Если нам судьба… - Лукина Лилия
— А мы как раз двор школьный убирали, — это уже Нюрка вступила. — Кто деревья белил, кто клумбу копал. Так вот близнята подметали, а Пашка с другими мусор в машину бросал. Тут Васька во двор вбегает, по виду, как зверь дикий, остановился и озираться стал. Увидел близняшек — и к ним, схватил их за шиворот, поднял и с размаху друг об друга ударил, орет: «Башку оторву». Все кричать начали, близнята плачут, кто-то милицию побежал вызывать. Я на Пашку смотрю, а он белый весь стал, только глаза аж черные.
Я воочию представила себе не только эту картину, но и те чувства, которые владели Матвеем. Интересно только, почему в его деле не было ни слова о мальчишках.
— Схватил он камень здоровый, — продолжала Нюрка, — что в мусоре лежал, и как запустит Ваське в спину. Да так ловко попал, прямо по хребту. Васька близнят выпустил, к Пашке повернулся и опять как заорет: «Башку оторву». Пашка близнятам кричит: «Бегите в школу», а они привыкли слушаться, ну и побежали. А Пашка еще один камень в Ваську запустил. Я так поняла, он того от близнят на себя отвлекал. Ну, Васька на него и попер, орет: «Убью, тварь». А у Пашки вилы в руках были, которыми он мусор в машину кидал…
Их-то он с размаха Ваське в живот и вогнал, да еще напрягся весь, чтобы его самого не свалило. Васька упал, за вилы схватился, видно, вытащить их хотел, орет по-матерному…
— Тут мы с Клавкой во двор вбежали — крики-то издалека слышно было. Клавка к Ваське кинулась, причитает. А Пашка-то посмотрел на нее и вроде тихо сказал, да только все слышали: «Будь ты проклята!». Повернулся и в школу пошел.
Будто заново пережив этот страшный день, они замолчали.
А я сидела и думала: Господи, сколько же на долю Матвея всего выпало, как он смог все это выдержать, ведь мальчишкой совсем был. Как же он любил эту семью, если на убийство пошел. Да, аффектом здесь и не пахнет — явный умысел. И почему квалифицировали, как превышение необходимой? Ему самому явная опасность не угрожала — мог убежать. Близнецы тоже в безопасности были. Значит, он за несколько секунд просчитал, что этим нападением дело не кончится, и, чтобы навсегда свою семью обезопасить, не колеблясь, убил человека.
Нет, не могли за это четыре года дать. Здесь статья уже посерьезнее, и сроки совсем другие. Опять же Лидия каждые выходные к нему в колонию ездила, тем более в Михайловку. Сам Матвей в колонии помощником библиотекаря был. Спрашивается, откуда взялся Дед Мороз с такими подарками?
— Ну, а потом-то что? — Чаров просто извелся от любопытства.
— Чего-чего? — Нюрка немного успокоилась и могла рассказывать дальше: — А Лидка прибежала. Видно, позвонили ей. Влетела в школу как ошпаренная, ей говорят — в учительской они, она туда, а я за дверью осталась, в щелку подглядываю, и слышно мне все. Пашка с близнятами на диване сидит: он посередине, а они по бокам, он их прижал к себе, успокаивает. Лидка с размаху на колени перед ними упала, обняла всех троих, плачет: «Павлик, родной мой, что же ты наделал?» А он ей: «Ничего, тетя Лида, перебедуем, вы, главное, малышей берегите». Тут Лидка вскочила и за телефон схватилась, звонить начала, какого-то Андрея Васильевича разыскивать. Нашла, наконец, и говорит ему: «Это Лидия, Сергея Печерского дочка. Дядя Андрей, у меня беда большая случилась, помогите», и адрес школы нашей называет.
Ну вот и пасьянс сложился. Андрей Васильевич Васильев — личность в баратовском милицейском мире легендарная. Мужик, который все с самых низов прошел и все видел. В него и стреляли, и резали его, и бандитов он один на один брал, о нем можно часами рассказывать. Кем же он в 84-м был? Начальником УНТУ или уже заместителем начальника областного управления? Да какая разница. Зато понятно, почему с матвеевским делом такие чудеса стали происходить.
— Тут менты понаехали, стали во дворе расспрашивать, кто что видел, а один в учительскую зашел и Пашке: «Что, сопляк, не жилось тебе спокойно, приключений захотелось?». А Лидка что-то тихо менту сказала, так тот аж в лице изменился. Помолчал и вежливо так: «Простите, а как вас по имени-отчеству? Ах, Лидия Сергеевна. Конечно-конечно, мы подождем. Вы разрешите, я пока с Павликом побеседую. Ну, нет так нет». И на стул уселся.
— Я-то во дворе школьном был, все как есть видел, — это снова Степан заговорил. — «Скорая» приехала, да врачи потоптались рядом с Васькой и только руками развели: «Не довезем, — говорят, — У него полая вена задета, он по дороге кровью изойдет. Не жилец мужик!», а тут и черная «Волга» подъехала, и из нее седой мужик в форме вылез, и не сказать, чтобы по виду какой-то особенный. Менты перед ним вытянулись, аж дышать забыли. Он с ними о чем-то тихо поговорил. К Ваське подошел — тот и не дышал почти, только пена кровавая на губах пузырилась — покачал головой и врачам говорит: «Все равно везите, это твари живучие, может, и повезет ему», а сам в школу пошел.
— Зашел он в учительскую, тут мент подскочил, как подбросили его. А Лидка к нему — «Дядя Андрей!», и плачет. Он по голове ее погладил, совсем ты, говорит, нас с тетей Ларисой забыла. На близнят посмотрел и Лидке: «Я с отцом твоим покойным с детства дружил, за одной партой сидел, голубей вместе гоняли, что же ты со своей бедой ко мне не обратилась?». А она улыбнулась ему сквозь слезы: «Какая же это беда? Это мое счастье» — и Пашку к нему подводит. Мужик-то Пашку за подбородок взял, в глаза ему посмотрел и говорит: «Крепись, парень, я тебя в обиду не дам». И менту, мол, делать нам здесь больше нечего. Сели они все вместе в машину и уехали. Больше я Пашку и не видела никогда, — горько сказала Нюрка.
— А вечером во дворе только и разговору было, что Ваську убили, потому как он действительно по дороге в больницу помер. Клавку все, как есть, осуждали — ведь сама, по дури своей бабьей, такого мужика потеряла. Она, конечно, напилась, ревела в голос, Пашку проклинала. А потом говорит: «Я этой Лидке, стерве, — а та к этому времени уже домой вернулась, одна, без близнят, ее на машине прямо к подъезду подвезли, — все окна перебью, мне терять уже нечего. Все равно пенсии на Пашку мне не видать, так хоть душу отведу», — вспоминал Степан.
— Участковым у нас в то время Данилов был, — это Петька, до того мирно спавший, проснулся и решил тоже поучаствовать в разговоре. — Мужик серьезный, но с пониманием, не брезговал с нами иногда по праздникам стаканчик принять. А тут прибежал, красный весь, аж искры из глаз летят. Услышал Клавкины крики и как заорет: «Я вас собственными руками передушу. Я из-за вас чуть погоны не потерял. Чтоб вы рядом с этими людьми не то что ходить, дышать боялись. А тебя, — это он Клавке, — я за притоносодержание упеку, если не успокоишься».
— Как же так получилось, Аннушка, что вы Павла Андреевича больше не видели, вы, что же, на суд не ходили? — поинтересовался Владимир Сергеевич.
— А не пустили туда никого, за закрытыми дверями называется, — похвалился своей осведомленностью Степан. — Клавка ходила, ну и Лидка, конечно. Клавка, как оттуда вернулась, рассказывала, что вопросы дурацкие задавали, Ваську ругали. А главное, как приговор объявили, что четыре года, так Лидка к Пашке подошла, обняла его, целует и говорит: «Мы будем ждать тебя, Павлик. Помни, что нам без тебя очень плохо. Ты нас там не забывай, а я тебя навещать буду». А в сторону матери Пашка и не посмотрел ни разу. Сама Лидка где-то через месяц со двора съехала. Подъехала машина, солдатики какие-то вещи погрузили, и все. И близняшки больше здесь не появлялись.
— А проклятие Пашкино сильным оказалось, — добавила Нюрка. — Потому как после того случая все у Клавки наперекосяк пошло, и болеть она сильно начала. А как за трезвость бороться начали, и пришлось людям невесть чего пить, так и отравилась она насмерть. Другие-то оклемались, а она — нет.
Ну все, решила я, дальше можно не слушать, пора делом заниматься. И я набрала номер Николая, по идее, хоть и суббота сегодня, он должен быть на работе:
— Мыкола, це ты? А цеж я, я така затуркана, така затуркана, — это было наше обычное приветствие по телефону. — Прошу, в смысле умоляю, проверь по справке, где сейчас живет Печерская Лидия Сергеевна, где-то 55-го или 56-го года рождения, до 84-го года жила по Дорожной улице, 24. На всякий случай, у нее дети Александр и Алексей. Как узнаешь, перезвони мне на сотовый. Целую, Муся!
