, — мире, где украшенные лепниной потолки парили в нескольких метрах над полом, где стены утекали прочь, сколько хватает глаз, и где вещи были прекрасны и бесполезны, как мечта, а не вымученно-утилитарны. Войдя в комнату, он одним взглядом охватил ее всю — с пятнами на обоях возле батареи, видом в унылый двор и безликой, тусклой мебелью. Конечно, я давно привыкла ко всему этому, но сейчас у меня возникло такое ощущение, словно я впервые увидела эту комнату его глазами, и, признаться, оно вовсе не было приятным.
…Ну зачем, зачем он пришел? Чтобы напугать меня и показать, что ему все обо мне известно?
— Боже! Какие цветы! — закричала моя мама, завидев орхидеи. — Кто это, Лиза?
— Юрий, — сказал Арбатов. — Просто Юрий. А вы Татьяна Борисовна, мать Елизаветы?
Но тут он увидел выражение моего лица, а оно — могу сказать без всякого зеркала — должно было быть чертовски красноречивым.
— Кажется, я не вовремя…
— Нет, что вы, что вы! У нас тут семейный ужин… почти семейный, не правда ли?
Мама перечислила всех, кто находился в комнате, и принесла пятый прибор. Марика подала мне вазу для орхидей, и их поставили в центр стола. Я села, и Арбатов как-то чрезвычайно ловко ввинтился на стул возле меня. Чем дальше, тем больше мне все это не нравилось.
— Однако, дорогая, ты никогда нам не рассказывала о Юре! — сказала моя мать, не без некоторого кокетства поглядывая на него. — Неужели вы работаете вместе?
Салат, который я машинально жевала, попал мне не в то горло, и я закашлялась.
— Ну, это слишком сильно сказано, — проворчала я, откашлявшись.
— У нас общее дело, — заметил Арбатов, который явно забавлялся.
— Что ж, я очень рада, — заявила моя мама. — Наконец-то ты нашла себе приличного человека!
Не вытерпев, я пнула ее ногой под столом, но, похоже, промахнулась, потому что Родион взвыл так, словно повздорил с асфальтовым катком.
— Что такое, Родион? — обеспокоилась мама.
— Ногу свело, — пробормотал тот, незаметно под столом растирая колено.
К счастью, разговор вскоре принял совершенно иное направление. Марика заговорила о курорте, на котором она недавно отдыхала. Мама поддержала тему. Родион рассказал, как он в прошлый отпуск ездил в Испанию, и заметил, что таких жлобов, как каталонцы, свет не видел — даже за вход в церковь ухитряются драть с туристов деньги.
— А во Франции все церкви бесплатные, хочешь осмотреть — пожалуйста, сколько угодно.
— Кроме Сен-Дени, — напомнила я. — Чтобы как следует осмотреть королевские надгробия, лучше заплатить и пройти через музейный вход. Из основного зала они тоже видны, но плохо.
— Ну вот, а вы говорите, что хотите писать детективы, — вздохнул Родион. — У вас же совершенно другой уровень — гораздо выше, раз вы интересуетесь Сен-Дени!
Я помрачнела. Положительно, сегодня был не мой день.
— Кстати, раз уж вы оба работаете в полиции, может быть, дадите мне совет? — продолжал Родион. — У одного моего знакомого возникли неприятности, на него хотят повесить серьезное преступление.
— Что за преступление? — поинтересовался причисленный к полицейским Арбатов.
— Нападение на женщину. Но он совершенно не такой человек.
— Какой ужас! — вздохнула Марика.
— Я ничего не могу советовать по поводу дела, к которому не имею отношения, — сказала я. — Защита подследственного — вообще-то задача адвокатов. И что вообще значит — повесить? У тех, кто ведет дело, были какие-то основания для обвинения?
