Алексей Комов - Добрый вечер

Легкий ветерок скользнул в приоткрытую форточку, парусом вздулась занавеска. Запахло свежестью.

«Весна… Зеленый „прокурор“»! Сколько раз его звали рвануть на волю? Весна, зеленый прокурор, подписывает свободу! Не замерзнешь, следов не оставишь, по которым быстро и зло пойдет конвой с собакой. Кружит голову пьянящий теплый ветер с воли. Нет, не соглашался ни разу. Коварен он, «зеленый прокурор». Кто из тех, бежавших, на свободу попал? Никто…

Нет, он выжидал. Обрыднет в зоне – сил нет. А стиснет зубы и работай. Делай вид добросовестного бодрячка. А однажды к вечеру не выдержал – завалился на еще сырую землю и до одури смотрел на глубокое небо. До боли в глазах. Потом встал, стиснул зубы и пошел работать. Если бы только вкалывать… Тот майор в последней колонии, как клещ впился. За честную жизнь говорил. Дескать, злоупотреблять добротой народной и властью нельзя.

Нельзя! Открыл Америку! И без него понятно. Нельзя… по мелочам. Надо хапнуть по-крупному – и в сторону. Все про то знают. Не зря он вел разговоры с умными людьми. Знают все, да немногие делают. Пьянка, мордобой, мелочь на опохмелку – и снова обсуждай с дружками на нарах, как надо было делать на свободе.

«Зеленый прокурор»… Не поддался он ему там. Осенью убегал, когда всего вокруг вдоволь. И за то награжден был судьбой. А здесь, на воле забылся.

А уголовка в отставку не подала. Работает милиция, работает. И, пока его не зовут в гости, нечего их назойливо теребить. Он сознательный, понимает, что и без него им хватает дел.

И вот тебе, первый звоночек от судьбы. Верка! Поил, кормил, одевал, обувал. А поговорили – понял – продаст! Не сегодня, так завтра. Подстилка! Он ее до себя поднял, а она ему… Нет, с ней больше вместе нельзя. Надо было уйти – и он ушел.

Ладно, что волноваться. Об этой даче, где он отлеживался, никто не знает. Билет будет. Завтра в ночь он исчезнет из Москвы. Пусть тогда ищут.

Останется снова с носом: этот, «зеленый прокурор»… Но почему же не отпускает тоска в груди, и мучат кошмары – въедливый майор и аккуратные домики зоны? Может, плюнуть на завтрашнюю встречу, рвануть на электричку и – до Рязани или, скажем, Коломны? А потом на скорый и …

Нет, деньги оставлять нельзя. Они ему сейчас нужны. Очень. Завтра полседьмого встреча и все. Он снова исчезает…

Астахов считал, что в жизни ему не везет. Но никому об этом не говорил, не жаловался, не плакался. Все равно не поверят. Другие не только считали его вполне преуспевающим человеком, но и – завидовали. Одни – его силе, другие – удачливости, третьи – эрудиции, умению сходиться с людьми и быстро становиться своим в любой компании.

Все так. Но это было над водой, ярко светящимся островком. Внизу, темной массой, несложившаяся семейная жизнь, дочка, которой сказали, что его нет на этом свете, отрезая все возможности общения с ней. А еще – вечернее одиночество, несбывшиеся мечты о счастье, и … Да мало ли тяжести хранит любой человек в своей душе? Что перечислять? Лежит и лежат. Иногда нудный, мелкий дождь, вот такой, как сейчас, всколыхнет муть со дна. Но без этого тоже невозможно. В конце концов, страдания человека тоже составная часть жизни.

Астахов заворочался на диване. Он сегодня пораньше лег. Дело завтра предстоит весьма важное. Но заснуть не мог.

– Володя, может, тебе успокаивающего чего дать? Заснешь быстрее, – спросила мать, тихо войдя в комнату.

– Ну, ты же знаешь, я не употребляю, – отшутился он, – спасибо мамочка.

Мама Владимира любила тепло, и заботливо создавала его. Может, и не всегда она понимала сына, но он постоянно ощущал ее преданность, ласку и отсутствие какого-то ни было родительского эгоизма.

– Вот, – посетовала она. – Опять не спишь, думаешь? А вставать ни свет, ни заря. Такой режим вреден. Ох, я бы этих жуликов вообще больше не выпускала.

– Даже тех, кто по недомыслию ошибся?

– Ну, если по недомыслию… Но это – раз! А то и второй, а третий… – и все оступается? Хромота это, а не ошибки.

– Хромота тоже вылечивается. Пусть, с третьего раза – а получится.

– Добренькими мы становимся, Володя. Не добрыми, а добренькими… Разницу понимаешь? Это, когда добро делается формально. Распевали: «А паразиты никогда…», так и думала, что никогда! – мама выросла в семье старых русских интеллигентов, где слово никогда не расходилось с делом и, потому ее суждения иногда бывали категоричны, – Вот и жили бы «паразиты» отдельно от хороших людей, раз с ними не могут.

– Люди людей судят! – разговор этот возник не впервые, и Володя лишь слабо сопротивлялся. Тем более, мама не во всем была неправа. – А аппаратов, которые бы в души заглядывать позволяли, нет!

– А я помню, нам последнего паразита обещали показать! А теперь в газетах о хищениях меньше, чем на несколько тысяч и писать считают неудобным.

– Те, кто обещал – поторопились. Теперь на эти вещи мы здраво смотрим. А закон наш добрый, потому что лучше уж ошибиться с добротой, чем переборщить со строгостью. Тебе-то не надо эти вещи разъяснять.

– Ладно, ладно, разъясняльщик. Спи лучше, может, завтра как раз и выловишь последнего паразита. А я все же заварю тебе травки. Вчера с Дона привезли.

– Спасибо, мама.

Как мало надо, чтобы снова почувствовать себя маленьким. Легкая ласковая материнская рука, заботливо поправленное одеяло, теплый поцелуй в седеющую макушку.

Сашка старательно намылил щеку, попробовал на ногте жало бритвы и провел по щеке. Брился он с вечера, потому что уходить от подружки, у которой он остановится сегодня, придется рано утром, родители вернутся с ночной смены. Бритва цеплялась за щетину. Разве эта «Золингер», как у него дома? Но после того случая на стройке, Сашка рядом со своим районом и близко не показывается.

Хорошо он тогда милиционера провел. Вот тебе и МУР. Надо будет Николаю рассказать. Пусть посоветует, что дальше делать.

Все-таки лезвие никуда не годится. Вон сколько щетины осталось. Завтра совсем заросшим будет. В парикмахерскую не зайдешь – денег совсем мало. Да и страшновато на людях… Из того, что они с Николаем экспроприировали, Сашка не позволял себе взять ни копейки. Пока не разделили.

Сколько ему там причитается? Если даже треть – это ж какие деньги!!! Может, вместе с Николаем куда махнуть? На Камчатку, к примеру. Вольные края, богатые. Личность только в таких местах и вырастает.

Вон, Николай, каких глубин самосознания и свободы личности достиг. Сашке нравится суровая немногословность его приятеля, решительность и пренебрежение к толпе.

Николай поймет сложность обстановки. Недаром, уголовный розыск им заинтересовался. Может, из-за того толстяка? Откуда они узнали? Ладно, Николай что-нибудь придумает, поможет.

И Сашка начал по-новой яростно скрести свою щеку.

Он, уже знал, что две вещи она любит больше всего на свете: цветы и яблоки. Это было замечательно. Денег как рез хватило на букетик роз и два сочных яблока, которые продавал жгучий южанин по бешеной цене.

И все было, как рассчитано: сначала легкий восторг – от такого замечательного букета и скромное приятие похвалы, потом предложение погулять по стареньким московским переулкам с экзотическими названиями. Но помешал дождик, который, казалось, ехидно выстукивал по карнизам: «Ну, а теперь, что ты будешь делать?» А что действительно делать? Современные девушки, даже самые лучшие, любят богатых мужиков, добытчиков. Литвин добытчиком никогда не был. Он был увлекающимся человеком. Любил делать то, что ему нравится, а сколько за это платили – было делом пусть и важным, но второстепенным.

Опасения оказались напрасными. Они просто стали… кататься в метро. А когда надоел шум поездов и мелькание огней вышли наверх и спрятались под тяжеловесный козырек старого московского особняка. Дождик, сменив иронию на доброту, тихо заклевал в темную жесть навеса, зная, что этот негромкий стук лучше любой музыки, помогает разговору двоих.

– Почему ты хотел встретиться именно сегодня? – спросила она, – Я институт прогуляла. Завтра же у меня свободный вечер.

– Я не знаю, когда освобожусь завтра. Может, очень поздно.

– Фи, какой противный, – она ласково стукнула его в плечо своим маленьким кулачком. – Не можешь сделать любимой девушке приятное? Сказал бы, что чуть не умер, не видя меня так долго, что считаешь минутки до нашей встречи, поэтому настоял на свидании. А то «завтра некогда»! Совсем одичал там, со своими уголовниками.

– Зато у тебя есть возможность проделать невероятный эксперимент – вернуть меня к цивилизации. Но учти, одичание любого холостяка после двадцати семи, происходит в крайне сложных формах.

– Уговорил, – согласилась она, – Слушай, а расскажи, чем ты сейчас занимаешься в своем розыске? Всяких пестрых ловишь, из международной мафии? Или секрет?

– Нет. Просто ищу нехорошего человека….

– Хочешь дам тебе другого? Искать не придется. У нас начальник отдела такой нехороший.