Ежи Эдигей - Фотография в профиль

— Хотел бы я знать чудака, который возьмётся за эту громадную и никому не нужную работу.

— Если посмотреть на ситуацию глазами защиты, то действия Рушиньского логичны, — заметил прокурор. — Он и так благородно поступил, выдвинув все свои претензии в самом начале следствия, а не в зале суда. Иначе судьи могли бы вернуть прокуратуре обвинительное заключение и потребовать провести дополнительное расследование.

— Я не против антропологической экспертизы или экспертизы для определения возраста арестованного. Хотя знаю, что это переливание из пустого в порожнее, так как возраст живого человека невозможно установить точно, допустимы отклонения в один год и даже в пять лет. Вот если бы лаборатория криминалистики располагала хотя бы крошечным кусочком костной ткани… Но мы не собираемся ради этого ампутировать Баумфогелю руку или ногу. Впрочем, если наш дорогой меценас хочет позабавиться, не надо его обижать.

— Ват почему я и не возражал против экспертизы по определению возраста и повторения антропологической экспертизы — но на этот раз в Кракове,

— Бессмысленная затея — поиск несуществующих свидетелей путешествия Баумфогеля. Путешествия, которого никогда не было. Совершенно напрасный труд. Ведь неопровержимо доказано, что личность на снимке и арестованный — это одно и то же лицо. Рушиньский может потребовать проведения ещё сотни экспертиз как в Польше, так и в любой другой стране мира, но какой от всего этого прок, ведь он всё равно останется в проигрыше. Я вчера заезжал в лабораторию криминалистики, и они меня посвятили во все секреты своей работы. Разговоры об ошибках экспертов, которые там работают, не выдерживают никакой критики. Неужели вы думаете, что мы чего-то добьёмся, если загрузим сотрудников милиции просмотром сотен тысяч или даже миллионов фамилий, содержащихся в списках репатриированных из СССР в Польшу?

Меценас Рушиньский оперирует коварным аргументом: никто не может доказать факт существования в мире среди трёх миллиардов людей двух человек с одинаковыми отпечатками пальцев или же абсолютных двойников. Но разве кто-то сумел, спрашивает он, доказать обратное? Такие аргументы ни один суд не примет во внимание; Адвокату нужно заронить в душу судей сомнения и обвинить нас в том, что мы проигнорировали требования защиты. Чтобы такого не допустить, надо проглотить и эту пилюлю,

— Да чёрт с ним, с Рушиньским! — воскликнул Качановский. — А ведь меня предупреждали, что я пожалею, если уговорю вас назначить Мечо защитником на этом процессе. За самонадеянность приходится платить.

— Не сомневаюсь, что любой другой защитник придерживался бы такой же тактики. Она, кстати, продиктована линией поведения его клиента. Могу поспорить, что Рушиньский сам не верит в невиновность Врублевского и так же, как и мы, отождествляет его с Баумфогелем. Но он будет из кожи лезть, чтобы повысить шансы своего подопечного.

— Затяжка дела неминуема. Я вообще не представляю, где мы возьмём людей для проведения проверки такого масштаба. Стоит полковнику Немироху узнать об объёме предстоящей работы, как его кондрашка хватит.

— За полковника я спокоен, но вам покрутиться придётся. Надо будет вспомнить и спортивную ходьбу, и бег. Может быть, отыщете какой-нибудь след в Центральном адресном бюро. Что касается затяжки следствия, то это не так важно, если учесть, что Баумфогелю всё равно обеспечены казённые харчи на долгие годы. Для него лично вопрос о том, когда будет вынесен приговор, принципиального значения уже не имеет,

— Завтра бросаю все дела и выезжаю в Брадомск, — решительно произнёс подполковник, — Не дай бог этому пройдохе попасться мне сейчас на глаза.

— В таком случае не рекомендую появляться сегодня вечером в «Шанхае», — засмеялся прокурор. — Рушиньский не преминет отметить там свой сегодняшний успех.

— И, чтобы окончательно меня добить, возьмёт с собой хорошенькую блондинку, — невесело констатировал Качановский.

Подполковник едет в Брадомск

— Вам не придётся особенно напрягаться, собирая доказательства преступлений Баумфогеля, — сказал Качановскому майор Мечислав Мусял, комендант милиции в Брадомске. — Местные старушки до сих пор пугают этим гестаповцем своих внуков. Я вообще-то и сам родом отсюда, но в те времена, когда здесь заправлял делами любимчик Гейдриха, мне было всего шесть лет. Таким образом, встретиться с ним лично не пришлось, да и мои родные, слава богу, избежали такого «счастья». Скажу только, что сообщение в печати об аресте нашего палача произвело во всём городе и окрестностях огромную сенсацию. К нам обратилось очень много людей по этому делу. Прежде всего с просьбой подтвердить правдивость факта, изложенного в газетной заметке. Приходили также люди, которые предлагали свои услуги в качестве свидетелей. Мы переписали их фамилии и адреса, так как были уверены, что Варшава рано или поздно обратится к нам за помощью.

— Честное слово, майор, — Подполковник понял намёк коменданта, — я уже трижды садился в машину, чтобы ехать в Брадомск, и всегда в последнюю минуту возникали какие-то неотложные дела, из-за которых приходилось откладывать поездку.

Качановский подробно рассказал майору, как был задержан Баумфогель в Варшаве, какими доказательствами располагает обвинение и какую тактику защиты избрали арестованный и его адвокат.

— Странно, — заметил майор Мусял, — что этот тип решил идти ва-банк и всё отрицать. Что бы о Баумфогеле ни говорили, но дураком его не назовёшь. Впрочем, всё поведение этого человека свидетельствует о том, что он может обвести вокруг пальца любого. Его дезертирство из дивизии войск СС, искусно замаскированное под смерть в Курском сражении; укрывательство — сначала в нашей армии, а затем в Гданьске и Варшаве, где он вёл себя тише воды ниже травы; безупречные характеристики, полученные во время прохождения воинской службы, в период учёбы в вузе, а также на работе, — всё это говорит как о большой хитрости, так и об уме. Неужели этот человек не понимает, что проиграл? Попытка уйти от ответственности ничего не даст. На его месте я бы искал смягчающие вину обстоятельства, чтобы сохранить по крайней мере жизнь.

— Я не раз говорил Баумфогелю то же самое во время допросов. Мне вторил и прокурор, который даже пообещал ему при условии признания своей вины не добиваться смертной казни.

— «Художества» Баумфогеля в Брадомске тянут на высшую меру наказания в десятикратном размере. Насколько легко было угодить в здание гестапо, настолько же трудно было из него выйти. Из него или вывозили в лес, раскинувшийся вдоль берега Варты, в котором почти каждую неделю расстреливали поляков, или же грузили в транспорты, отправляемые в Освенцим. Когда в январе 1943 года Баумфогеля откомандировали в войска СС и выслали на восточный фронт, люди облегчённо вздохнули, хотя его преемник вряд ли был лучше. Просто он вёл себя значительно глупее и хуже разбирался в местных условиях. В отлйчие от Баумфогеля, он совсем не Знал поляков.

— И всё-таки, невзирая ни на что, наш арестованный ни в чём не признается и защищается при этом так наивно, что. вызывает недоумение.

— Всё это сильно отличается от привычных стереотипов поведения арестованных военных преступников, — удивлённо заметил майор. — В интересах дела вы должны прежде всего побеседовать с профессором Винцентом Рачковским. Он может познакомить вас с малоизвестными страницами гитлеровской оккупации в Брадомске, а также рассказать много интересного о руководителе местного гестапо.

— Чем он занимается?

— Винцент Рачковекий — бывший преподаватель брадомского лицея. Сейчас ему, если не ошибаюсь, семьдесят пять лет, но он всё ещё, как говорится, в хорошей форме, то есть в полном и физическом, и душевном здравии. По профессии он историк, а по увлечению исследователь и летописей своего города. Его перу принадлежит интересная краеведческая книга, котирую он, конечно, подарит вам. на память.

— Он тоже пострадал от Баумфогеля?

— В начале 1940 года шеф гестапо решил очистить город от интеллигенции. По его приказу хватали адвокатов, ксендзов, учителей, врачей. Лишь единицам удалось вырваться из лап гитлеровцев. Большинство арестованных были отправлены в концентрационные, лагеря; откуда почти никто не вернулся. Рачковскому тогда повезло. Из гестапо его вызволил какой-то австрийский генерал, с которым отец профессора подружился, когда они вместе служили в австрийской армии в первую мировую войну. Семье профессора удалось разыскать этого австрийца и попросить заступничества. У генерала оказались влиятельные связи, иБаумфогель скрепя сердце вынужден был отправить Рачковского в Краков, откуда тот через две недели благополучно вернулся.

— Баумфогель как-нибудь отомстил профессору за своё поражение?