Елена Арсеньева - Имидж старой девы
– Да ты, Костин, как я погляжу, вообще мало чего в жизни видел! – отмахнулся Малютин. – Иди, не мозоль глаза. Иди!
Костин с явной неохотой вышел. Но только прикрыл за собой дверь, как снова просунул в кабинет свою веселую конопатую физиономию:
– Ой, забыл спросить, товарищ начальник. А где же…
В это мгновение зазвенел телефон. Не тот, который стоял на столе, а сотовый в кармане Малютина. Он достал его, посмотрел на дисплей. Номер не высветился, определитель не распознал его, но все равно – Малютин досадливо поморщился. Он и так знал, кто это звонит.
– Слушаю, Малютин, – отозвался настороженно.
– Алло! Алло, ты меня слышишь?
– Да, слышу, не кричи так. Ну что?
– Прошу тебя, давай заканчивай быстрей, уже времени в обрез.
– Ладно, не суетись…
– Что? Как это понимать?
– Ну, погоди немного. Я сейчас не могу с тобой разговаривать.
– И не разговаривай, если не можешь. Я просто прошу тебя закончить побыстрее.
– Понял, понял! Не волнуйся, делай свои дела.
– Как это – делай? А когда…
– Отстань! Не напрягай ситуацию, понятно? Тебе нужна моя помощь? Ну вот и жди теперь. Ясно? Все! Как только разберусь, сам тебе позвоню.
Он с досадой нажал на сброс и какое-то время еще постоял, сжимая в руке трубку и тупо глядя на кровавый подтек на столе.
Если Костин не врет – а зачем этому салажонку врать? – то, получается, нагадить здесь мог только один человек. Туманов. Но зачем? За каким чертом?! Или они не зря его опасались? Этот парень и в самом деле все видел? Тогда он еще пострашнее Карлыгокова. Потому что про этого торговца живым товаром им, по сути дела, все известно, а про Туманова – совсем ничего. Но получается, что в нем кроется страшная опасность для них всех? И он этим гордится! Это пятно на столе Малютина – как бы знак: мол, имел я вас всех в виду! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Малютин, и подавно уйду!
И ведь ушел, кажется…
Ну, тогда могут быть оправданы любые меры, которые они в отношении Туманова уже предприняли – и которые только собираются предпринять. Любые!
И тут он сообразил, что Костин все так же переминается с ноги на ногу в кабинете.
– Кому сказал, иди отсюда! – сделал страшные глаза Малютин. – Пинками тебя гнать, что ли?
– Зачем? – обиделся Костин. – Я сам уйду.
И он в самом деле вышел, но тут же был возвращен окриком начальника:
– Костин! А ну, погоди!
Костину, которому было все равно, что делать, лишь бы не работать, заглянул с радостным блеском в глазах, но со старательно недовольным выражением лица:
– Чего, Виктор Сергеевич? То иди, главное, то погоди…
– Помолчи минуту! – махнул на него Малютин. – Ты меня достал! Скажи… Хоботов приезжал?
Костин молчал, водя глазами по потолку.
– Чего молчишь? – набычился Малютин. – А? Язык проглотил?
Костин высунул кончик языка. Он просто хотел доказать, что ничего не проглотил, язык как был при нем, так и остался, но тут же сообразил, что начальник может расценить эту невинную шутку как дерзость, а потому поспешил объяснить:
– Вы ж сами сказали – молчать! Я и молчу!
Малютин оскалился с таким выражением, что Костин мгновенно перестал ерничать и отрапортовал:
– Не было его! А чего бы он – приехал и пустой уехал? Нет, не было его!
– Тогда я ничего не… – тяжело выдохнул Малютин, потом сообразил, что едва не ляпнул то, что Костину знать совершенно ни к чему, а потому в очередной раз махнул рукой: иди, мол! – и задумчиво уставился в окно.
Да, похоже, мелькнувшая в его голове догадка не подтвердилась. Ложный след! Костин немножко подождал, но, поскольку начальник больше себе не противоречил, неспешно вышел и потопал в зал ожидания.
Малютин некоторое время смотрел в окно на изредка мелькающие по площади машины. Телефон в кармане опять зазвонил. Малютин вытащил трубку, увидел на дисплее знакомую надпись: «Номер не определен» – и отвечать не стал: перевел звонок на вибратор и отложил сотовый на край стола.
Тихое, назойливое гудение не унималось. Малютин пожал плечами и нажал на сброс, а потом и вовсе отключил мобильник. Снял трубку рабочего телефона, полистал ежедневник, отыскивая какую-то запись, и набрал номер.
– Але?.. – ответили почти сразу.
Голос говорившего с трудом пробивался сквозь гул, и Малютин понял, что это гудит мотор.
– Хоботов?
– Не, не он, это водитель. Щас его позову.
В трубке что-то зашуршало, потом раздался другой голос. Он звучал яснее, да и интонации в нем были другие: напористые, недобрые:
– Алло, Хоботов.
– Салют, Малютин побеспокоил.
– Здорово, Малютин. Рад тебя слышать. Что-то не так?
– Ты куда пропал, огурец соленый? Я тебя полчаса назад ждал. Мы же договорились, ты приезжаешь, забираешь нашего пацана. А ты где?
– …
– Алло, чего молчишь?
– Да я не понял. Что ты говоришь?
– Слышно плохо? – забеспокоился Малютин и заговорил громче: – Я говорю, ты что задерживаешься? То от вас звонили, клялись, что ты мухой примчишься, то не дождешься тебя. Ты знаешь, у меня нет времени, чтобы тут вашего ухаря караулить. И людей нет, у меня все люди при деле. Давай говори, когда появишься!
– Малютин, ты что, с печки упал? – сдавленно спросил Хоботов. – Ты чего несешь? Да ведь я…
– Мать твою! – окончательно разозлился Виктор Сергеевич. – Или ты немедленно приезжаешь и забираешь этот южный фрукт, или я выгоню его в три шеи, понял? А что? У меня ничего на него нет, только ваши звонки. Порядка он мне в аэропорту не нарушал, только его девочки малость попищали, но девочек мы уже отправили, а сам-то пахан вам нужен или нет?
– Малютин, – тем же сдавленным тоном проговорил Хоботов, – Сергеич, ты это… не гони пену. Погоди шесть секунд, я тебе перезвоню. Слышно плохо, трещит какая-то хреновина.
– Ничего у меня не трещит! – выкрикнул Малютин, но было уже поздно – Хоботов отключился.
Малютин что-то прошипел сквозь стиснутые зубы, но поделать ничего не мог. Он знал, что связь в оперативных машинах порою работает погано. Ничего не попишешь – пришлось ждать звонка Хоботова. Однако тот все не звонил. Малютин не выдержал, набрал его номер, но телефон был занят. Прошло какое-то время – Хоботов не отзывался. Наконец он позвонил:
– Слушай, Малютин, у нас тут еще вдобавок колесо спустило. Подержи этого типа у себя еще минут сорок, самое большее – час, ладно? Очень тебя прошу! Сочтемся, гадом буду!
И бросил трубку.
Малютин мгновение смотрел на телефон, дивясь такой несусветной наглости. Чтоб он еще хоть раз связался с автозаводскими ментами… Взял для них важнейшего фигуранта, а они никак не удосужатся приехать за ним. Что-то темнит Хоботов… колесо, то да се…
Ладно, живешь сам – и другим жить давай. Можно выручить человека. Подождать сорок минут, даже час и даже полтора – не вопрос. Если Костин выключил Карлыгокова как надо, то Бузмакина вполне можно оставить присмотреть за этой мразью. Дело сейчас не в этом! Вопрос в другом.
Честно говоря, звоня Хоботову, Малютин еще оставлял себе некоторую надежду, что выяснится вопрос, который сейчас занимал его больше всего. Например, что произошла какая-то ошибка, путаница, жуткое недоразумение. Но если Хоботов еще на пути в аэропорт…
Да что случилось?! Куда пропал этот парень?
Напрашивается один простейший ответ, конечно… Он просто ушел из кабинета. Вот через эту дверь, ведущую на крыльцо. Вышел – и…
Ну, чушь. Не больной же он! Уйти без денег, без документов, плюнув на то, что уже объявлена посадка на его рейс. Нереально!
А что тогда реально?! Где в реальности может находиться этот Туманов?!
Вибратор мобильника снова глухо, надрывно загудел.
«Номер не определен», – высветилось на дисплее.
Малютин сложил руки на груди и угрюмо отвернулся от телефона. Ответить ему было ровным счетом нечего.
Катерина Дворецкая, 10 октября
200… года, Париж
Как известно, жизнь – штука однообразная. Ночь-день, утро-вечер, жизнь-смерть, сон-явь… У меня затянувшаяся явь. Лизочек опять не спит!.. Лежит у меня на руках, смотрит снизу вверх с глубоким интересом. А я качаюсь перед окном и пою, даже не вполне соображая, что именно:
Мой Лизочек так уж мал,Так уж мал, так уж мал,Что из скорлупы орехаФаэтон себе для смехаЗаказал, заказал, заказал!
Господи боже! А это еще что?! Откуда?
Из бездн памяти, как пишут в романах. Вспоминаю, что эту песенку я выбренькивала одним пальцем на фортепьяно, когда по настоянию маменьки таскалась в музыкальную школу. Это был такой ужас… Одно из самых кошмарных впечатлений детства. Мне было нестерпимо скучно, я боялась учительницы, которую раздражала своей музыкальной тупостью, мамани боялась до дрожи, потому что, увидев хилый трояк в моем дневнике, она принималась кричать, ругаться, а иногда и отвешивала оплеуху или награждала нерадивую дочку подзатыльником.
– Не мучай ты ребенка, – помнится, говорила тетя Эля, моя ненаглядная королева Элинор. – Ну не ее это дело – музыка, неужели ты не понимаешь?! Не ее.
