Антон Леонтьев - Демоны зимних ночей
– Какое прелестное дитя, – всплеснула руками мадемуазель Селина.
Падре Тибери пошевелил кустистыми бровями и заметил:
– Это дочь маркизы де Вальтруа!
– Не может быть! – Мадемуазель Селина склонилась над девочкой, сидевшей на соломенной подстилке, и просюсюкала: – Милочка, как тебя зовут?
– Маргарита! – девочка уже привыкла к тому, что время от времени ее навещают дяди и тети, интересующиеся ее именем.
После казни маркизы де Вальтруа ее дочерей определили в центральный приют Бертрана. Родители девочек погибли на эшафоте, а другие родственники не желали и слышать о «дочерях отравительницы».
Центральный приют Бертрана представлял собой унылое казенное здание из серого кирпича с остроконечной крышей из красной черепицы. Маргарита знала, что у нее есть младшая сестренка, она смутно помнила красивую молодую женщину, которую называла «мама», а также страшный день, когда им пришлось долго-долго стоять на площади, запруженной множеством людей.
Маргарита провела в приюте около полугода. Она не знала, что произошло с ее младшей сестрой (кажется, ее зовут Мари), но это особенно и не занимало ее. Дети обитали в сырых комнатах с низким потолком, за ними надзирали суровые воспитательницы, вечно недовольные крошечным жалованьем, которое выплачивало им Министерство социальных реформ. Маргарита быстро привыкла к суровым окрикам, она знала, что если не выполнять то, что от нее требуют воспитательницы, то можно остаться без обеда и провести полдня на коленях в часовне перед фреской с изображением Богоматери.
Девочка безропотно поглощала чечевичный суп и тыквенную кашу, играла с другими детьми в большой комнате на каменном полу, устланном соломой, и мечтала о том, что ее скоро заберет мама.
– Нет у тебя никакой матери, – заявила ей как-то воспитательница. – Ей отрубили голову!
Маргарита начала кричать, она не могла поверить, что у нее нет мамы.
– Твоя мама – преступница, она отравила много людей, – сказала Маргарите одна из девочек. – Как я тебе завидую! Я же вообще не знаю, кто моя родительница, меня нашли в корзине с картофелем на рынке.
Маргарита была уверена, что воспитательницы намеренно лгут, а девочка ошибается. Ее мама жива, и она обязательно вернется за ней! Надо только подождать!
Но эта дама решительно не походила на маму. Долговязая, нескладная, с длиннющим острым носом, седыми буклями и огромной родинкой, похожей на землянику, над верхней губой. Мадемуазель Селина потрепала Маргариту по щеке и сказала:
– Падре, даже дети таких чудовищ, каким была ее мать, заслуживают милости божьей!
Падре Тибери, низенький плотный священник с красным носом запойного пьяницы и с необычайно лохматыми седыми бровями, сложив руки на животе, ответил:
– О, дочь моя, вы правы!
Обратившись к воспитательнице, которая ждала их решения, он быстро спросил:
– Так сколько мы получим за удочерение?
– Вам будут платить по двести франков в год, пока девочке не исполнится десять, затем по двести пятьдесят до восемнадцати лет, – сказала воспитательница. – Соглашайтесь, это выгодное предложение! Его высочество великий князь чрезвычайно щедр!
Мадемуазель Селина шевелила губами, пытаясь понять, сколько же они с падре заработают, если удочерят ребенка. Социальная программа княжества, призванная бороться с детской беспризорностью и сиротством, стала притчей во языцех. По всему Бертрану только и говорили о том, что правительство платит большие деньги, если ты берешь к себе в семью ребенка из приюта. Мадемуазель Селина знала многих, кто взял малышей и получал солидную прибавку к прочим доходам.
– Двести франков, не так уж много, – теребя массивный золотой крест, сияющий на пузе, пророкотал падре Тибери. – Сколько с девчонкой будет мороки, надо же кормить ее, поить и одевать!
– Заставьте ее работать! – предложила воспитательница. – Не растите ее маленькой лентяйкой. Пусть по дому убирается, хозяйство ведет.
– Двести франков, – поджала губы мадемуазель Селина. – Я знаю людей, которые получают по триста! Я тоже хочу за девчонку по триста в год!
– Опоздали, – с плохо скрываемым злорадством заметила воспитательница, – триста было до прошлого месяца, сейчас выплату урезали. Но вы берите, берите, не торгуйтесь, говорят, что скоро вообще будут по сто пятьдесят давать!
Воспитательница была кровно заинтересована в том, чтобы сбыть ребенка – за каждый случай усыновления приют получал премию в сто франков, половина этой суммы шла в карман той самой даме, что сумела склонить колеблющихся взрослых к тому, чтобы взять малыша.
– Деточка, ты хочешь к нам? – спросила мадемуазель Селина, теребя Маргариту за волосы. Вдруг женщина вскрикнула – Маргарита впилась ей в ладонь острыми зубами!
– Боже мой, боже мой! – заголосила мадемуазель Селина. – У нее, может быть, бешенство?
– Дети совершенно здоровы, – сказала воспитательница и оттрепала за уши Маргариту. – Маленькая мерзавка иногда ведет себя вызывающе. У нее явная тяга к противлению закону, как и у ее матери!
Одумавшись и поняв, что сказала лишнее, воспитательница продолжила:
– Впрочем, девочка работящая и сообразительная. Не пожалеете, если ее возьмете. И подумайте – двести франков в год! На ребенка будет уходить едва ли половина, а все остальное – ваша чистая прибыль!
Падре Тибери совещался с укушенной мадемуазель Селиной.
– Девчонка мне не нравится, – говорила та, – падре, давайте выберем другую!
– Дочь моя, мы, как смиренные христиане, не должны бояться трудностей, которые уготавливает нам господь. – И священник добавил вполголоса: – Выплаты за девчонку помогут нам наконец-то подлатать крышу! И вообще, дочь моя, я хочу поставить себе в дом телефонный аппарат!
Мадемуазель Селина с сомнением заметила:
– Боюсь, падре, проблем мы не оберемся с этой девчонкой. А что, если она пойдет в мать?
– Пути господни неисповедимы, – ответил падре Тибери и, обращаясь к воспитательнице, которая усердно подслушивала их разговор и про себя ругала «чертову девчонку», выходка которой могла лишить ее целых пятидесяти франков, провозгласил: – Дочь моя, мы решили, что должны предоставить возможность этому ребенку войти в паству Иисусову! Мадемуазель Селина и я приняли решение взять на воспитание бедную дочь маркизы де Вальтруа.
– И кстати, когда выплатят годовой взнос? – осведомилась мадемуазель Селина.
Падре и его экономка, выправив в течение получаса все необходимые бумаги, получив две хрустящие фиолетовые банкноты по сто франков, отправились на окраину Бертрана. Они обитали в небольшой деревушке, где Тибери был кюре, а мадемуазель Селина вела его хозяйство.
– Это твоя комната, Маргарита. – Экономка провела девочку в чулан, на полу которого лежал дырявый старый тюфяк. – Здесь в самом деле прелестно! О таком в приюте ты могла только мечтать!
Падре и мадемуазель усадили девочку за один с собой стол: экономка поставила перед священником огромную тарелку с половиной жареного зайца, блюдо с паштетом из телячьей печенки, кастрюльку с пюре и овощным рагу, кувшинчик с клюквенным морсом и нежное розовое суфле, увенчанное вишенкой. У голодной Маргариты свело сладкой судорогой желудок. Улыбаясь, Селина пододвинула девочке блюдце с жареной костлявой рыбешкой и ломтем черного хлеба.
– А, тебе еще чего-то хочется? – спросила добрая экономка. – Конечно, мы не позволим тебе остаться голодной, деточка! Но запомни, чревоугодие – один из страшных грехов!
Селина положила перед Маргаритой большую проросшую луковицу и назидательно сказала:
– После того, как падре и я откушаем, ты вымоешь посуду и разберешь святому отцу кровать. Пора приниматься за дело, Маргарита! Запомни, ты должна быть благодарна падре за его добрую душу! Мы вернем тебя в лоно католической матери-церкви!
Маргарите пришлось довольствоваться краюшкой хлеба и рыбиной и зажевать обиду горькой луковицей.
В первую ночь Маргарита никак не могла заснуть – ей все чудилось, что дверь откроется и в чулан, ставший ее спальней, войдет мама: ее настоящая мама! Девочку разбудил скрипучий голос мадемуазель Селины:
– Дорогая, подъем! Нечего нежиться, это тебе не приют, где ты могла днями напролет бездельничать! Пора отрабатывать те деньги, которые мы тратим на тебя!
Маргарита нехотя открыла глаза. Мадемуазель, шмыгая длинным носом, стояла около нее. Девочке пришлось подчиниться командирскому тону Селины. Было шесть часов утра. Мадемуазель провела ее на кухню и, указав на огромную чугунную плиту, заявила:
– Итак, вычисти ее! Падре обожает порядок!
Пришлось подчиниться воле «новых родителей». Селину и падре Тибери совсем не смущал нежный возраст Маргариты. Мадемуазель так ей и заявила:
– Я в твои годы уже вовсю работала! Лень – мать всех грехов! Ты же знаешь, что падре и я любим тебя и заботимся о твоей бессмертной душе! Давай же, давай, немедленно принимайся за работу!
