Сергей Высоцкий - Среда обитания
Николай Николаевич расхохотался.
— И ушел из староверов?
— Ушел. А в Сиверскую, в православную, говорит, ездить далеко. — Мухин сдержанно улыбался, довольный, что развеселил художника. — А вот и церковь наша, — он посерьезнел, нахмурился. — Тут все и произошло.
Нахмурился и Новицкий. Когда они вышли из машины, художник сказал:
— Эх-эх-эх, товарищ начальник, до чего же вы тут довели это сооружение. Ведь еще года три-четыре — и развалится храм. Конечно, не бог весть какой архитектурный памятник, но красиво как поставлен в парке. И озеро вдали блестит.
— Вы Мухина-то не расстраивайте. — Корнилов вздохнул полной грудью, подставив лицо ласковому осеннему солнцу. — Лучше потеребите товарищей из Общества по охране памятников.
— Если бы у них одна эта церковь была! Объектов много, а денег… — Новицкий сделал красноречивый жест.
— Ладно. Давайте делом займемся, — сказал подполковник. — Кто нам церковь откроет?
— Сторож совхозный, Баланин. Да вот и он. — Участковый инспектор показал на согнутого недугом старика, стоявшего в сторонке, под раскидистой липой.
— Прохор Савельич! — крикнул он.
Старик не спеша подошел, поздоровался. Глянул снизу вверх на Корнилова. Подполковник отметил, что глаза у старика были совсем молодые, синие, не выцветшие. «Оттого, что он все время вниз, в землю смотрит, что ли?» — подумал подполковник.
— Чем могу? — спросил Баланин. — Храм отворить?
— Открой, дядя Прохор, пожалуйста, — попросил Мухин. — Товарищ подполковник из Ленинграда приехал, с милиции. А товарищ Новицкий — художник.
Прохор Савельич скосился на Новицкого. Губы его расплылись в улыбке.
— Знаем, знаем, — сказал он. — У меня дома две картинки ваших висят, Николай Николаевич. Репродукции. — Он быстро открыл амбарный замок, растворил дверь.
— Две картинки? — обрадовался Новицкий. — Вот не ожидал. Польщен, знаете ли. А какие? — он остановился на пороге церкви и заинтересованно смотрел на старика.
— «Лужская степь» и «Веранда». — Прохор Савельич посторонился, пропуская в церковь Корнилова и участкового инспектора. — «Веранда», знаете, там, где рябина на столе.
— Рябина на веранде! — растроганно сказал Новицкий. — Я ее больше всех люблю. Вы меня, Прохор Савельич, к себе не пригласите? Так захотелось посмотреть, как она, моя рябинка, в деревенском доме выглядит. Подлинник-то Русский музей купил, да что-то давно не выставляли.
— Рад буду, заходите. И дочке подарок. Она у меня в Суриковское мечтает поступить.
— Отчего же в Суриковское? — удивился Новицкий. — У нас свой институт есть, Репинский. Не хуже.
— Николай Николаевич! — позвал Корнилов. — Ты в Орлино зачем приехал? Свое самолюбие потешить или уголовному розыску помочь?
— Идите, идите, — тихо сказал старик. — Начальник у вас, сразу вижу, человек серьезный. Мы с вами, если время будет, заглянем ко мне. Тут рядом, за парком. Молочком деревенским угощу. — Он зажег свет, а сам остался у порога.
— Ну, что скажешь, Николай Николаевич? — спросил Корнилов, когда художник остановился у иконостаса.
— Руки-ноги бы обломал хозяину, который погубил эту красоту, — тихо сказал Новицкий, хмуро разглядывая потемневшие, облезшие от дождей и плесени иконы, давно облупившуюся позолоту разрушенного временем и непогодой иконостаса.
Баланин приглушенно кашлянул.
— Спору нет — иконостас-то постарше церкви. Это я вам сразу могу сказать. Без экспертов. Конечно, не пятнадцатый век и не шестнадцатый… Да что же гадать… Надо смотреть внимательно, кое-что снять, на свет божий вынести.
— Мне еще отец рассказывал, — подал голос Баланин. — В Селище в прошлом веке, в тот год, когда Пушкин погиб, церковь сгорела. А иконы мужики вынесли. Успели. Церковь в Селище восстанавливать не стали. Иконы церковный староста хоронил — Илья Степанов Кисочкин. Отец так говорил. А когда этот храм построили, Кисочкины иконы сюда передали.
— Вот и мне мать так же рассказывала, — обрадованный поддержкой, вставил участковый уполномоченный.
— Да-а, — вздохнул Новицкий. — Дела и случаи. Какой-нибудь ящик мне, что ли… Хочу вот верхнюю достать.
Мухин взял ящик из большой кучи, поставил перед иконостасом. Новицкий оглянулся на сторожа. Тот кивнул.
Пока художник вынимал икону, Мухин показал Корнилову на то место, где лежал на полу брезент.
— Здесь, товарищ подполковник, мы и нашли его. Мелом обрисовали…
— Подождите, Владимир Филиппович, — остановил Корнилов. — Сейчас художник возьмет икону, пойдет на солнышко. А у нас с вами свои дела.
Новицкий, услышав это, сказал:
— Не доверяете мне свои секреты. — Сказал, казалось, шутливо, но Игорь Васильевич уловил в его голосе нотки обиды.
— Да что ты, Николай Николаевич, какие тайны?! Мы только пошепчемся со старшим лейтенантом немного. Пока ты занят. Я тебе потом все доложу.
Когда Новицкий ушел, участковый осторожно поднял брезент. Меловой силуэт был нарисован не слишком умело. Человек скорее походил на птицу, широко раскинувшую крылья, и от этого рисунок казался более зловещим. Около маленького эллипса, изображавшего голову, все еще темнело большое пятно.
Подполковник, задрав голову, долго всматривался в зияющую дыру разрушенного купола. Голубое небо было подернуто, словно изморозью, неподвижной пленкой перистых облаков.
— Залезать тут нелегко, — сказал Мухин.
— Не пробовали?
— Нет.
Они вышли из церкви в парк. Новицкий со сторожем сидели поодаль от церкви на бревнах. Художник сосредоточенно колдовал над иконой. Увидев Корнилова, он крикнул:
— Игорь Васильевич, мы вам не нужны? А то удалимся на пару часиков.
— Удаляйтесь, — махнул рукой подполковник. — Только не дольше. Где вас искать?
Новицкий посмотрел на сторожа. Тот сказал:
— Ко мне заглянем. Филиппыч-то знает. Тут рядышком, за парком, у прогона.
Корнилов с Мухиным обошли вокруг церкви. Все заросло крапивой, лопухами.
— Вот и лестница, — показал Владимир Филиппович. — От скотного двора он ее принес.
— А где этот скотный двор?
— За парком. Не то чтобы далеко, а с километр будет.
Корнилов нагнулся, попробовал поднять лестницу. Она была тяжелой. «Интересно, — подумал он, — как же этот парень тащил ее один?» Он поднял лестницу за середину. Лестница была длиннющая, и подполковник с трудом удерживал ее, слегка балансируя. Бросив лестницу, он сказал участковому:
— Может, я такой слабосильный…
Старший лейтенант подошел, тоже поднял.
— Тяжеловата. От скотного двора ее на весу не принесешь. Волочил, наверное.
— Вот то-то и оно. Искали след?
Мухин виновато развел руками.
— Пошли, — сказал Корнилов. — Показывайте дорогу.
Они внимательно, шаг за шагом, осмотрели весь путь — от скотного двора до церкви. Нигде не было даже намека на то, что здесь волочили лестницу. Только у самого скотного двора, на земле, вытоптанной коровами и еще не засохшей после дождей, была заметна слабая бороздка. Словно бы человек не справился со своей ношей и несколько метров протащил ее по земле.
— Могучий мужик покойник? — спросил Корнилов.
— Да нет, товарищ подполковник. Жидковат, на мой взгляд. Интеллигентного сложения.
Игорь Васильевич усмехнулся.
Они вернулись к церкви.
— Ну ладно, допустим, принести лестницу у него пороху хватило. А поднять вверх? — Подполковник внимательно разглядывал стену. — Смотрите, на штукатурке царапин не видно.
— Двое было?
Корнилов пожал плечами.
— Не будем гадать. Давайте-ка заберемся наверх.
Они подняли лестницу, прислонили к стене. Но было сразу видно, что до купола она не достанет.
— Придется поднимать повыше, — сказал Корнилов. Они осторожно, метр за метром, подавали лестницу вверх. Когда, по прикидке подполковника, с последней перекладины уже можно было бы перелезть на купол, лестница стояла к стене под острым углом, почти вертикально. «Неосторожное движение, — подумал Игорь Васильевич, — и можно опрокинуться».
— Ты, Владимир Филиппович, держи лестницу покрепче. Неровен час, уронишь начальство.
За работой незаметно он перешел с участковым на «ты». Когда подполковник полез вверх, лестница слегка вибрировала. «Ночью, наверное, не так боязно, — подумал он. — Не видно, что под ногами».
С последней перекладины можно было, подтянувшись за изогнутую железяку каркаса, перебраться на кирпичную основу купола. Корнилов, придерживаясь за лестницу, неловко снял пиджак и, крикнув Мухину: — Держи, Владимир Филиппович, — кинул вниз. Распластавшись, словно ковер-самолет, пиджак упал прямо на подставленную участковым руку.
Наверху, на поросших мхом, травой и крошечными березками кирпичах валялась еще не развернутая веревочная лестница, одним концом привязанная к железному пруту разрушенного купола. Корнилов внимательно осмотрел узел и осторожно, не развязывая, снял его с прута. На внутреннем краю купола большой кусок мягкого, словно бархат, зелено-рыжего мха был содран, обнажив слой земли.
