Андрис Колбергс - Человек, который перебегал улицу
Может, здесь сегодня утром за несколько минут до смерти стояла женщина в клетчатом пальто, не зная, куда бежать. Одна улица перекрестка ведет к зданию вокзала, противоположная — к центру города, третья выходит к сто тридцать девятому дому, а четвертая, стиснутая потемневшими корпусами фабрик, заканчивается тупиком.
Если женщина выбежала из квартиры, то ее обязательно кто-нибудь да видел, и я найду свидетеля, но если она сошла на вокзале с поезда, то мои надежды на свидетеля ничтожны.
К счастью, в нашем доме лет десять назад провели центральное отопление, а то я бы вечно мерз. Возвращаюсь с работы я обычно поздно, топить печку не хочется. А для того, чтобы не признаваться себе в своей лени, я всякий раз решал — топить уже нет смысла.
Ставлю на газ чайник. В холодильнике есть масло, но, оказывается, нет хлеба. Только черствая горбушка. Намазываю ее маслом и, в ожидании чая, грызу.
В комнате звонит телефон.
— Добен слушает, — говорю я. С тех пор, как работаю в милиции, у меня больше не поворачивается язык сказать «Юрис слушает».
Никто не отвечает.
Советую нажать на кнопку автомата. Бесполезно. Кладу трубку.
В последнее время мне иногда звонят такие немые особы. Думаю, что виноваты в этом немые телефоны, однако меня не покидает чувство, что тот, кто звонит, просто не хочет говорить, хотя и слышит меня. Мне иногда кажется, что это какая-нибудь очень красивая девушка. Но какими бы прекрасными и романтичными ни были эти мысли, я их отбрасываю, потому что точно знаю, что в наши дни таких робких и романтичных девушек не бывает.
БИОГРАФИЯ ВИЛЬЯМА АРГАЛИСА
Глава 9
Ирена казалась совсем юной — ослепительно белая блузка с воротничком-жабо, облегающая бедра юбка. Стройная алебастровая шея и длинные, спадающие на плечи волосы.
Она обольстительна, подумал Вильям. В последнее время многие женщины казались ему обольстительными. И это оттого, что Беата приходила с работы поздно, уставшая: в больнице не хватало санитарок, и из любви к чистоте Беата, конечно, не могла оставить что-нибудь неубранным, поэтому частенько сама хваталась за тряпку и ведро. От мытья полов руки у нее стали красными, потрескались. Она сказала, что так продолжится еще с месяц, и Вильям решил не бунтовать. Теперь он сам покупал в магазине продукты, готовил ужин — только к ужину семья собиралась вместе. Вильям старался приобщить к кухонным работам и сына, но тот всегда ухитрялся куда-нибудь исчезнуть или отговаривался, что ему нужно делать уроки. И Вильям оставался один на один с картошкой, фаршем и кастрюлями, но на все это и не жаловался бы, если бы Беата не возвращалась домой такой усталой.
— Не надо, очень тебя прошу, не надо… — в постели Беата снимала его руки со своих плеч, и Вильям тогда проклинал больницу и больничную администрацию, которая совсем не заботилась о штатах, и даже проклинал любовь Беаты к чистоте. Если и случались минуты близости, то они бывали холодными, односторонними и скорее напоминали уплату налогов или квартплату.
Вот почему Вильям все чаще и чаще замечал соблазнительных женщин, это, естественно, иначе и быть не могло.
Андрей Павлович выслушал Вильяма нехотя, он уже начинал сожалеть, что принял на работу этого зануду.
— Двадцать лет скоро, как я здесь работаю, и никогда никаких лекал не требовалось, — сказал Андрей Павлович с нескрываемой злостью.
Только после того, как Вильям раза три рассказал ему о возможном визите инспекции по государственным стандартам, Андрей Павлович нажал однажды кнопку звонка под крышкой письменного стола. За дверью звякнул электрический звонок, и тут же вошла Ирена. Она стояла в ожидании распоряжений и казалась еще привлекательней. Интересно, сколько ей лет? Больше двадцати, но меньше двадцати пяти.
— Ирена, — сказал Андрей Павлович, — по штатному расписанию вы числитесь у нас лекальщицей.
— Да, я знаю… — От смущения она казалась еще более юной.
— Ирена, товарищу требуется несколько лекал, будьте добры, сделайте их!
— Хорошо! — согласилась Ирена. — А как мне их делать?
— Товарищ скажет.
Вильям подумал — пора вмешаться, чтобы не поставить директора в смешное положение. Он сказал, что Андрей Павлович, должно быть, не так понял — ему нужны не мелкие лекала, а большие, изготовление которых сложное, требует большой точности, поэтому очень трудоемкое, что для этого нужно отдельное помещение со столом и мощным освещением, что нужен картон соответствующей марки и специальные чертежные инструменты.
Нажав другую сигнальную кнопку, Андрей Павлович вызвал Валентину Мукшане. Она объяснила, что есть и картон, и чертежные принадлежности, и лаборатория с соответствующим оборудованием, которую завхоз забил всяким хламом.
А через час выяснилось, что директор какое-то время сможет обойтись без секретарши, и бухгалтер из нештатных фондов заплатит за эту работу, и что Ирена теперь на работу будет приходить во вторую смену, ведь Вильям сперва должен справиться со своими обязанностями в раскройном цехе, а уж потом браться за лекала.
Когда все они покинули кабинет Андрея Павловича, Валентина зло усмехнулась:
— Не удивлюсь, если эти лекала вы будете делать все ночи напролет!
Теперь Вильям утром вставал и уходил, возвращался только в полночь. Когда он сказал Беате, что в течение нескольких месяцев будет работать в две смены, она только согласно кивнула. Он ожидал хоть какой-нибудь реакции, хоть незначительной ревности, каких-то сомнений, но не дождался. Это его огорчило. Он все время думал об этом — почему все случилось именно так и не иначе и, вспомнив прошлое, пришел к выводу, что Беата всегда подчинялась его воле, соглашалась со всем, что он говорил. Да, ему повезло: у него на редкость хорошая жена! Даже когда он ежедневно приходил домой пьяным, скандалов она не устраивала, другая наверняка бы это делала. Лишь в первые годы после свадьбы она, помнится, протестовала, но и тогда — только тихонько поплачет в другой комнате или на кухне. Природа наделила ее очень спокойным характером.
Пока завхоз, проклиная свалившиеся на него заботы, рассовывал свой хлам по чердакам и подвалам, пока электрик приводил в порядок электропроводку в лаборатории и менял лампы дневного света, пока столяр чинил расшатавшийся инвентарь, Вильям просиживал вечерами в технических библиотеках. Конструирование лекал в техникуме он изучал, но многое забылось. Теперь он освежил свои знания. Книги по швейному производству в отличие от литературы по электротехнике, радиотехнике или металлообработке в библиотеке, видно, спрашивали редко, и Вильям набрал их целые горы. Некоторые издания на немецком языке до него никто даже не открывал.
Нельзя сказать, что он каждый день делал открытия, но они случались. Книги по конструированию и перекопировке лекал он одолел за неделю. Кроме того, Вильям познакомился с материалами по организации массового пошива и нововведениями в этой области, которые появились в разных странах.
Всюду боролись за экономию, за снижение отходов до минимума. Если на костюме удавалось сэкономить всего один сантиметр ткани, то общая экономия даже в государствах-карликах исчислялась в десятки километров. Разрабатывались методы рационального раскроя, операции максимально автоматизировались. Об автоматизации Вильям читал просто для сведения: «Мода» совсем не то предприятие, где можно было бы установить настилочные автоматы, про такие в республике и слыхом не слыхивали, однако о новых методах раскроя подумать стоило.
Размышлять Вильям отвык уже давно. В последние годы он опирался на рутину — раскроить по шаблону костюм для него не составляло никакого труда: как съесть, скажем, завтрак или пройтись до газетного киоска. С интересом он работал, если попадалась ткань с ярким рисунком или кривобокие клиенты. Если случалось, что он ошибался, то на примерке это обычно можно было исправить. Теперь индивидуальный пошив по сравнению с массовым казался Вильяму этаким паровиком, совсем тихоходным, который точно в срок и без всяких недоразумений прибывает на все станции и в пункт назначения.
Когда лабораторию привели в порядок, у Вильяма больше не оставалось времени на библиотеки, но он решил не бросать начатое дело. В библиотеках он находил для себя все больше интересного.
Лаборатория находилась на четвертом этаже дома, расположенного со стороны улицы. Сверху и снизу ее окружали квартиры, а из окна открывался вид на черную просмоленную крышу конюшни и на кошек, которые по ней прогуливались. Это была довольно просторная комната со входом прямо с лестницы. В прошлом это была контора бывшего домовладельца, здесь он принимал квартплату. Другая дверь вела в квартиру домовладельца, но теперь она была замурована и лишь неровная штукатурка указывала на этот вход.
