Татьяна Устинова - Ковчег Марка
Кузьмич быстро и внимательно взглянул на Марка, и тот глаз не отвел.
– Ну, что ты смотришь? – спросил Ледогоров, потому что пауза затягивалась. – Я знаю, что это её! Я сам выбирал для неё эти лыжи, Паша!
– Ты бы головой подумал, олимпийский чемпиён, – негромко сказал Кузьмич, и Вик, услышав слово «чемпиён», поднял голову и навострил уши. Он знал, что это слово ничего хорошего не предвещает. – Не, ты можешь и дальше молчать, как пень, но ты всё-таки подумай.
– Я думаю.
– Медленно ты думаешь! Ты думай, как на трассе, – быстро и толково.
Женькину лыжу он отодвинул почему-то в другую сторону и взял две следующие.
– Вот эти совершенно равнозначные. – Кузьмич посмотрел сначала на ту, что была у него в левой руке, а потом на ту, что в правой. – Вполне профессиональные, надежные, крепы соответствуют. Почему я и не знаю пока, кто из них главнее, мужик или девушка.
– Мужик – это Сергей Васильевич, а девушка – Алла?
Кузьмич кивнул.
– По сравнению с этими лыжами всё остальные – фуфло, сам видишь. Женькины не в счет, понятное дело. – Он аккуратно отставил лыжи к стене. – Ну, эта – заморыша, который с телефоном не расстается, последняя модель, раскраска сам видишь, аж глазам больно, в сети такие рекламируют, он небось из интернет-магазина их и выписал!.. Цена грош, зато красоты много, как раз для него! Во-от, а эта, судя по всему, Степана. Если по лыже смотреть, Степан ни в какие походы по два раза в год не ходит, понятное дело. Или ходит, но на каких-то других лыжах. Эти совершено новые, не опробованные, куплены позавчера. В такой серьезный поход на новых лыжах не идут. Врет Степан.
– А заморыш?
– Не знаю, – сказал Кузьмич с сомнением. – Но он единственный, кто нам брехать не стал, когда мы спросили, кто он и откуда. Не стану, говорит, отвечать на ваши идиотские вопросы!
– То есть или он очень умный, – задумчиво протянул Марк, – и понимает, что врать бессмысленно…
– Или совсем дурак, – подхватил Кузьмич, – и не понимает, что мы и без него всё узнаем.
– Кто-то из них зарезал Игоря. Зачем?..
Кузьмич вдруг оскалился, как Вик, почуявший волка.
– Я бы его сам зарезал, Марк. Сволота такая!.. Главное, столько лет вместе, а тут – на тебе!..
– Чего ты сейчас-то бесишься?
– А ты не бесишься?! У нас Олимпиада на носу, нам выступать, и Виноградов вдруг нарисовался! Я ему чуть в рожу не засветил, полночи не спал!
– Ты как раз всё проспал, – перебил Марк. – Как это вышло? Почему ты всё проспал?! Я знаю тебя сто лет, ты всегда просыпаешься секунда в секунду! Почему именно сегодня ты проспал?
– Сам не пойму, – вдруг обмякнув, сказал Кузьмич. – Вот честно, не пойму, Марк. А Зоя Петровна? Как она могла не услышать, что в доме кто-то ходит? Она за три километра винтовочный выстрел от двустволки отличает!
Они помолчали.
– Скандал будет на весь мир, – произнес Марк задумчиво. – В моём доме председателя союза биатлонистов зарезали.
– Будет, это точно, – согласился Кузьмич. – Ничего, прорвёмся как-нибудь, узнать бы только, кто и за что убил. Чтоб не затаскали нас с тобой по инстанциям перед самой олимпиадой.
– А последняя? – Марк кивнул на единственную оставшуюся лыжу.
– Эта как раз интересней всех.
Кузьмич взял лыжу, покрутил из сторону в сторону и сунул Марку.
– Сам погляди.
Марк взял, посмотрел так и эдак, поднялся и подошел под свет.
– Да, – согласился он и еще посмотрел. – Интересно.
Кузьмич сопел у него за спиной, тоже рассматривал:
– А эти не ты выбирал, нет?
Марк отрицательно покачал головой.
– А такое впечатление, что ты. Или я. Я бы, например, для зимнего похода только такие выбрал. И вот вопрос у меня к тебе – откуда такие лыжи у толстого чувака, который утверждает, что он программист на складе?
– Не на складе, а в логистической компании!
– Это одно и то же.
Свет мигнул, померк, но не погас.
– У нас солярки-то хватит, Кузьмич?
– Хватит у нас всего. Если б я тебя слушал, то без света бы и сидели! А я запасливый. У нас еще угля полно, брикетов топливных.
О некоторых дополнительных запасах в ангаре, про которые Марку уж совсем не следовало знать, он умолчал.
Марк допил кофе и прошелся перед голландской печкой туда-сюда, закинув руки на шею. Остановился и провел ладонью по Женькиной лыже.
Вик поднял голову, замер на секунду, а потом часто и жизнерадостно задышал. Хвост шевельнулся туда-сюда.
– Идёт кто-то, – сказал Кузьмич.
– Я не убивал, – выговорил Марк медленно. – А ты?
– Я тоже не убивал.
– Остаются чужие, Женька, Зоя Петровна и Антон.
– Антону зачем? Он у Игорька как сыр в масле катался! Тот его везде за собой таскал – и на острова, и на яхты, и на курорты разные! Игорек без вертолета жить не мог, ты же знаешь!.. Где это Антон себе другого такого золотого шефа найдёт?
– А Зое Петровне зачем?
– И ей незачем. А про Женьку сам думай. Я тебе не помощник.
На крыльце стукнуло, Вик вскочил и потрусил к двери. Белый хвост мотался из стороны в сторону.
– Здорово, мужики, – произнесла с порога фигура, замотанная от метели почти до глаз.
– Проходите, Зоя Петровна.
Она расстегнула пуховик, стащила его и в несколько приемов старательно отряхнула снег.
– В «оружейной» охотничий нож, – проинформировала Зоя Петровна безразлично. – Не наш, чужой чей-то. Я его оставила где был, дверь заперла от греха. В шкафу медицинском ампулы одной не хватает. Звериное снотворное, что по весне заряжаем, когда медведи голодные. В медицинской врачиха была, этот с растяжением и Алла. Больше никто не заходил.
Марк и Кузьмич переглянулись. Зоя Петровна продолжала без выражения:
– Толстый ихний до смерти перепугался за свой рюкзак. Я велела вещи разобрать, так он рюкзак вырвал и понёс. А потом оказалось, не его рюкзак-то. Так он сразу успокоился и повинился, не люблю, мол, когда в моих вещах копаются.
Зоя Петровна помедлила, потом подложила полено в чугунный зев «голландки» и стала ловко заметать щепки.
– Женька плачет, – добавила она как ни в чем не бывало и ссыпала щепки туда же. – Ужин скоро. Приходите, мужики.
Потрепала Вика по загривку, надела пуховик и ушла в метель.
Спали плохо – решили дежурить по очереди, но от Женьки не было никакого толку. Вечером она почему-то рыдала, правда, быстро успокоилась и читала на диване «Похождения бравого солдата Швейка», а потом завалилась на свою кушетку в «комнате девочек», накрылась с головой лоскутным одеялом и заснула.
– Я её разбужу, – сказала Алла Марине, – немного подежурю, потом разбужу её. А после уж ты.
Спать по очереди было очень правильным решением, но невыполнимым. Алла долго прислушивалась к тишине дома, к метели, которая всё терлась о стены, к Женькиному дыханию, задремывала, просыпалась в ужасе и опять задремывала.
…Спать нельзя! В доме человек, убивший другого человека. Скорее всего, он тоже не спит и прислушивается к тишине и всматривается в темноту. Как вообще можно спать после… убийства?.. Алла пыталась себе представить и не могла. Вчера в это самое время Игорь Виноградов был жив, а тот человек только готовился его убить. Собирался и прикидывал, как он это сделает – как войдет в комнату спящего крепким сном человека, подождет, пока глаза привыкнут, прикинет, как ловчее всадить нож. Потом он поднимается, неслышно идёт по дому… убивать. Он знает, зачем идёт, знает, что будет делать.
Алла вздрагивала, садилась и бралась за горящие щеки. Нет, невозможно себе представить! Она прислушивалась, в ушах звенело от напряжения.
Убийца рядом, в двух шагах. Спать нельзя.
Она опять укладывалась и прислушивалась, уставала, задремывала и вскакивала в ужасе.
Разбудить Женьку так и не удалось.
– М-м-м, – тянула та, когда часа в четыре Алла попыталась её растолкать. – Уже пора, да?.. Я сейчас, еще пять минуточек.
Марина тоже не просыпалась. Она спала каменным, тяжелым сном, и лицо её в темноте казалось напряженным и постаревшим.
Утром Алла спустилась вниз первая, ей было холодно, глаза как будто песком засыпаны. В кухне трещали дрова и Зоя Петровна орудовала своими метровыми сковородами и ведерными чугунами. Алла натянула пуховик и валенки и вышла на крыльцо.
Ветер хлестнул по непокрытой голове, забрался в волосы и разбросал их, щеки загорелись, и стало легче дышать.
Снегу за эти дни насыпало почти по окна, леса под горой совсем не видно. Неужели метель когда-нибудь кончится, и выйдет солнце, и небо будет голубым? Разве небо бывает голубым?
Черная тень метнулась ей под ноги. Алла вскрикнула, как глупая Женька, засеменила ногами, поскользнулась и шлепнулась – больно!
Из метели высунулась улыбающаяся собачья морда. Алла оказалась с ней нос к носу.
– Вик! Ты меня напугал! Что ты прыгаешь?
– Здоровается, – сказали где-то над ней, и из снежной круговерти высунулась рука. – Поднимайтесь!
