Клайв Баркер - Книги Крови (Книга 5)
Собака! И большая, если прыгает так высоко.
- Дура, - произнесла Элен, обращаясь к себе самой. Неожиданно она вспотела.
Царапанье прекратилось так же быстро, как и началось, но она не могла заставить себя вернуться к окну. Очевидно, рабочие, заколачивавшие дом, не потрудились осмотреть его и по ошибке заперли там животное. Оно проголодалось, Элен слышала, как оно пускает слюну, и была рада, что не попыталась войти. Собака, голодная, может, даже взбесившаяся, в зловонной темноте могла вцепиться ей в горло.
Элен посмотрела на заколоченное окно. Щели между досками были едва ли в полдюйма шириной, но она чувствовала, что животное встало на задние лапы с другой стороны, следя за нею сквозь щель. Теперь, когда ее дыхание стало ровным, она слышала чужое разгоряченное дыхание; она слышала, как когти скребут подоконник.
- Проклятая тварь... - сказала она. - Черт с тобой, оставайся там.
Она попятилась к воротам. Мириады мокриц и пауков, спугнутые со своих мест перемещением ковров у ворот, суетились под ногами и отыскивали для нового дома местечко потемнее.
Элен затворила за собой ворота. Проходя вдоль фасадной стороны квартала, она услышала рев сирен; отвратительный двойной, то возвышающийся, то опадающий звук, от которого шевелились волосы на затылке. Сирены приближались. Она прибавила ходу и попала в Баттс Корт как раз тогда, когда несколько полисменов шагали по траве, обогнув костер, а скорая помощь, въехав на тротуар, покатила в конец двора.
Люди появлялись из дверей и стояли на балконах, глядя вниз. Другие, не скрывая любопытства, спешили присоединиться к столпившимся во дворе. Элен показалось, что сердце у нее оборвалось, когда она поняла, где находится центр внимания: у порога дома Анни-Мари. Полиция расчищала путь сквозь толпу для работников скорой помощи. Вторая полицейская машина последовала по тротуару в том же направлении, что и скорая помощь, из машины вылезли два полицейских в гражданской одежде.
Она подошла к столпившимся. Зрители, обмениваясь короткими репликами, говорили тихими голосами; несколько женщин постарше плакали. Она попыталась взглянуть поверх голов, но ничего не увидела. Повернувшись к бородатому мужчине, на плечах у которого сидел ребенок, она спросила, что происходит. Тот не знал. Говорят, кто-то умер, но он не уверен.
- Анни-Мари? - спросила она.
Женщина впереди нее обернулась и сказала:
- Вы ее знаете?, - в голосе ее слышалось чуть ли не благоговение.
- Чуть-чуть, - нерешительно ответила Элен. - Вы не скажете, что случилось?
Женщина инстинктивно прикрыла рот рукой, словно для того, чтобы не дать вырваться словам. Это не помогло.
- Ребенок, - сказала она.
- Керри?
- Кто-то забрался в дом с черного хода и перерезал ему горло.
Элен почувствовала, что опять вспотела. Перед ее внутренним взором возникла картинка: газета во дворе Анни-Мари взмыла и опустилась.
- Нет, - прошептала она.
- Точно.
Она смотрела на стоящую перед ней вестницу судьбы, а губы сами говорили: "Нет". В это невозможно было поверить, и все-таки никакие самоуговоры не спасали от крепнущего осознания ужасного.
Она повернулась к женщине спиной и заковыляла прочь. Она знала: тут не на что смотреть, да если бы и было, она не желала видеть. Эти люди, все возникавшие на порогах домов, по мере того как расходились слухи, демонстрировали любопытство, рождавшее в ней отвращение. Она была не из них, и никогда не будет. Она хотела колотить по этим разгоряченным лицам, чтобы привести людей в чувство, хотела крикнуть: "Вы собрались поглазеть на боль и горе. Зачем? Почему?" Но у нее не осталось на это мужества. Отвращение лишило ее всех сил, кроме силы на то, чтобы уйти прочь, оставив развлекающуюся толпу.
Тревор вернулся домой. Он и не пытался объяснить свое отсутствие, а ждал, пока она сама начнет его допрашивать. Увидев, что она и не собирается этого делать, он напустил на себя легкое добродушие, что было еще хуже, чем выжидающее молчание. Элен смутно понимала, что отсутствие интереса с ее стороны, возможно, больше обескуражило его, чем ожидаемый спектакль. Но ее это не волновало.
Она настроила радиоприемник на местное вещание и слушала новости. Сказанное женщиной в толпе подтвердилось. Керри Латимер был мертв. Неизвестный или неизвестные проникли в дом через заднюю дверь и убили ребенка, который играл в кухне на полу. Полицейский чин, ведающий связями с общественностью, нес обычные пошлости, называя смерть Керри "неописуемым преступлением", а злодея "опасной и глубоко ненормальной личностью". Один раз риторика даже выглядела уместной, и голос мужчины явно дрогнул, когда он говорил о сцене, представшей глазам полицейских в кухне Анни-Мари.
- Радио? Зачем? - внезапно спросил Тревор, когда Элен трижды прослушала сводку новостей от начала до конца. Она не видела причин скрывать от него свои переживания, испытанные на Спектор-стрит; рано или поздно, он все равно бы узнал. Бесцветным голосом она кратко обрисовала ему случившееся в Баттс Корте. "Анни-Мари - это та женщина, которую ты первой встретила, когда ездила туда, верно?
Она кивнула, надеясь, что больше он не станет задавать вопросов. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается, и не хотела, чтобы он видел ее слезы.
- Значит, ты была права, - сказал он.
- Права?
- Насчет местного маньяка.
- Нет, - сказала она. - Нет.
- Но ребенок...
Она встала и подошла к окну. С высоты двух этажей она глядела на темнеющую внизу улицу. Почему она ощущала необходимость столь последовательно отрицать версию о тайном сговоре? Почему теперь она молила, чтобы Парселл оказался прав, и все рассказанное ей оказалось ложью? Она опять и опять возвращалась в мыслях к тому, какой была Анни-Мари, когда Элен посетила ее в последний раз: бледная, нервная, ожидающая. Она будто ждала чьего-то прибытия, разве не так? Она страстно хотела отпугнуть нежелательную посетительницу, чтобы вернуться к своему ожиданию. Но ожиданию чего, кого? Может ли быть, что Анни-Мари действительно знала убийцу? Возможно, пригласила его в дом?
- Надеюсь, они отыщут ублюдка, - сказала она, продолжая глядеть на улицу.
- Отыщут, - ответил Тревор. - Детоубийца, мой Бог. Они займутся этим в первую очередь.
На углу улицы появился человек, он повернулся и свистнул. Большая восточно-европейская овчарка возникла у его ног, и оба они отправились дальше, к Собору.
- Собака, - пробормотала Элен.
- Что?
За всем последующим она забыла о собаке. Теперь испытанное потрясение, когда та прыгнула на окно, накатило опять.
- Какая собака? - настаивал Тревор.
- Сегодня я вернулась в квартиру, где фотографировала граффити. Там была собака. Запертая.
- Ну и что?
- Она умрет с голоду. Никто не знает, что она там.
- Откуда ты знаешь, может, она заперта там, как в конуре?
- Она производила такой шум, - сказала Элен.
- Собаки лают, - ответил Тревор. - Вот и все, на что они годятся.
- Нет... - сказала Элен очень спокойно, вспоминая звуки внутри заколоченного дома. - Она не лаяла.
- Забудь собаку, - предложил Тревор. - И ребенка. Тут ничего не поделаешь. Ты просто приобрела опыт.
Его слова отражали ее собственные мысли, возникавшие чуть раньше, в тот же день, нотогда она почему-то не могла подобрать слов, чтобы сформулировать их, - эта уверенность рухнула за несколько последних часов. Никто никогда не приобретал опыт просто так, опыт всегда накладывает свою метку. Иногда это только царапина, а случается, отрывает руки и ноги. Она не знала, насколько серьезно теперешнее ранение, но знала, - оно много глубже, чем можно представить, и это ее пугало.
- Выпивки больше нет, - сказала она, выливая последнюю каплю виски в свой стакан.
Тревору, казалось, доставляет удовольствие собственная любезность.
- Я сбегаю, да? - спросил он. - Одну или две бутылки взять?
- Давай, - ответила она. - Если не трудно.
Он отсутствовал всего полчаса, а ей хотелось бы, чтоб его не было подольше. Она не желала разговаривать, а только сидеть и думать, несмотря на неприятное ощущение в животе. Хотя Тревор считал ерундой ее беспокойство о собаке - возможно, и справедливо, - она не могла удержаться, чтобы не вернуться к закрытому дому в своем воображении, вновь представить озлобленное лицо на стене спальни и услышать приглушенный рык животного, скребущего лапами заколоченное окно. Что бы ни сказал Тревор, она не верила, что это место используется в качестве временной собачьей конуры. Нет, пес был там заточен, без сомнения, бегающий кругами, вынужденный в своем отчаянии есть собственные фекалии, с каждым часом становящийся все безумнее. Она боялась, что кто-то - может, дети, ищущие дров для своего костра, - ворвется туда, не зная, что там содержится. Не то чтобы она беспокоилась о безопасности налетчиков, но та собака, как только вырвется на свободу, придет за ней. Узнает, где она (так истолковали опьяневшие мозги Элен), и найдет по запаху.
