Эдуард Хруцкий - Четвертый эшелон
— Я тоже училась.
— В медицинском?
— Нет, в Ленинградском университете, на филологическом.
— Правда? — Сергей поставил стакан с чаем, он почему-то очень обрадовался тому, что Марина студентка-филолог. Она как-то сразу стала для него понятнее. Точно такой же, как девочки с его курса и других факультетов МГУ.
— Это же очень здорово.
Марина засмеялась и опять внимательно поглядела на Белова.
— Я хотела изучать русскую литературу двадцатого века, даже автореферат писала о «Хождении по мукам» Алексея Толстого. В Ленинграде жили почти все писатели, именами которых мы гордимся. Моя мама работала в литературном архиве, а папа на радио...
— Они живы?
— Нет. Отец погиб в сорок первом под Лугой. Мама умерла за три дня до прорыва блокады. У нее было много друзей... Почти все ленинградские писатели. Они очень любили маму. Она дружила с Анной Андреевной Ахматовой. Вы любите ее стихи?
Сергей задумался на минуту.
— Годовщину последнюю празднуйТы пойми, что сегодня точь-в-точьНашей первой зимы той алмазнойПовторяется снежная ночьПар валит из-под царских конюшен,Погружается Мойка во тьму.Свет луны, как нарочно, притушен.И куда мы идем — не пойму...
Он читал стихи вполголоса. И вдруг сам увидел заснеженный Ленинград, и Мойку, и конюшни эти царские...
— Как здорово, Сережа! Вы любите поэзию?
— Очень.
— Странно. Война, санитарный поезд, старший лейтенант милиции и стихи Анны Андреевны... Странно... Сон какой-то. Помните, у Алексея Толстого? Москва. Осень. Желтые листья. Катя и Даша сидят на бульваре...
— Идет Бессонов, — перебил ее Сережа, — он в форме санитара, и Даша вспоминает его стихи:
О моя любовь незавершенная,В сердце холодеющая нежность...
Эти?
— Да, вы и их знаете?
— Я вообще люблю Ахматову.
— Вот и ошиблись. Это не Ахматова, — печально улыбнулась Марина. — Давным-давно, еще в той жизни, я писала свой реферат и об этих стихах сказала, что поэт неизвестен. У нас спецкурс по Пушкину читал профессор Шамбинаго. Он-то и принес мне это стихотворение полностью. Его написала Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая, жена Алексея Николаевича. Она вообще все стихи писала для его вещей. Помните, в «Декабристах» цыганка Стеша поет «Дороги все разъезжены, все выпито вино...» или «Когда поток с вершины гор, шумя, свергается в долины...»?
— Это все она? — удивился Сергей.
— Да, все она. Наталья Васильевна очень ранимый, талантливый человек, всю свою жизнь посвятившая мужу. О своем же творчестве она забыла. А жаль. Вот послушайте:
Сыплет звезды август холодеющий,Небеса студены, ночи сини,Лунный пламень тлеющий, негреющийПроплывает облаком в пустыне.О моя любовь незавершенная,В сердце холодеющая нежность!Для кого душа моя зажженнаяПадает звездою в безнадежность?
Марина читала стихи, а он сидел, весь во власти сказочной силы поэзии. И ему было грустно, и грусть эта с каждой строфой становилась все острее и нестерпимее. Она поднималась в нем горячей волной, и Сергею казалось, что Марина не читает стихи, а поет их.
— Вот такие стихи. — Марина замолчала.
Они долго сидели молча, глядя в окно, за которым темнота постепенно стирала со снега дневной свет. Поезд мчался сквозь нее, и мимо окна пролетали, как звезды, алые искры.
— Нагнала я на вас тоску. — Марина попробовала улыбнуться, но улыбка, так и не родившись, пропала. — Я свет зажгу.
Они опять пили чай. Опять читали стихи. Рассказывали друг другу о себе. Теперь Сергей видел другой Ленинград: промерзшие дома, улицы, засыпанные снегом, ломтики хлеба пополам с отрубями. И большую квартиру на Невском он увидел, и человека со странной фамилией Егулин, выменивающего ценности на продукты. Что он мог рассказать? Почти ничего. Потому что о том, чем занимался Сергей, могут знать только люди, посвященные в их дела. Хвастаться той единственной в жизни неделей войны, за которую получил медаль «За отвагу», глупо. Марина человек военный, сама увидит. Но ему очень хотелось, чтобы она узнала обо всем этом сама. Узнала и увидела его совсем другими глазами.
Марина посмотрела на часы.
— Мне пора на дежурство, Сережа.
— Уже? — В голосе его послышалось столько сожаления, что она, улыбнувшись, предложила:
— Вы можете мне помочь. Я вас использую как грубую мужскую силу.
Сергей вскочил, он был готов идти куда угодно и делать что угодно, лишь бы побыть с ней хотя бы еще час.
Они миновали вагон-аптеку, перевязочную.
— Пришли. — Марина вынула из шкафа халат. — Накиньте его, Сережа, он, конечно, маловат вам, но это временно. Я принесу минут через десять другой. Пойдемте. — Она открыла дверь, и Белов сразу же почувствовал острый запах лекарств, к которому примешивались еще какие-то неприятные, резкие запахи. По обеим сторонам вагона тянулись в два ряда койки, на них лежали раненые.
— Здравствуйте, мальчики, — сказала Марина.
— Здравствуй, дочка.
— Мариночка...
— Привет.
— Здравия желаем, товарищ младший лейтенант.
— Ах, Марина, ах, Марина, ах, Марина, — пропел чей-то веселый голос.
Они медленно шли вдоль ряда коек, и Марина успевала поправить подушку, вынуть градусник, пожать чью-то руку, кому-то улыбнуться, ответить на шутку.
— Мариночка, товарищ младший лейтенант медицинской службы, — раздался вдруг протяжный, интонационно знакомый Сергею голос, — кого ты к нам привела?
С верхней полки свешивалась рука, вся синяя от татуировок. Чего только не было на ней! Якоря, кресты, могилы. Но Сергею сразу бросилась в глаза знакомая сентенция: «Кто не был — побудет, кто был — не забудет». Он поднял голову и увидел челку, косо лежащую над нагловатыми глазами, ухмылочку и блеск стальных фикс.
— Так кто же будет этот клиент? Новый медбрат?
— Лежите тихо, Свиридов, вы слишком любопытны.
— Студент, — раздался вдруг взволнованный голос, — студент... Сережа...
Белов повернулся к соседней койке — на него глядело удивительно знакомое лицо.
— Не узнаешь? Эх... студент...
Так это же Гончак! Старшина Гончак, с которым они вместе держали оборону под Москвой.
— Гончак! — крикнул Сергей. — Вася...
Он рванулся к койке и крепко прижался лицом к колючей щетине старшины. Халат упал с плеч.
— Во! — Вагон оживился. — Кореша встретил, Гончак?
— Земляка!
— Однокашника.
— А я и не знал, — насмешливо проговорил Свиридов за спиной Сергея, — что у тебя, Гончак, среди мусоров дружки водятся. Или он тебя до войны крестил? На пятерку или восьмеричок...
— Молчи ты, пехота морская, — зло ответил старшина, — нас с Сережкой под Москвой немец огнем крестил. Понял?..
— Как же ты, Гончак, а, — голос Белова сорвался, — куда тебя?
Он только теперь различил пергаментно-желтое лицо старшины, увидел, что Гончак, как в кокон, запеленут бинтами.
— Не повезло мне, Сережа, вторую войну без царапины, а тут в Румынии разыскал меня осколок. Разворотило кишки. Не знал уж, буду жить или нет. Да вот видишь, оклемался. Теперь везут меня в солнечный Баку на окончательную поправку.
— Это ничего... Это хорошо, Вася... Главное — жив.
— Точно, Сережа, — волнуясь, ответил старшина, — жив. А не думал ведь. Совсем рядом со мной она стояла, точила косу.
— Кто? — не понял Белов.
— Смерть моя, друг ты мой. Видел ее, безносую, как тебя. Ты о себе расскажи...
— Погоди, Гончак, а где капитан наш?
— Лукин? Светлая голова. Погиб геройски под городом Белгородом.
— Жаль.
— Да, геройский командир был. Ты помнишь, Серега, как мы немца держали? — голос старшины стал звучным.
Да разве Белов мог забыть это? Танки, лезущие на окопы, бронетранспортеры, серые фигурки в прицеле пулемета. Такое не забудешь.
— Помню, Вася...
— Дали мы им тогда. Помнишь, как горел ты весь, пока я тебя в госпиталь вез. Лукин тогда сказал: «Как хочешь, а до Москвы довези, хоть на себе». Я потом вспоминал тебя. Часто вспоминал. Жалел, что адреса не взял. Все думал, увижу ли студента...
— Вот и встретились мы, Вася...
— Марина, — заглянула в дверь палаты сестра, — начальница идет.
— Вам надо уходить, Сережа, — Марина взяла его за рукав.
— Как же так, Марина, — Белов вопросительно поглядел на нее, — ведь это Гончак...
— Ты придешь завтра, — от волнения Сергей и не заметил, что она назвала его на «ты», — после завтрака сразу приходи.
Сергей сжал руку Гончака.
— Я приду, Вася, завтра...
— Буду ждать... Очень тебя ждать буду.
Когда Сергей вышел, Свиридов повернулся на бок и посмотрел на Марину:
— Что ж это вам, Мариночка, кавалеров не хватает? Фронтовиков мало? Ну зачем вам этот мент? Мы, бывало, таких у нас в Николаеве...
