Владимир Югов - Загадка мадам Лю
Я помню похороны бабки Ирины. Скромные, тихие. Они были на второй день после моего приезда. Играла музыка. Шел впереди сын — бывший начальник шахты… Я видел в жидкой толпе, чуть поодаль, всех этих «розыскных» ребят, которые находились в цейтноте: еще два нераскрытых убийства. И они думали, наверное: здесь увидят и убийц, ибо убийцы приходят туда, где совершают преступление.
Полковник Сухонин подошел ко мне сам. Мне почему-то очень захотелось сфотографировать эту процессию. И я не жалел пленки. С тайной надеждой поймать в кадр эту загадочную женщину, по зову которой я прилетел снова сюда. Центральная газета заказала мне очерк на судебную тему. В редакции придумали заголовок: «Три убийства. Куда идем?» Смешной заголовок, невыразительный и глупый, как вся газета. И щелкал, щелкал я.
Полковник положил мне руку на плечо, будто призывая отдохнуть. Он сказал мне, что из газеты, где мне заказали материал, уже звонили и ему: с просьбой помочь организовать материал.
— Пожалуй, я снова вам дам старшего лейтенанта Васильева. Он теперь бьется за звездочку, старается. Вот-вот звездочка должна была прилететь… А тут вот какое дело…
И он кивнул на уже расходящуюся после похорон толпу.
— Да не стоит Васильева, — улыбнулся я. — Он мне и так лапши на уши навешал.
Сухонин тоже улыбнулся.
— Так звездочка-то тогда еще покатилась на погоны. Мы-то и не ожидали, что так все повернется… Я каюсь… Тогда раззвонили с этим «вором в законе»… Кстати, нашли тело… Похожее по приметам.
— «Вора в законе»?
— Его.
Я поглядел внимательно на полковника. Он высматривал кого-то. Наконец, увидел. Конечно, это был Васильев. Полковник поманил его к себе пальцем. — Тот рысцой прибежал.
— Ну вот что, будущий капитан! Чтобы материал о нас… В общем… тогда не являйся на совещание… Охраняй нашу журналистскую знаменитость. И помоги сделать приличный материал.
Первая моя запись. Я все будто запротоколировал тогда о Соболеве. Но, помню, лишь ушел в гостиницу, сразу позвонил по телефону полковник Сухонин.
— Ты записал все о Соболеве? — почему-то перешел на доверительное «ты».
— Да.
— Жена его жалуется на тебя. Сейчас мне позвонили из горкома. Слушай, мужик, почему ты имеешь к нему такие большие претензии? Убит же человек… И вообще, все там не так. Ну кто из нас не поглядит на то, что плохо лежит?
— У меня все так, как в протоколе. А в другом… Если каждый будет слишком хотеть, всех наших девчонок проститутками можно сделать.
Сижу теперь перед подполковником. Он только что получил от Сухонина втык: загнал этого Соболева в угол! Прятаться стал. А в темноте они его, ха-ха, — трах!.. О мертвых или хорошо или ничего? Но он же, Соболев, и есть главный виновник!
…Ирину Соболев обхаживал долго, — говорит, уткнувшись в бумаги, подполковник. — И он ее не упустил. Он притворялся долго и всегда томно глядел ей вслед. И однажды она обернулась. А он глядел. Но никогда он не заигрывал, как с другими. Он понимал, как надо вести себя с ней. И все делал правильно, расчетливо. Он не оглядывал ее жадно. Всегда — мимоходом. Она знала, что этот, глядящий ей вслед, сменил ее отца. Шахта? Ей было все это безразлично. Но, наверное, смена руководства повлияла на нее. Смена, принесшая ее отцу небольшую всего пенсию. По крайней мере, убыток в деньгах. Потому что отец, будучи начальником шахты, нередко приносил ей лишние деньги. Деньги были немалые, теперь это кончилось. Она, то есть убитая, любила одеваться. Все же знают, для чего в магазин этот поступила. Только все лучшее — для нее. И чтобы — только у нее…
— А ты как догадался, что Соболева убили? — Вдруг спросил меня подполковник.
— Догадался.
— Бабка как-то сказала, что Соболев многое не досказывал. — Он не был похож на себя, этот подполковник: бубнил, недовольно щерился. — И, видишь, поплатилась жизнью. Кому-то не понравилось, что она решила дальше копаться.
— Отпустишь Ледика теперь? — Раз он говорит «ты», и я — «ты».
— Держи в обе руки.
— Чего?
— Боюсь. Убьют. Они же, непосредственно причастные к убийству, знают, что он обо всем догадывается. Потому не оставят его в живых… Что-то, братишка, в нашем царстве-государстве жареным пахнет. Я и сам, убей, запутался.
— Новая обстановка. Раньше по указаниям раскрывал, — съязвил я.
— Не шути. Видишь, — постучал по седой голове, — не даром.
— Я знаю — кто?
Он встряхнул седой головой и ухмыльнулся:
— Не думаю.
— Но ведь отгадал два раза, кого убьют!
— Так не бывает в третий раз.
— Бывает.
— Не скажу. Если ты скажешь другим сейчас, я тебя, может, уважать стану. На пользу борьбы с всемогущими будет. — Ухмыльнулся. — Но побоюсь за тебя. Где-нибудь не там ляпнешь. И они тебя…
— А чего ляпать не там, где надо?
— А ты знаешь, где это там? Расчеты идут не трафаретные. Сильные ребята стали друг против друга.
— Откуда эти ребята пришли, чтобы Соболева задавить?
— Скажи тебе, а ты — дунешь! — Вдруг рассвирепел подполковник. Дунешь?.. Зачем ты сюда частишь? Я, знай, никому не доверяю.
— Ты не боишься за дочку? Они ведь догадываются, что ты все понимаешь?
— Ты не от них пришел, чтобы меня припугнуть?
— Дурак, — вздохнул я. — Пилюльки от нервов поглотай.
Я встал и решительно двинулся к двери.
— Мотай, мотай! — уже без злобы сказал подполковник. — Вдруг пришибут тебя? Я же буду потом… плакать… Хи-хи-хи! — Он деланно засмеялся.
10. НОЧНЫЕ ГОСТИ
Я знал, что он сегодня придет. Я видел его мельком на шахте. Шахтеры бастовали. И я наблюдал за ним со стороны. Видно, он тут был уже давно лидером. Но к забастовке, — я это почувствовал, — он был равнодушен. Он жил своей внутренней жизнью. Глаза его застыли в одной точке, глядел он на тополя, только-только тогда сбросившие осеннюю свою одежду. Я знал, в какой стороне — кладбище. Там похоронена Ирина. Врет Струев — не убит! Сухонин не знает, что не убит. А Струев знает. Молчит!
Я спал в своем номере. Для меня не был открытием разговор с подполковником. Я догадывался уже, как и что здесь происходит. И этот, тихо пробравшись в мой номер через им же открытое окно, сказал мне сразу:
— Ты правильно догадываешься, парень, кто убил этого… — он сделал паузу и с презрением произнес, — козла.
Я лежал в постели. В руках у меня ничего не было. Я понимал: бороться нет смысла.
— Лежи, парень. Ты под охраной. Там, — кивнул в окно, — на земле эта твоя прелесть. Воздушный шарик… Где ты ее выкопал?
— Здесь, — сказал я хрипло. — В вашем же городишке.
— Смешно. Она сказала, что ежели с твоей головы волосок упадет, сожжет меня.
— Это у нее получится. Она мою рукопись какой-то гадостью вытравила.
— Не понравилось что-то. Ты пишешь иногда, по-честному, муть. Может, она понимает. Вытравила.
— Так это ты Соболева разделал?
— Этого козла? Чести много.
— Не хитри. Ты. Ты любил Ирину. Ты встретил такую впервые.
— Я не знал, что этот козел топтал ее.
— Нет, знал. — Я приподнялся с постели и медленно стал одеваться. Ты же глядел всякий раз, как он туда ходит. Вы втроем глядели… Он, козел, ты и Константин Иванович, отчим.
— Ты и это знаешь?
— Отчим, ты и еще иногда этот, как ты говоришь, теперь мертвый козел, — повторил я. — Такая поддающаяся красота!
— А что бы ты сделал? Если бы вдруг полюбил, как я?
— Я бы? Я бы его отучил.
— А если она его хотела?
— Тогда какой разговор? Молотил баб и пусть молотит. Пусть и ее!
— Ты, а ну заткнись! Что ты понимаешь, писака? Ты же никогда и никого не любил.
— Тут я понимаю. Ты стал человеком, потому что полюбил. Ты переступил все… Но…
— Заткнись!
— Не заткнусь. Ты не переступил одного. Они тебя сделали. Они ее убили. Они отомстили тебе за то, что ты нарушил их закон.
Я скорее почувствовал что-то горячее, больно рванулся куда-то, потом ударился о койку. И сразу же услышал ее голос:
— Не смей! Не смей!
Она зажгла свет. Я лежал под койкой, как когда-то моя рукопись. Из губ сочилась кровь. Он стоял рядом, и готов был добивать меня.
— Он говорит правду, — встала она перед ним в бойцовской позе. — Это они убили ее. И это так… Ты говоришь — козел! Но из-за козла не убили. А из-за тебя они ее убили.
Я теперь разглядел его. Сухопарый, отлично сложен, на правой щеке шрам, идет к глазу.
— Ладно, — прошипел он, глядя на меня. — Достаточно тебе. Скажи спасибо воздушному шарику.
Он подошел к окну, и вскоре по стене зашуршало его ловкое жилистое тело.
Она помогла мне встать, уложила на койку.
— Погаси свет, — попросил я.
— Сейчас.
Щелкнул выключатель. Я почувствовал ее запах, какой-то неземной запах. Она что-то сказала мне, но я в порыве благодарности и одновременно чего-то иного, необъяснимого целовал ее холодноватые руки. Я потом добрался к ее ногам, они были совсем теплые и чуть подрагивали.
