Фридрих Незнанский - Гейша
Это Ёса Бусон. Ты можешь себе представить, он жил во времена Вальтера Скотта, а так современно писал? Или вот другое:
Ветер подует —и на новую ветку вспорхнетбабочка на иве…
Это Мацуо Басё написал, он вообще жил во времена д'Артаньяна и кардинала Ришелье, а какие вещи сочинял!
Под вишней сижу.Всюду – в супе и в рыбном салате —Лепестки цветов…
Мощно сказано, а? А главное, для всех случаев жизни. С нашими стихами еще мучайся, цитаты запоминай, чтобы в нужном место строчку вставить… «Я с тобой не стану пить вино, потому что ты – мальчишка озорной, потому что ведь у вас заведено с кем попало целоваться под луной…» Что-то типа этого, да?.. Тоже универсальная фраза в своем роде, Ахматова не дура была, когда писала. Но японские стихи сами так и ложатся в тему, их особо за уши притягивать даже не надо. Видишь, Юра, какая я разносторонняя личность! – перебивая сама себя, сказала Лена, протягивая руку за второй сигаретой. – А ты думал, что со мной только в постели интересно?
– Ничего я не думал, – буркнул я, вспоминая странный блеск глаз Аллы Эдуардовны, когда она говорила о Лене. Нет, тут все не так просто.
Я и в самом деле не предполагал, что она, приехав в Москву, всего нахваталась.
– Я и о живописи поговорить могу, – хвастала вовсю Лена. – У меня один любовник был, так он западных экспрессионистов коллекционировал. Я у него многому научилась. А того японца я так очаровала, что Сурик после этого целый год каждые три месяца в Токио летал вместе с ним, на его личном самолете, а мне из Японии привез наряд японской гейши: шелковое кимоно, деревянные сандалии, как скамеечки для ног, знаешь? И длинные заколки для волос, как вязальные спицы. Еще бумажный веер, разрисованный ветками цветущей сакуры, и полный прибор для чайной церемонии. Я дома перед ним наряжалась в японку, лицо гримировала белилами, подрисовывала губы бантиком, миндалевидные глаза, кланялась и устраивала перед Суриком японскую чайную церемонию. Он меня после этого стал звать «Елена-сан» и вообще называл «моя гейша».
Лена улыбнулась своим воспоминаниям. Я попытался представить себе эту тверскую девчонку с льняными волосами в ярком, как крылья бабочки, кимоно японской женщины, с высокой сложной прической… И знаете, получилось совсем неплохо. Ничем не хуже плоскогрудой низкорослой японки…
– М-да, – со вздохом вернулся я к своим баранам. – Получается, что у тебя с Осепьяном были взаимовыгодные деловые отношения? Жаль только, что все те люди, которые с вами тесно, так сказать, общались, не захотят выступить свидетелями в твою пользу… Ладно, насчет протекции умолчим, будем опираться только на то, что со смертью Осепьяна ты теряла жилье и деньги. Сколько в месяц ты примерно получала от него?
– Наличными около штуки на карманные расходы, плюс иногда подарки, плюс он оплачивал мои покупки, если они были заранее согласованы. Ежемесячно он оплачивал мне массаж, бассейн, абонемент в фитнесс-клубе, косметичку и парикмахера.
– Доказательства у тебя есть?
– Ну если все они согласятся признать, что им всегда платил по счету Сурик, тогда есть.
– Допустим, согласились. Убийство по неосторожности – неосторожное обращение с оружием. В деле говорится, что выстрел произведен из пистолета покойного.
– Ну я не знаю…
– Я тоже. Тем более результатов экспертизы пока нет. И когда будут – неизвестно.
– Ясно. Может, месяц, а может, и год, – горько усмехнулась Лена.
Я грустно кивнул.
– Осепьян учил тебя обращаться с оружием?
– Никогда в жизни. Да он и сам, по-моему, не слишком умел с ним обращаться.
– Ты когда-нибудь перед посторонними держала в руках его пистолет?
– Никогда в жизни.
– Даже в шутку? Даже когда Осепьян его чистил?
– Когда он свою пушку чистил, а это было раз в сто лет, он устраивал такой напряг с утра, словно он первый и единственный обладатель атомной бомбы. Он запирался один в своей комнате, никому не разрешал входить, и это продолжалось часа четыре. Я старалась на это время уйти из дома, чтобы его не нервировать.
– Ты знала, где Осепьян хранил свой пистолет?
– Это все домашние знали. В верхнем ящике в шкафу, вместе с носовыми платками. Лежал в полированном деревянном ящике. Ящик закрывался на ключ, но его можно было любой булавкой открыть. Старый замочек, я сама пробовала ради интереса.
– Надеюсь, тебя никто из домашних не застал за этим интересным занятием? – не мог не сыронизировать я.
– Никто.
– Следователь упирает на то, что после выстрела ты испугалась содеянного, спрятала пистолет и выдумала историю о нападении.
– Ничего не поделаешь. Так оно и было. Ну, кроме «испугалась содеянного», так как никакого «содеянного» не было. А пистолет попыталась спрятать. Да родственники не дали…
Она выругалась.
– Не злись, Лена, тебе это не поможет.
– Да я знаю, но просто бесит, как они меня со всех концов обложили!
– Они – это кто?
– Ну кто, кто? Родственнички покойного, конечно. Это благодаря им я тут оказалась. Что, все они в ту ночь ослепли и оглохли, ни выстрела не слышали, ни как я кричала?
– Давай поговорим о родственниках Осепьяна. У тебя с ними были какие отношения? Натянутые?
– Брат Сурика писал кипятком от зависти, что братцу такое счастье подвалило. Так и норовил всякий раз мне под юбку залезть, всю меня облапал, места живого не осталось. А сынулька его сексуально озабоченный аж сознание терял, стоило мне в комнату войти. А перед бабами своими строили из себя целомудренных поборников морали, просто мама моя! Не верю я, что калибр совпадает, – добавила она вдруг. – Это было бы слишком большой невезухой… Даже подумать страшно. Что же это получается? Какой-то урод специально пристрелил Сурика из пистолета его калибра? Чтобы на меня легче было свалить? Тогда выходит, что киллер знал про пистолет, какой у него калибр и так далее… Это что, кто-то свой был? Не удивлюсь, если узнаю, что кто-то из этого гадючьего семейства сам Сурика и пришил. Они вечно друг другу завидовали, все богатство поделить не могли. Бывшая жена Сурика – она же родная сестра жены его брата, представляешь, какая гремучая смесь кипела в стенах их дома?
– Ладно, подумаю и над этим, – согласился я, делая пометки в своем адвокатском досье. – Расскажи мне теперь, не происходило ли в последнее время с Осепьяном каких-нибудь неприятных происшествий?..
– Происшествий? Да у него вся жизнь – сплошное происшествие. Ему в последнее время сильно не везло, ну просто проклятие какое-то нависло над человеком. Его невестка, жена брата, даже специалиста по белой магии вызывала, чтобы он проверил дом. Честное слово! – рассмеялась Лена, словно я мог ей не поверить, и добавила: – Да они все свихнутые в этой семейке. Один Сурик был нормальным человеком, и то, если подумать… Только он мог связаться…
– С кем связаться?
– Да не с кем, а с чем. Ну да ладно, это к делу не относится, – уклонилась от ответа Лена. – В общем, он любил всякие гнилые варианты лбом пробивать.
– Если ты знаешь что-то, то расскажи, – посоветовал я.
– Нет, это к делу не относится, – повторила она. – Тут скорее психоаналитика надо подключать, а не адвоката. Чтобы объяснил, зачем некоторые люди сами на рожон лезут? Вроде все у них пучком, а они знай ищут, где потруднее. Или эта любовь к подвигам у всего их поколения в крови?
– А конкретно что плохое в последнее время произошло?
– Нет, ничего такого, но вот не везет человеку, и все. Если идет по ровному месту и там лежит банановая кожура, то он обязательно на нее наступит, вот в этом смысле. В автомобильную аварию попал, сломал ногу, машина всмятку разбита, а он ее только на прошлой неделе купил, тридцать тысяч долларов. О, это еще та история! На него чуть уголовное дело не завели. Ты про это знал?
– Нет. Из-за чего уголовное дело?
– Да из-за этой аварии. Хозяин второй машины потребовал компенсацию ему заплатить. Та, вторая машина тоже на металлолом пошла после аварии, но никто не пострадал. Сурик выпил – обмывал удачную сделку – и ехал домой, а та машина на обочине была припаркована, хозяин на минутку в магазин отлучился. Он и врезался. Еще фонарный столб протаранил. Он вообще без шофера как слепой котенок за рулем, а тут купил новую тачку, как же ее самому не опробовать? Ну и сел за руль, а его охрана на заднем сиденье. В общем, человек сам себя наказал на тридцать штук, а тут еще с него какую-то компенсацию требовать. Там и машина-то вторая фуфло, «фольксваген» года девяносто первого выпуска, и платить за нее вроде немного – всего штук пять, но Сурик полез в бутылку, мол, ничего они с меня не получат. Позвонил тому, другому, и это дело замяли. Сделали того капитанишку козлом отпущения.
– Какого капитанишку?
Слушая вполуха, я все же позволял себе иногда вставлять замечания.
– Ну того, хозяина угробленного «фолькса». Он оказался бывшим военным, отставником. Из Германии пригнал себе этот драндулет и таксистом колымил. В принципе я его понимаю, он на этой машине бабки зарабатывал, дома жена с голоду воет, двое детей, дом-развалюха в деревне…
