Арнальд Индридасон - Каменный мешок
— И что я должен там искать? — холодно поинтересовался Сигурд Оли.
— Если он в самом деле сдавал дом, то должны были остаться какие-то бумаги — расписки или счета. Не может быть, чтобы не было никаких записей. Нам прежде всего нужны имена людей, которые там жили. Почему мы должны зависеть от архивистов, давайте найдем что-нибудь сами. А как получим имена, можно будет сопоставить их с заявлениями о пропаже людей в нужный период, равно как и понять, жив кто-нибудь из этих персонажей или нет. А тем временем эксперты сообщат нам пол и возраст скелета.
— Роберт сказал, в той семье было трое детей, — напомнила Элинборг. — Не может быть, чтобы все трое уже умерли.
— Итак, давайте повторим, что у нас есть, — сказал Эрленд. — Не так уж и много. Мы знаем, что в летнем домике на Ямном пригорке жила семья из пяти человек, муж, жена и трое детей. Было это во время войны или чуть позднее. Больше нам ни о каких жильцах этого дома не известно, хотя таковые вполне могли быть. Насколько можно судить, эти люди не сообщали властям, что живут по данному адресу. Из этого, за неимением другой информации, можно покамест сделать вывод, что наш скелет принадлежит кому-то из той семьи — или кому-то, кто с ними был как-то связан. И еще у нас есть женщина, про которую говорил Роберт, видимо, она тоже имеет к ним какое-то отношение. Она приходила к этому дому…
— Много позднее, и была скрюченная, — завершила фразу Элинборг. — Что, я так понимаю, означает «горбунья» или в этом роде? Какой-то заметный на глаз физический недостаток?
— Если так, почему Роберт прямо так и не написал? — вставил Сигурд Оли.
— А что стало с домом? — продолжила Элинборг. — Ведь от постройки, насколько мы видели, не осталось никаких следов.
— Вот на этот вопрос наш остряк получит ответ в подвале предпринимателя Беньямина или же у его внучатой племянницы, — сказал Эрленд Сигурду Оли. — Это тебе дополнительное задание, у меня совершенно вылетело из головы, что надо про это спросить.
— По-моему, нам будет вполне достаточно получить имена членов этого семейства и сравнить их со списком пропавших без вести. Вот и весь сказ, нет? — спросил Сигурд Оли.
— Возможно, нет, — ответил Эрленд.
— Что ты имеешь в виду?
— Список пропавших без вести не ограничивается именами тех, о ком поданы соответствующие заявления.
— То есть как?
— Ну так. Не все подают заявления в полицию именно о том, что человек «пропал без вести». Скажем, человек взял и уехал из страны, и больше его никто не видел. Или взял и уехал из Рейкьявика, скрылся на просторах Исландии, и больше его никто не видел. Добавим сюда и тех, кто просто замерз насмерть на пустошах. Поэтому надо бы поискать и другую информацию — заявления о том, что кто-то пошел в горы, скажем, за овцами, или через перевал в соседнюю долину, а домой не вернулся. Такое нас тоже интересует.
— Думаю, мы все согласны, что это — не наш случай, — сказал Сигурд Оли таким тоном, будто он здесь главный; Эрленд решил, что Сигурд Оли до смерти надоел и ему самому. — Совершенно исключено, чтобы наш жмурик погиб, замерзнув в снегах или что-то в этом духе. Не мог он просто свалиться в яму, его закопали. А раз закопали, значит, хотели закопать. Стало быть, у нас предумышленное…
— Дорогой коллега, не умничайте! Я именно об этом и говорю! — с нажимом ответил Эрленд, главный мировой специалист по литературе о гибели людей на живописном фоне исландских гор при неблагоприятных погодных условиях. — Скажем, человек собирается куда-то идти через пустошь. Стоит зима, по погоде видно — скоро будет буран. Родные, как могут, уговаривают человека не ходить. Но тот решительно отказывается прислушаться к доброму совету, говорит, мол, оставьте меня в покое, я стреляный воробей, никакой буран мне не помеха. Какую исландскую историю ни возьми, всегда одно и то же — человека уговаривают, а он, черт такой, не слушает! Его словно что-то тянет наружу, поближе к курносой. В таких случаях говорят, что человек обречен. Пытается, так сказать, бросить вызов судьбе — вызов, конечно, обреченный на неудачу. Как-то так. Короче, человек считает, что пурга ему — тьфу. Ну и разумеется, едва он выходит на пустошь, как начинается означенная пурга, да такая, какой он еще не видывал. Парень перестает понимать, с какой стороны север, а с какой — юг, сходит с тропы, бродит неведомо где, в конце концов его заваливает снегом, и он замерзает насмерть. Но лежит он очень далеко от той дороги, которой собирался идти. Поэтому его тело не находят. И записывают в погибшие.
Элинборг и Сигурд Оли переглянулись — о чем это босс вещает?
— Это, как мы с вами понимаем, типичнейшая исландская история. Тут нам даже объяснять ничего не надо — мы с вами живем в этой стране, на собственном опыте знаем, какая поганая бывает погода и как быстро она меняется, понимаем, что таких случаев за тысячу лет была масса, и принимаем предложенное объяснение, не задавая вопросов! Тоже мне, новость, говорят соседи, кто-то замерз на пустоши. Это Исландия, дорогуша, такая у нас тут жизнь! И, покачав головой, забывают об истории напрочь. Конечно, в прошлые времена таких случаев было гораздо больше, потому что люди, как правило, передвигались по острову пешком. Про это написаны целые библиотеки — не я один увлекаюсь этой темой. Как люди ходили пешком в девятом веке, так ходили и в двадцатом, и лишь за последние шестьдесят — семьдесят лет жизнь стала меняться. Так что люди пропадали, что твои мухи, и хотя, конечно, предложенное объяснение мало кого удовлетворяло, оно было слишком правдоподобно, чтобы люди задавали вопросы. Ну такая судьба у пропавшего, значит. Лишь в самых редких случаях полиции приходило в голову расследовать подобные инциденты.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Сигурд Оли.
— О чем ты вообще? — поддакнула Элинборг.
— А о том. Что, дорогие коллеги, если кто-нибудь из вышеозначенных любителей погулять в пургу по бескрайним просторам нашей родины даже и не думал выходить из дому?
— То есть как? — не поняла Элинборг.
— А так, что родные стучатся к соседям или идут в полицию и говорят, мол, такой-то и такой-то собирался в такой-то день идти пешком через пустошь из пункта А в пункт Б или там ставить сеть во фьорде таком-то и с того самого дня его не видали. Ну, натурально, округа организует поиски, его ищут и, натурально же, не находят. Пропавшего объявляют погибшим, и дело с концом.
— Но в таком случае выходит, что вся семья — сообщники? Такой заговор убить несчастного? — спросил Сигурд Оли, в шоке от теории босса.
— А что тут такого? — сказал Эрленд.
— То есть нашего жмурика зарезали, огрели по голове обухом, застрелили или еще чего, а потом закопали в саду, — заключила Элинборг.
— Ага, и распустили слух, мол, пошел куда-то, да так и сгинул. Конечно, его поискали, конечно, не нашли, и он пролежал на Пригорке до тех пор, пока Рейкьявик не разросся так, что в могиле парню стало тесно.
Сигурд Оли и Элинборг переглянулись, потом уставились на Эрленда.
— У Беньямина была подружка, невеста даже. И она пропала без вести при таинственных обстоятельствах, — продолжил Эрленд. — Примерно в то самое время, когда он строил свой летний домик. Говорили, мол, она утопилась и Беньямин после этого был уже не тот. Он собирался устроить настоящую революцию в рейкьявикской коммерции, но как девушка исчезла, впал в депрессию и постепенно забросил дела.
— А на самом деле она вовсе не пропала, ты хочешь сказать, — вставил Сигурд Оли.
— Нет, почему же, пропасть она пропала.
— Но на самом деле он ее убил.
— Я, признаться, с трудом это себе представляю, — сказал Эрленд. — Я читал письма, что он ей писал, и, на мой взгляд, он не мог тронуть ее и пальцем.
— Да запросто, — возразила Элинборг, человек весьма начитанный в том, что касалось любовных романов. — Ревность — великая штука. У него была невеста, он ее любил. Но, отчаянный ревнивец, он ее убил. В землю закопал, но надпись не написал. Убил, потому что любил. Тут ему и конец.
— Я вот чего не могу понять, — сказал Эрленд. — Ведь странно, сами посудите, когда молодой еще человек вдруг ррраз — и считай что концы отдал, все бросил и так далее. И якобы только из-за того, что куда-то делась его возлюбленная. Даже если предположить, что она покончила с собой. Насколько я понимаю, после ее исчезновения Беньямину белый свет стал не мил. Из-за одной только утраты? Может, тут что-то еще кроется?
— Может, у него остались ее волосы? — размышляла вслух Элинборг; Эрленд не сразу понял, думал, она все еще про сюжетные повороты бульварной литературы. — Скажем, в рамке с фотографией или в медальоне? Если он так смертельно был в нее влюблен, почему нет?
— Волосы? Он с нее скальп снял, ты хочешь сказать? — ахнул Сигурд Оли.
Эрленд и Элинборг расхохотались.
— Да, дружок, я знал, что ты придурок, но чтобы настолько… — улыбнулся Эрленд, сообразив, куда клонит Элинборг.
