Без единого свидетеля - Джордж Элизабет
— Я имел в виду масло, доктор Окерлунд. Используется ли оно где-нибудь еще помимо парфюмерии?
— Не могу сказать, — отрезала она. — Это ваша работа.
Он поблагодарил ее со всей вежливостью, какую только смог вложить в свой голос, и повесил трубку. К пункту о трасологических исследованиях он добавил слово «амбра» и вернулся в оперативный центр, где обратился ко всем присутствующим:
— Кто-нибудь знает, что такое амбровое масло? Его нашли на телах убитых. Получают из кашалотов.
— Кашалоты — это бегемоты такие? — отозвался кто-то из констеблей.
— Да нет же, — сказал Линли. — Это киты. «Моби Дика» читали?
— Какого Дика?
— С ума сойти, Фил! — раздался возглас из другого угла. — Попробуй от картинок в книжках перейти к буквам.
За этим последовали и другие шутки, порой выходящие за грань приличий. Но Линли не стал останавливать подчиненных. Рассуждал он так: работа, выпавшая на их долю, отнимает время, силы и нервы, ложится тяжким грузом на их плечи, а порой и на сердце, является причиной раздоров в семье. Если они испытывают потребность снять стресс юмором и смехом, то он не возражает.
Тем не менее новость, положившая веселью преждевременный конец, была встречена с энтузиазмом. Барбара Хейверс, закончив телефонный разговор, объявила:
— Мы только что подтвердили личность жертвы в Сент-Джордж-гарденс. Это парень по имени Киммо Торн, и жил он в Саутуорке.
Барбара Хейверс настояла на том, чтобы ехать на ее машине, а не Уинстона Нкаты. Она рассматривала полученное от Линли распоряжение опросить родственников Киммо Торна как радостный повод выкурить сигарету и не хотела осквернять безупречно чистый «эскорт» Уинстона пеплом и дымом. Она закурила, как только они оказались на подземной стоянке, и начала с некоторым изумлением наблюдать, как Нката втискивает свои шесть футов и четыре дюйма в ее крохотный «мини». Колени, поджатые чуть не до самой груди, голова, упирающаяся в потолок, — ему оставалось только недовольно кряхтеть.
После нескольких неудачных попыток Барбара завела-таки машину, и они сразу же вывернули в направлении Бродвея. Там через Парламент-сквер въехали на Вестминстерский мост и полетели дальше вдоль реки. Этот район Нката знал лучше, чем Барбара, и поэтому после перекрестка на Йорк-стрит ему пришлось взять на себя роль штурмана. Таким образом они без особых проблем добрались до Саутуорка, где в одном из множества безликих многоквартирных домов, построенных в этом районе к югу от реки после Второй мировой войны, жили тетя и бабушка Киммо Торна. Единственное, чем отличалось от остальных своих собратьев здание, интересующее двух полицейских, — его близость к театру «Глобус». Но, как отметила с саркастической усмешкой Барбара, это вовсе не означает, что жильцы ближайших домов могут позволить себе такую роскошь, как билет в воссозданный театр Шекспира.
Войдя в жилище семейства Торн, Нката и Хейверс обнаружили там бабулю и тетю Сэл, уныло восседающих на диване перед расставленными на кофейном столике тремя фотографиями в рамках.
— Мы уже ходили на опознание, — сразу затараторила тетя Сэл. — Я не хотела брать с собой мамулю, но она и слушать меня не стала, что вы! И вот теперь совсем расклеилась, как посмотрела на нашего Киммо, как он лежит там. Он был хорошим мальчиком. Пусть того, кто сделал это, повесят, да.
Бабуля молчала. Выглядела она убитой. В руке она сжимала белый платочек, вышитый по краям сиреневыми кроликами. Ее взгляд застыл на фотографии внука, где тот был одет будто для костюмированной вечеринки — губная помада, прическа «ирокез», зеленые колготки, куртка в стиле Робин Гуда и ботинки «Док Мартенс». Во время беседы с полицейскими старушка лишь изредка прикладывала платок к глазам, промокая набегающие слезы.
Барбара рассказала родственницам Киммо Торна, что полиция делает все возможное для обнаружения убийцы подростка. И если мисс и миссис Торн расскажут все, что помнят про последний день из жизни Киммо, то окажут следствию неоценимую помощь.
Закончив тираду, Барбара, хоть и с опозданием, поняла, что автоматически взяла на себя роль, ранее принадлежавшую ей, но которую судьба теперь передала в руки Нкаты. Она досадливо поморщилась и бросила короткий взгляд на Нкату. В ответ он поднял руку: телеграфировал, что все в порядке, и это движение, отметила Барбара, как две капли воды повторяло жест, который при подобных обстоятельствах не раз ей доводилось видеть в исполнении Линли. Она раскрыла блокнот и взяла ручку.
Тетя Сэл со всей серьезностью отнеслась к просьбе полицейских. Она начала с того, что утром Киммо проснулся, оделся как обычно…
— Леггинсы, сапоги, свободный такой свитер, повязал на пояс толстый бразильский шарф — тот самый, что папа с мамой прислали ему на Рождество, ты ведь помнишь, мамуля? — и наложил макияж. На завтрак он поел кукурузные хлопья и чай, а потом отправился в школу.
Барбара и Нката переглянулись. Рассказы о необычном мальчике и странные наряды, в которых он был запечатлен на фотографиях, стоящих на кофейном столике, театр «Глобус» в двух шагах от дома — из всего этого сам собой напрашивался следующий вопрос. И Нката спросил, не занимался ли Киммо на театральных курсах. Не ходил ли в школу актерского мастерства, например?
О, их Киммо просто создан был для театра, и тут не может быть никаких «но», ответила тетя Сэл. Нет, на курсы при «Глобусе» или на какие-нибудь другие занятия он не ходил. Как выяснилось, описанный теткой наряд мальчика был его повседневной одеждой: он выходил на улицу только в таком виде. Да и по дому он тоже так ходил, раз уж на то пошло. Отложив на время тему одежды, Барбара спросила:
— Значит, и косметикой он пользовался регулярно?
Пожилые женщины согласно кивнули, и она мысленно поставила крест на одной из предварительных теорий, что убийца сам купил косметику и размазал ее по лицу последней жертвы. Однако было крайне маловероятно, что Киммо Торн ходил в школу раскрашенный как кукла. Наверняка его неподобающий вид вызвал бы неодобрение учителей и те сообщили бы о поведении ученика его бабушке и тете. Но, не высказывая сомнений, Барбара поинтересовалась у женщин, в обычное ли время Киммо вернулся из школы в день смерти.
Они сказали, что да, он вернулся к шести часам, как обычно, и они все вместе поужинали — тоже как обычно. Бабуля пожарила мясо, хотя, надо сказать, Киммо не очень-то его любил, потому что следил за фигурой. После ужина тетя Сэл мыла посуду, а Киммо помогал ей — вытирал полотенцем столовые приборы и фарфор.
— Он был точно такой, как всегда, — говорила тетя Сэл. — Болтал, рассказывал всякие истории, так что я смеялась до слез. Он был мастер рассказывать. Да он из чего угодно мог устроить целый спектакль и сыграть его в одиночку от начала до конца. А уж петь и танцевать… Наш мальчик мог показывать их прямо как волшебник.
— Показывать? — переспросил Нката.
— Джуди Гарланд. Лайзу. Барбру. Дитрих. Даже Кэрол Ченнинг, когда парик надевал. А еще он работал над Сарой Брайтман, — добавила тетя Сэл, — только верхние ноты ему не давались и никак не получались руки. Но он бы сумел, обязательно сумел бы, упокой господи его душу, только вот теперь…
В конце концов тетя Сэл не выдержала. Она начала всхлипывать, и вскоре ее рассказ оборвался, потому что она не могла вымолвить ни слова, убитая горем. Барбара посмотрела на Нкату — убедиться, что он оценивает ситуацию в этой маленькой семье так же, как она: как бы странно ни выглядел и вел себя Киммо Торн, для бабушки и тетушки он был солнцем в окошке.
Бабуля взяла в ладони руку дочери и вложила в нее платочек с кроликами. Дальнейший рассказ повела она.
После ужина он показал им Марлен Дитрих. «Снова влюбляясь». Фрак, чулки в сеточку, каблуки, цилиндр… Даже платиновые волосы, с небольшой такой волной. Все изобразил идеально, до последней детали, наш Киммо. И потом, после спектакля, он ушел.
— Во сколько это было? — спросила Барбара.
Бабуля взглянула на электрические часы, стоящие на телевизоре, и неуверенно предположила:
