Седьмое Солнце: игры с вниманием - А-Рина Ра
– Проходи, – натянуто улыбнулась и с напускной вежливостью предложила: – Тебе чай или кофе?
– Э … чай! – Катя присела, расстегивая босоножки и бросая косые взгляды из-под ресниц. После зрелищного посвящения она уже внутренне подготовилась к чему-то эдакому. Да и вообще, эзотерическую среду легко опознать: приглушенный свет, медитативная музыка, пирамидки, мандалы на стенах, амулеты и прочие «предметы силы», запах благовоний, специфическая одежда, фанатично светящиеся глаза адептов и бесконечные разговоры о собственной исключительности.
Но в квартире Ольги царила банальная бытовуха. Восьмой этаж панельной девятиэтажки, однушка по типу хрущевки. Старые выцветшие обои в прихожей отслаивались и были обезображены чьими-то острыми когтями. Приготовилась наткнуться на кошачий лоток, когда сходу заскочила в санузел по нужде. Напрасно – ни он, ни сам питомец на глаза не попались.
В туалете было душно и сыро, а на стыках стен водилась плесень. Кое-где поотвалилась плитка, «радуя» глаз шершавой серой поверхностью. Такую только в Союзе лепили. Ужасная сине-зеленая расцветка, бледная и тоскливая, так и просилась ободрать ее до конца. Сидячая стальная ванна пожелтела на дне, а из-под брюха кишками торчали почерневшие шланги слива. Унитаз, похоже, подтекал давно: вокруг ободка тремя дорожками сбегали вниз размытые ржавые полосы. Мда, ну и разруха.
Оставив за спиной грохочущий рокот смыва, девушка прошла на маленькую кухоньку. Очевидно, хозяйка затеяла ремонт отсюда: лишила стены одежды и поклеила на потолок пенопластовые квадратики. Но, судя по тому, что некоторые уже провисли по краям, а штукатурка у плиты заляпалась и поменяла цвет, – ремонт затеяли для отвода глаз, и он растянется на долгие годы. Это тот случай, когда жить в такой квартире стыдно, менять что-то лень, а видимость активных действий притупляет неловкость. Скользнула взглядом по обшарпанным чугунным батареям, уперлась глазами в желтый треугольник стрингов и тут же смущенно уткнулась в пол. Подобравшись, подняла взгляд, переключив зрение на их обладательницу. На табурете у окна, бесстыже задрав ноги и положив на колени голову, сидела молодая барышня.
– Привет! Я Саша. Целитель, – поведала с такой радостью, словно выиграла миллион, и задорно тряхнула черными локонами. Она была в меру красива, воздушна и юна, но, как оказалось позже, больна неразделенной любовью. Притягивала к себе открытостью, пробуждая ответное доверие и желание подружиться. Открытость быстро переходила в излишнюю откровенность, вызывая удивление и легкий шок. Но эта легкомысленность ей прощалась, учитывая возраст, гуляющий в голове ветер и некоторую недостачу ума. Сашин язык воистину не имел костей и без устали молол все подряд. Минут за десять она выложила всю подноготную.
Ей недавно исполнилось 19 лет, и она жила с папой и «его женщиной» в частном особняке в пригороде. У отца было свое дело – не то, чтобы приносило золотые горы, но с деньгами проблем не было. Няни, репетиторы, коммерческий институт – из которого, правда, слиняла на первом же курсе. Она была всем обеспечена – дорогая косметика, шмотки, развлечения и другие «мелкие» графы расходов, новенькая иномарка на совершеннолетие.
Что касается способностей – это семейное, досталось от прабабушки. Та жила в небольшом Сибирском поселке и слыла известной на всю округу шаманкой. Страждущие стекались со всего Союза. Саша очень ее любила и приезжала каждое лето; но со временем это чувство покрылось наростами другого – страхом. Старая женщина стала заставлять внучку присутствовать на сеансах целительства, они лишали девочку сил и наполняли ночи липкими кошмарами.
Шаманка заводила больного в небольшую комнату, где укладывала на длинную деревянную лавку. Здесь горели свечи, пахло жженой травой, а шторы были плотно задернуты. Она долго водила над лежащим руками, что-то шептала, качала седой головой. А потом говорила, с чем тот пришел – и всегда оказывалась права. Лечила также – ладонями рук, присовокупляя в конце заговоры и пучки трав.
В особо трудных случаях садилась в изголовье, раскачивалась и бормотала под нос слова на непонятном наречии. Могла долго-долго так просидеть. Затем вставала и, пошатываясь, совершала над больным странные движения – то медленные и плавные, то резкие, торопливые, с пугающими хлопками и вскриками. При этом в глазах проступало нечто несвойственное ей, чужеродное, иное… И девочке, затаившейся на стуле в углу, становилось по-особенному жутко. В эти моменты старуха напротив больше не являлась ее бабушкой.
Иногда Саше разрешалось участвовать в лечении: она прикладывала руки к больному месту и чувствовала струящееся сквозь них тепло – и человеку непременно становилось лучше.
Прабабка работала почти без выходных и до последнего больного. Ближе к ночи, наконец, выпроводив последнего посетителя, принималась обессиленно шуршать заработанными бумажками. Целительница плотно утрамбовывала их в трехлитровые банки, закатывала крышками и уносила в подвал под домом. Саша наткнулась на этот схрон совершенно случайно – когда играла с соседкой в прятки.
Шаманка померла внезапно, когда девочке исполнилось девять лет. В ту ночь за окном стояла морозная зима, но казалось, отопление в квартире греет слишком сильно. Девочка ворочалась и задыхалась в своей кровати. Стоило лишь немного прикрыть веки – и бабка тенью нависала над ней, злобно шипя из темноты сна и пытаясь затянуть поглубже своими длинными скрюченными пальцами. Саша кричала и просыпалась, множество раз за долгую ночь, снова и снова…
То, что целительница отошла в иной мир, она узнала только через несколько дней, подслушав разговор отца с каким-то пожилым мужчиной. Умирала та тяжело: в бреду по кровати металась, выла, билась в конвульсиях. А когда уже смерть констатировали, да начали тело к земле готовить, вдруг села и невидящими глазами перед собой уставилась. Забормотала: «Он идет! … Он идет!» – а изо рта пена запузырилась. Старуха попыталась вскочить, будто спасаясь от кого-то, но непослушное тело лишь с кровати свалилось и окончательно испустило дух. Присутствующие со страху в обмороки попадали, иные же поседели, а священник и вовсе заикой сделался. А потом дом загорелся – то ли сам, то ли помог кто. При жизни шаманку боялись и слова дурного сказать не смели, знали, что она и порчу и сглаз навести способна, а как померла недруги головы-то и поподнимали. Из целительницы слухами в ведьму превратили – да так, что люди пепелище стороной обходить начали. Так все и закончилось, но только не для Саши. Прабабка просочилась в ее сны, преследуя и пугая, а иногда наоборот, плача, и будто умоляя о чем-то.
Теперь девочка часто просыпалась в мокрой постели, стала замкнутой и беспокойной. Отец обратился к лучшему в городе психотерапевту – тот назначил лекарства, вел долгие беседы, но энурез не проходил, а душевное состояние оставалось прежним.
Лишь только через год, когда Саша начала исцелять людей наложением рук, все внезапно прошло само по себе. И
