Жан-Пьер Гаттеньо - Месье, сделайте мне больно

Он не пожал мне руку, и снова у меня возникло ощущение, что он выбросил меня за дверь своего комиссариата.

Долго ждать не пришлось. Почти сразу после моего возвращения из комиссариата приехала полицейская машина техпомощи, чтобы увезти «Ланчу». Нельзя сказать, что гололед облегчил им работу. Тем не менее место ее освободилось – никакая другая машина не заняла его, – и это нарушало стройную линию автомобилей на стоянке. Словно дырка в беззубом рте. Что Шапиро надеялся найти в этой машине? У меня не было ни малейшего понятия об этом, полицейская рутина, видимо. Во всяком случае, он не знал, где находилась Ольга, и, вероятно, был убежден, что я приведу его к ней. По какой еще другой причине он бы меня отпустил?

Мне было выгодно избавиться от нее. То, что я не сказал Шапиро о ее смерти, квалифицировало меня как убийцу. Гипотеза, которая подтвердила бы убийство Макса и особенно исчезновение семи миллионов. Удар грома средь ясного неба – я становился серийным убийцей. Сначала убил Ольгу из-за семи миллионов, потом ее мужа. Раз я уже прикончил Ольгу, то и убийцей Монтиньяка мог оказаться только я. А мотивы? Об этом не стоило беспокоиться, они найдутся. Логика прокурора не слишком отличалась от рассуждений Монтиньяка. Не могло быть и речи о том, чтобы попасться.

Я знал только один способ избежать этого. Он вызывал у меня отвращение, и Злибовик, скорее всего, его осудит, но у меня не было выбора.

Было два часа утра, идея уже достаточно сформировалась у меня в голове. Возвращаясь из комиссариата, я зашел в магазин инструментов, чтобы купить ломик, и теперь точно знал, что собираюсь делать.

Сначала я спустился, чтобы удостовериться, что внизу нет полицейского, следящего за домом. Холод пробрал меня до костей. Вся жизнь, казалось, исчезла. Герострат, должно быть, эмигрировал куда-нибудь в более мягкий климат. Фонари отбрасывали тусклые отблески, которые еще больше подчеркивали тишину и безлюдность пространства. Я обошел улицу, не обнаружив никого, кто выглядел бы наблюдающим за окрестностями.

Вернувшись, я вытащил Ольгу из-под кушетки. Несмотря на все меры предосторожности, я не смог помешать началу разложения. Кислый запах стоял в кабинете. Ольга пробыла там слишком долго. На кончиках ее пальцев уже появился мертвенный фиолетовый оттенок. Это зрелище не заинтересовало меня, но мои движения могли бы быть и более точными и результативными. Тогда я поднялся наверх за пледом. Странный ритуал, который требовал, чтобы мертвый был скрыт от посторонних глаз, даже если в два часа утра в разгаре зимы не было никакого риска кого-нибудь встретить. Я завернул Ольгу в плед и подтащил ее к выходу. Проверив, нет ли кого на лестнице, вызвал лифт. Было относительно легко разместить ее внутри. Настоящие трудности ждали меня снаружи.

«Вольво» был припаркован перед лицеем, а это значило, что мне придется пересечь авеню. В такую погоду проделать эту операцию с трупом на спине не так-то просто. Приехав на первый этаж, я положил Ольгу на правое плечо и пересек холл здания, опасаясь наткнуться на припозднившегося соседа. Этого не произошло, и я благополучно выбрался на улицу.

Из-за сильного холода снег покрылся ледяной, чрезвычайно скользкой коркой. Я не обратил на это внимание, когда выходил на разведку, но с Ольгой на спине это было совсем другое дело. Осторожно продвигаясь, я достиг края тротуара. Впереди разделительная полоса показалась мне неприступным островом, отрезанным от остального мира поблескивающим в свете фонарей шоссе. Зеркальная поверхность, преодоление которой было опасным предприятием. Если мне оно удастся, в тех же условиях придется пересечь и вторую часть дороги. Это казалось выше моих сил. Тем более что Ольга все больше давила на плечо. Следовало бы переложить ее на другое, но я еле сохранял равновесие, малейшее движение могло привести к падению. К тому же я не подумал надеть перчатки, пальцы закоченели, и я чувствовал себя неспособным владеть своими руками. Но вернуться назад с Ольгой, – об этом я даже думать не хотел.

Я вышел на шоссе. Земля была еще более скользкой, чем я опасался. Ноги у меня разъезжались, и я сам не понял, как растянулся посреди дороги. Если бы ехал автомобиль, я неминуемо угодил бы под колеса. К счастью, машин не было, и я продолжил двигаться, вцепившись в свою ношу, я был уверен, что никогда не достигну разделительной полосы. Однако чудо произошло, и я все-таки до нее добрался. Посыпанный здесь гравием, снег показался более рыхлым, во всяком случае, не таким ненадежным. Я со вздохом облегчения положил Ольгу на землю. Первая половина пути меня измотала, но оставалась еще вторая, до «Вольво», припаркованного на другой стороне улицы.

Я немного отдохнул, затем снова взвалил Ольгу на спину. Она осталась в той же позе, в какой я ее тащил, согнутая, как лошадиная подкова, затвердевшая на холоде, ее было бы невозможно разогнуть. Плед, в который я ее завернул, тоже стал ледяным и твердым. Он казался частью ее самой. Я огляделся, нет ли поблизости машин, и предпринял второй переход, надеясь, что чудо повторится.

Но, как известно, дважды не бывает. Внезапно нога соскользнула в сторону, и я тяжело упал на спину, выпустив из рук Ольгу. Она выкатилась из пледа, и, скользя по льду, как по дорожке в боулинге, остановилась у машины, припаркованной в десятке метров, да так и осталась там, привалившись, с полностью расстегнутым пиджаком, ноги широко расставлены, будто возвращалась с попойки.

Я хотел забрать ее оттуда, но едва поднялся на ноги, как снова упал. После нескольких бесплодных попыток я предпочел ползти по льду. Только так я добрался до нее, схватил ее за ногу и, как игрок в хоккей, ведущий перед собой шайбу, отправил ее по льду к «Вольво». Она двигалась с точностью бильярдного шара и достигла моей машины с двух или трех толчков. В это время раздался шум мотора. Я поскорее добрался до Ольги, открыл дверцу машины со стороны водителя и затолкал ее на кожаные сиденья.

И вовремя: полицейский автобус с зажженными фарами только что въехал на авеню. Его присутствие в этом безлюдном месте казалось нелепостью. Он медленно двигался. Видимо, водитель был больше занят тем, чтобы машина не скользила на льду, чем наблюдением за кварталом. Поравнявшись с «Вольво», он немного сбросил скорость. Несколько лиц повернулись в мою сторону, и он медленно удалился к улице Малезерб. Несмотря на холод, я весь вспотел. Рядом со мной Ольга носом уткнулась в приборную доску. Я пошел открыть багажник, вернулся за ней, кое-как дотащил по льду и затолкал внутрь. Подобрал плед, лежавший посреди дороги, и сунул его к Ольге Сел за руль и включил зажигание. Но не тут-то было. Мотор слабо заурчал и заглох окончательно и бесповоротно. Еще несколько попыток были столь же безуспешны. Уныние охватило меня: было так же напрасно пытаться завести эту машину, как и вернуть Ольгу к жизни.

Будто для того чтобы подтвердить диагноз, рядом кто-то заплетающимся языком сказал:

– Лучше оставьте это, шеф. Аккумулятор, должно быть, совсем разрядился. Неудивительно на таком холоде.

Подняв голову, я увидел склонившегося надо мной Герострата.

Он был в своем костюме Деда Мороза, что придавало ему причудливый вид. Можно было бы подумать, что сумка, которую он волочил за собой, была полна игрушек.

– Что вы здесь делаете? – спросил я изумленно.

– Заканчиваю работу Деда Мороза, – ответил он, – слишком много водки в голове. Меня выгнали с работы, но оставили костюм. Тогда я пошел за провизией. Он показал мне полную сумку. Дошел до самого Батиньоля,[12] чтобы найти спиртное, представляете! Я там знаю кое-кого, он мне ни в чем не отказывает, сколько бы ни было времени. Большой глоток согревает. И вот я здесь.

– И как долго вы уже здесь?

– Достаточно, чтобы увидеть, как: вы ехали по льду со своим одеялом.

– Это все?

– А что было еще?

Я не ответил, и он заметил:

– Ваш «Вольво» не заведется. По такой погоде аккумулятор не выдерживает. То же самое, что и с «Ланчей» вашей пациентки. Я был в «Жане Барте», когда ее увезли. Вот так.

Он облокотился на дверцу моей машины, в его дыхании чувствовался запах алкоголя. Мне стало не по себе. Я мог бы поклясться, что он знал больше, чем старался показать, и давал понять мне это маленькими намеками, внешне невинными.

– Даже если подтолкнуть этот драндулет, – сказал он, – это ничего не даст. Недостаточно тока. Нужен новый аккумулятор.

– Хорошо, – сказал я, вылезая из машины, – завтра посмотрим.

– Я мог бы вам помочь. Теперь, когда я больше не работаю Дедом Морозом. И потом я разбираюсь в аккумуляторах.

– Спасибо, но я уже достаточно взрослый, чтобы справиться самому.

– Как скажете, шеф, – сказал он, прикладывая палец к колпаку Деда Мороза – Всегда к вашим услугам, но поверьте мне, это работа не для интеллектуала.

Потом он ушел, весь одетый в красное, волоча за собой мешок. Дед Мороз! Я внезапно вспомнил слова Шапиро в комиссариате: «Наверное, Дед Мороз оплатил штрафы Ольги». Но зачем бы ему это делать? Кроме того, откуда у него деньги? Он не выглядел так, будто купался в золоте. Я тревожно наблюдал, как он исчезает в тумане. Другой вопрос, гораздо более важный, занимал мой ум: видел ли он только, как я подбирал плед, или всю сцену целиком?