Алексей Биргер - Москва - Варшава (Богомол - 5)
Повар предельно ясно видел все эти душевные порывы и муки - какой же ещё Янчаускас юнец, зеленый юнец! - и они его забавляли. Конечно, на самом деле все не так. Подобные романы с разрывами и роковыми страстями могут длиться долго, очень долго, порой десятилетиями. Но хорошо, что Янчаускас воображает, будто жизнь у него кончилась, и хочет "отомстить подлому миру за погубленную жизнь". В таком состоянии люди и попадают на крючок. И наживка, на которую они вернее всего клюнут, очевидна.
"Пора!" - решил Повар. Сейчас этот литовец слабее всего. А вот если он закостенеет в своем горе, то может стать менее податливым.
Гитиса Янчаускаса остановили на улице и очень вежливо пригласили на собеседование - и повезли его не на Лубянку, а на одну из служебных квартир, близ Покровки, квартирку милую, ухоженную и уютно обставленную.
И вот Повар внимательно разглядывал молодого человека, сидящего напротив него, через журнальный столик.
- Я думаю, вполне понятно, что, чем бы ни кончилась наша беседа, она должна остаться в тайне, - сказал Повар.
Янчаускас кивнул.
- И ещё могу сказать, - Повар говорил медленно и веско, - что я настолько вам доверяю, что не собираюсь требовать подписку о неразглашении.
- Чем я для вас вообще интересен? - спросил Янчаускас.
- Вот это разговор! - одобрил Повар. - Вот это сразу видно стоящего паренька, который умеет брать быка за рога. Правильно, зачем нам предисловия и околичности? Вот, смотри, - и Повар выложил перед ним несколько фотографий.
Янчаускас изучил один за другим эти фотоснимки веснушчатой девушки из породы "миловидных простушек" - сделанные в разных ракурсах и в разных обстоятельствах. Вот только её лицо. Вот она переходит улицу. Вот она на выходе из подъезда, сфотографирована по пояс...
- Что это? - спросил Янчаускас. - Вернее, кто это?
- Симпатичная пумпышка, а? - осведомился Повар. - Это племянница одного известного барда... очень известного. И что-то этот бард начал грешить словами - понимаешь меня, старика? - и возник вопрос, стоит ещё хоть раз пускать его за границу или нет. Вот, надо обстановочку прощупать в его семье в целом, понять, чем они дышат, с каким маслом верность нашей социалистической родине пахтают... Улавливаешь?
- Не совсем улавливаю, - Янчаускас нахмурился. - При чем тут я?
- Так ты ж у нас удалой молодец - покоритель сердец! - Повар ухмыльнулся. - И гордая полячка у твоих ног, и племянница декана. Можно сказать, старт в жизни через женщин тебе обеспечен. Верно, верно тебе говорю, на такого парня, как ты, девушки клюют за раз. И вот эта девчушечка - конечно, она пригреет тебя в своей постельке, и её не будет смущать, что ты женат, потому что девушкам этого типа надо страдать безмолвно, без этого им любовь не мила. Хотя и гордость есть, что такой человек её выбрал, и можно на мир свысока поглядывать. А уж что она тебе про дядю напоет - все твое, и нам в прибыток.
Янчаускас был мрачнее тучи. Похоже, он собирался сказать что-то очень гневное и резкое, но, сдержавшись, сказал просто:
- Нет.
- Почему же нет? - искренне удивился Повар. - Жене изменять не хочешь? Так все равно будешь изменять, со своей полячкой. Вернется к тебе эта полячка, как пить дать вернется, поверь мне, старику.
Повар и сейчас был не так уж стар, а двадцать лет назад стариком тем более не был, но уже тогда начал примеривать на себя старческое добродушное ворчание.
- Это другое... - Янчаускас сплел пальцы рук. - Я не знаю, что будет... но, если что-то будет, в этих изменах не будет подлости по отношению к другой женщине... Если вы хоть сколько-то понимаете, о чем я... А... А выступать в роли породистого кобеля, которого вы по вашему желанию можете свести с любой сукой... нет, это не по мне.
- Значит, отказываешься? - как-то огорченно осведомился Повар.
- Отказываюсь! И делайте со мной, что хотите.
- Ну, зачем же так? - Повар развел своими пухлыми лапищами. - Что мы, звери какие-нибудь? Это, я тебе скажу, хорошо, что ты отказываешься. Если бы ты согласился, то дальнейшего разговора у нас бы и не было.
- То есть?.. - Янчаускас был изумлен.
- А то оно и есть, мой мальчик, что требуется мне человек крепкий, разумный и не подлый. Такой, который за абы какую работу не возьмется. Провокаторов, на все согласных, я вот, сейчас, на улице корзинку наберу, только выйди.
- Так вы меня испытывали?..
- Можно сказать и так. Немножко проверял, не ошибся ли я в тебе.
- Вы много обо мне знаете... - Янчаускас задумался. - Вам известно про Марию. Но её в наши игры включать нельзя. Ни в коем случае.
От слуха Повара не ускользнуло словечко "наши". Итак, Янчаускас попался. Повар сначала огорошил его омерзительным предложением, которое оказалось всего лишь ловушкой, и теперь, когда Янчаускас узнал, что это ловушка, а заниматься ему придется чем-то намного благородней (судя по хитрому намеку Повара), у него уже не было сил сопротивляться. Весь его запал оказался израсходован к этому - самому нужному для Повара - моменту. Повар действовал как опытный боксер, провоцирующий противника бить в якобы открытые для ударов места, пока противник не вымотается и достаточным окажется несильного ответного удара, чтобы отправить его в нокдаун - или как уличный фокусник, выдирающий змее ядовитые зубы, прежде чем начать выступления с ней.
- Так никто её в наши игры включать и не собирается, - проворчал он. Более того, мы уничтожим почти всякое упоминание о ней в твоем досье. Почти, говорю я, потому что абсолютно все следы стереть не удастся. Нельзя, например, удалить доклад нашего сотрудника о твоем глупейшем поведении во время беседы с ним. Но мы локализуем всю информацию. Выглядеть будет так, как будто был у тебя с этой полячкой совсем короткий роман - даже не роман, а так, нечто невразумительное - и её новогодняя посылка являлась знаком прощания.
- Вы так уверены, что она ко мне вернется?
- Уж поверь моему опыту, сынок!..
И Повар действительно многое уничтожил. В частности, уничтожил он ксерокопию записки, которая была приложена к пластинке с песнями Окуджавы. Действовал он так не из благородства. Случись с ним что, думал Повар - в конце концов, все мы смертны и все мы под Богом ходим - и на его место вполне могут посадить какого-нибудь профана и идиота, единственной заслугой которого является родство с кем-нибудь из руководителей страны... За последние годы немало появилось таких, которые приходили в "систему" с лейтенантскими звездочками, а через полгода-год уже красовались в генеральских креслах, потеснив заслуженных и опытных офицеров, с полным правом ожидавших повышения на освободившуюся должность. И даже сам руководитель "системы" - человек, в облике которого можно было различить странную смесь полковника Вершинина из "Трех сестер" и канцелярской крысы не мог в полной мере этому помешать. Когда "бровеносец в потемках", как часто называли в народе нынешнего главу страны, интересовался, насколько успешно идет продвижение по службе его очередной седьмой воды на киселе, то оставалось заверять, что продвижение идет вполне успешно. Да и с другими "товарищами по Олимпу" приходилось считаться. Политика... Руководитель сам примеривался к месту нынешнего главы страны, поэтому не стоило никого обижать.
И, разумеется, такие на тяп-ляп испеченные генералы заваливали любые серьезные дела ещё успешней, чем делали карьеру. У кого-то из них хватало разума заниматься проблемами, где трудно было напортачить - диссидентами всякими и прочим (хотя и тут, по мнению Повара, ошибки бывали грубейшие) или полагаться на опытных подчиненных, приписывая себе потом их заслуги, но и подчиненных не оставляя в накладе. Но кое-кто...
И если бы такой неразумный пришел на место Повара, то сумел бы дров наломать. Поэтому Повар содержал всю документацию в таком порядке и по такой системе отбора и перекрестных ссылок, чтобы и после него работа могла продолжаться успешно, при любом начальнике. Скажем, сохрани он в полном объеме сведения о романе Янчаускаса и Жулковской - и человек не очень соображающий мог бы вцепиться в эти досье, и "наехать" на Литовца: мол, раз у тебя роман с полячкой из такого круга, то, давай, раскручивай её в нашей работе, тебе и карты в руки. Озверевший от такого нажима Янчаускас вполне мог взбрыкнуться и выкинуть что угодно, хоть перебежчиком стать. И вины в этом ничьей бы не было, кроме вины дурака-начальника. А так, ценнейший агент сохранялся и продолжал действовать. Если же придет разумный человек, то по оставленной Поваром системе перекрестных ссылок, в которых неразумному не разобраться, он в итоге узнает о Литовце все - и использует эти знания только во благо.
Да, думал Повар, надо разбираться в людях, надо знать их больные места и не задевать их настолько грубо, чтобы и самый верный человек начал подумывать о разрыве с "системой". Он представлял, при каких условиях Янчаускас может выбрать побег на запад - и сделал все, чтобы эти условия никогда не возникли...
