Мастер жестокости - Николай Иванович Леонов
– Они переехали сюда довольно давно, более года назад, но ребенок до сих пор не посещает никакие детские учреждения, не состоит на учете в поликлинике.
– Так, – кивнул Даниил.
– Ребенок, между тем, с особенностями развития.
– Так, – послушно повторил он.
Алена Игоревна вспомнила, что еще в прошлый раз ей ясно дали понять, что других правоохранителей нет и не предвидится, и в дальнейшем надо как-то сдерживаться. Она смирилась. Чуткий, как все алкоголики, участковый немедленно осмелел и осведомился:
– Из чего следует, что здесь издеваются над детьми?
Алена Игоревна скрежетнула зубами, но сдержалась от проявления грубости и вежливо ответила:
– Для этого есть все основания. Ребенок – судя по документам, девочка – на улице вообще не появляется. Ее никто никогда не видел. Максимум, что заметили, это возню ребенка вот тут, в палисаднике под окном. Видите, глухой забор?
– Так, – кивнул участковый, оценив качество и высоту указанного заграждения.
– Ребенок вроде бы есть, – продолжала говорить Ведьма-из-опеки, – средства в виде пенсии государством выделяются, а саму девочку никто в глаза не видит. Мать ее из дома практически не выходит, продукты привозят сюда курьеры.
– Ну, наверное, привыкли к самоизоляции, – попытался выдвинуть свою версию образа жизни семьи участковый.
– Вы думаете? – прищурилась она. – Возможно. Но где-то с месяц назад, глубокой ночью, наряд ППС зафиксировал-таки существо, которое, попав в свет фар, встало на четвереньки и сигануло вот сюда, через забор.
Помолчали.
– Так? – требовательно осведомилась Алена Игоревна.
– Не знаю, – признался Даниил. – Это до меня, наверное, было.
– Вот это меня не касается, – отрезала неугомонная чиновница. – Главное то, что средства выделяются, а потребителя таковых никто не видел. Только слышал.
– Что слышал?
– Команды, глухое рычание, удары, как стеком по голенищу. Ясно?
– Нет.
Алена завела глаза под лоб, выражая таким образом, какой же полицейский бестолковый человек, но снова сдержалась.
– Я спрашиваю: есть там кто?
– Наверное, есть, – нехотя признал он.
– Во-о-от. А если есть, и непонятно, что происходит с ребенком, и вдруг что не так, кто будет отвечать?
– Кто? – с неподдельным интересом осведомился участковый.
– Я!
– Ну это же другое дело, – заметил он.
– И вы тоже, – добавила она злорадно. – Уж я постараюсь вменить вам ответственность за это дело.
Пришла пора Даниилу скрипеть зубами.
– Ну, заходим, – скомандовала неуемная Алена.
Она по-хозяйски откинула крючок, на который была закрыта калитка в палисадник – странно хлипкий запор для такого внушительного забора, – и проследовала к крыльцу.
Даниил краем глаза заметил движение в окне, глянул в ту сторону – и волосы зашевелились у него под фуражкой. Из-под подоконника вылезло нечто ужасное: мертвенно-бледное лицо с широченным лбом, нависающим над неподвижным единственным глазом, задранным носом с вывернутыми ноздрями. К стеклу прижимались уродливые короткопалые ладони, на которых яркой полосой алела одна-единственная складка.
Существо вылезло – и тотчас скрылось.
Даниил поежился, покосился на спутницу – она вроде бы ничего не видела, а целеустремленно, четким, чуть ли не строевым, шагом следовала к крыльцу. Дверь в дом участковому не нравилась – дорогая, красивая, металлическая, обитая кожей, да еще и с телескопическим глазком. Опыт подсказывал, что за подобные двери лучше не лезть. Нет там ничего полезного, кроме шипящего клубка правдорубов-правдоискателей, помешанных на правах бесправных меньшинств, чьи права регулярно попираются полицейскими, постоянно превышающими свои правомочия…
Короче говоря, соваться за эту дверь не хотелось.
– Может, не надо? – промямлил Даниил, но Алена Игоревна, пробормотав: «Йог твою мать», сама вдавила кнопку звонка. За дверью заиграла «Лакримоза», мягко, негромко спросили:
– Кто?
– Кто-кто! – рявкнула она. – Конь в пальто и кончик в ухо для очистки слуха! Отворяй, посылка!
За дверью сказали: «Вот как», – и открыли.
Алена Игоревна ступила в микроскопическую прихожую, а затем двинулась в кухню, войдя в которую, чиновница, многое повидавшая на своем веку, остолбенела. За столом восседало странное, жуткое существо, отдаленно напоминавшее ребенка, скорее всего, женского пола. В пользу этого свидетельствовали туго заплетенные косицы цвета грязного лисьего хвоста.
Одного глаза у ребенка не было – вместо него с бескрайнего лба налезало дикое мясо, вспухшее от напряжения красными жилами. Второй глаз имел место быть – раскосый, с кожной складкой над внутренним углом, как у азиатов, только мутно-синий. Нос с плоской переносицей задран, ноздри вывернуты, рот раскрыт, наружу торчит толстый язык и наиострейшие зубы. Они прямо-таки топорщились, вылезая, и было их намного больше, чем нужно нормальному ребенку в жизни.
В руках у этой жути блестел острый ножик, и им она ловко кромсала какой-то кровавый шмат. Нацелив на гостью единственный глаз, жуткое существо сообщило густым басом, заметно картавя:
– Бефстгоганов будет.
– Э-эт-то что? – тонким голосом осведомилась Алена Игоревна, пятясь и прижимаясь к стенке.
– Вам же говорят – бефстроганов.
Хозяйка, изящная, коротко стриженная брюнетка, говорила очень тихо, как певица, берегущая голос. Аккуратно домыв руки под краном и снимая фартук, она осведомилась:
– Ну-с, чем обязана? Если ваше вторжение связано с моей общественной деятельностью, то, пожалуйста, не стесняйтесь, я не буду сопротивляться.
– Какой деятельностью? Вы кто? – требовательно спросила Алена.
– Довольно странно. Я арендатор данного помещения. Руководитель общественного центра «Мама Зоя», оказывающего помощь матерям-одиночкам, Вестерман Зоя Аркадьевна. – По мере того, как она говорила, ее голос все крепчал, становился звонче, и уже слышался в нем истерический накал.
Подслушивающий разговор Даниил, предусмотрительно задержавшийся в прихожей, содрогнулся и автоматически потянул носом, как бы пытаясь почуять запах гнилых цитрусов. Или формалина. Ни тем ни другим не пахло.
– Кормлю дочку, – продолжала дамочка уже чуть ли не с негодованием. – Данечка, поздоровайся.
Алена Игоревна, которой отступать было некуда – в прихожей уже места не было, – сильно пожалела об этом. Кошмарная девочка, не споря и не стесняясь, встала, поклонилась и принялась декламировать:
– Даня. Вестегман. Восемь с половиной лет. Собигаю пигамидку из десяти колец с шагиками за пятнадцать секунд одной левой и чуть-чуть медленнее пгавой…
Девочка продолжала выдавать на-гора ценные данные о своей персоне, мама Зоя тихо и горделиво сияла, Алена Игоревна собирала разбегающиеся мысли, пыталась сообразить, что делать дальше, а Даниил, изнывая от любопытства, заглянул-таки на кухню. И стоило его осунувшейся личности явиться, девочка тотчас замолкла, подобрала язык, сжалась, как пружина, ощерила кривые зубы – и с криком:
– Папа! – прыгнула.
…Зеленый шарф толстой вязки, подарок милейшей Лилии Ивановны, – возможно, лишь он спас тогда жизнь Даниилу. И он остался верен своему спасителю и, неохотно снимая на ночь шарф, всегда укладывал его в специальную коробку, желал доброй ночи и,
