Сценарии судьбы Тонечки Морозовой - Татьяна Витальевна Устинова
– Когда ты поедешь?
– Прямо сейчас.
– Тогда вот что, – решила Тонечка, – ты пока иди, а я соберу котомку. Ты можешь с ним не разговаривать, но не сидеть же впроголодь!
– Тоня, я тебя прошу, не выдумывай.
– Давай наводи красоту, только зайди потом обязательно!..
Саша наводила красоту долго, часа полтора. Легкомысленная Тонечка, если бы ей предстояло важное свидание, собралась бы за пятнадцать минут – просто от нетерпения! Вполне возможно, что она потом двадцать раз пожалела бы, что выглядит не так и надела не то, но вдумчиво собираться уж точно не смогла бы!
Саша собралась вдумчиво.
Когда она зашла с террасы, Тонечка и Родион, которые от крыльца таскали к печке поленья, замерли и разинули рты.
На карантине в Дождеве они совсем отвыкли от таких видений, какое сейчас являла собой Саша Шумакова.
Она была загадочно причесана – ни капли небрежности или, наоборот, продуманности, но все же на шее и висках выбивались пряди, очень женственно. Глаза подведены так, словно и не подведены вовсе, но сами по себе стали похожими на очи египетских цариц. Плотная черная футболка все подчеркивала и все скрывала, как и цветастая юбка, плескавшаяся возле щиколоток широкой шелковой волной. Сверху наброшена коротенькая курточка, очень сексуальная.
От Саши веяло духами, туманами и весенним ветром.
– Вот это да, – сказал Родион от души и утер нос тыльной стороной ладони.
– Какая красота! – искренне воскликнула Тонечка. – Ну, просто глаз не оторвать!
– Не смущайте меня, – попросила Саша. – Мне и так… нехорошо.
– Тебе хорошо, – уверила Тонечка. – Забирай сумку и отправляйся!
И она всучила ей объемистую матерчатую сумку, купленную когда-то в Италии в модной галерее, чтоб нести купленные там же альбомы с репродукциями.
Сумка вышла тяжелой.
– Тоня, я думала, ты пошутила!
– Ничего я не шутила, а ты так не думала. Давай, с богом. И позвони мне! Оттуда нельзя позвонить, – перебила она сама себя. – Ну, значит, пришли почтового голубя, а лучше приезжайте с Федором сюда.
– Посмотрим. – Саша помахала им рукой и вышла.
– Слушай, она совсем не такая, как раньше, – сказал Родион. – Я ее должен снова нарисовать!
– Как не такая? – перепугалась Тонечка. – Она что, стала хуже?!
– Да не-ет, ты не поняла! Просто она совсем другая. Она была такая зеленая, оливковая. А сейчас оранжевая, наверное. Да, оранжевая.
– Мне тебя не понять.
– Да что тут непонятного! Вот ты розовая и шоколадная. Данька изумрудный и немного коричневый. Настя пурпурная с белыми прожилками и черными точками, а папа бежевый с золотом. Ты разве не так видишь?
Тонечка вздохнула.
…Как он станет жить? Кому он будет понятен и… дорог? Кто возьмет его под свою защиту?..
– На самом деле, – сказала она. – Так вообще никто, кроме тебя, не видит. Ты у нас уникальный.
И они продолжили таскать дрова.
Как раз когда возле голландки получилась аккуратная поленница и Тонечка сказала, что можно остановиться, возле ворот засигналила машина. Родион подскочил к окну и выглянул.
– Папа приехал! – завопил он и ринулся к выходу.
За ним поскакала Буся, а за ней Тонечка.
Свернув с дороги в лес, Саша вдруг подумала, что нужно было бы прихватить с собой не только провиант, но и стремянку, чтоб перелезть через забор, если Федор катается по своей территории или удит рыбу в Орше.
Она представила себе, как вытаскивает лестницу, устанавливает так, чтоб не завалилась, подбирает свои шелка и лезет через забор с колючей проволокой поверху!..
Картина!..
Саша засмеялась.
Никогда в жизни она не чувствовала себя так странно и непонятно, словно сама себя вела на заклание!..
Конечно, она ходила на свидания – кавалеры были всегда и никогда не переводились, – и ей это нравилось! Но все ее свидания всегда были игрой. Иногда в страсть, иногда во влюбленность, иногда в опасность или интерес. И она заранее знала, какая пойдет игра, словно сценарий – тут Саша усмехнулась – был написан, прочитан и отрепетирован.
Вот она собирается в ресторан – подходящая косметика, соответствующий наряд, и она знает, что в этом наряде понравится. Ужин, цветы, бокалы, серебро, лен, свеча озаряет его мужественную смуглую руку, лежащую на снежно-белой скатерти. Саша время от времени смотрит ему в глаза и точно знает, что в ее зрачках отражается пламя той самой свечи и что это очень красиво и так его возбуждает!..
Разговоры, приятный шум в голове, осознание своей власти над происходящим – все придет именно туда, куда ей нужно. Куда ей захочется.
К чему все придет сегодня, она представления не имела.
Она затормозила возле железных ворот, которые, казалось, никогда не открываются, и посмотрела вверх, на колючую проволоку.
…Еще не поздно, сказала она себе очень серьезно. Можно прямо сейчас развернуться и уехать. Зачем тебе лишние проблемы?..
Она посидела, не глуша мотор.
Уехать – самое правильное. Что там Тонечка болтала про любовь с приличным человеком?! Они обе понятия не имеют, приличный здесь обитает человек или нет!
Впрочем – тут Саша потерла рукой влажный лоб, – это неправда. Она знает, какой он. Нескольких часов оказалось достаточно, чтоб понять, – он не такой, как все, но ей подходит. Подходит!
Нужно только убедиться в этом.
Она заглушила мотор, выбралась из машины и зашагала к калитке с домофоном.
Будь что будет!
Ей было лет семнадцать, и последняя пара в университете заканчивалась в половине седьмого вечера, а путь предстоял неблизкий – автобус, метро, опять автобус. Автобус все не приходил, она мерзла на остановке и мечтала о прекрасной жизни. Она часто так делала, когда очень уж уставала! В ее мечтах всегда было одно и то же – теплый дом, добрый муж и собака колли.
При этом муж и дом всегда были некоей абстракцией, а вот собака совершенно определенной, рыжей, с длинной улыбающейся мордой!
И ничего не получилось. Нет ни мужа, ни дома, ни собаки.
…Почему я вспомнила об этом именно сейчас, спросила она себя. Какое отношение мои семнадцатилетние мечты имеют к тому, что я собираюсь сделать?..
Она не дошла до калитки пары шагов, когда железная дверца распахнулась, из нее показался Федор Петрович Батюшков.
– Привет, – сказал он несколько оторопевшей Саше.
Он был в джинсах, рубахе навыпуск и давешней красной жилетке, так памятной Саше Шумаковой. Через плечо перекинут портплед на длинном ремне.
Саша моментально почувствовала себя идиоткой.
– Ты уезжаешь?
Он кивнул, рассматривая ее. Шея и щеки у него слегка покраснели.
– Я могу тебя подвезти, –
