Ирина Градова - Пациент скорее жив
Вернувшись в палату, я настроила глюкометр и кольнула Сапелкину в безымянный палец. Каждый раз не устаю удивляться тому, до чего дошел научно-технический прогресс. Раньше человеку, чтобы, к примеру, просто выяснить показатели артериального давления, приходилось обращаться в поликлинику или вызывать на дом участкового врача. Теперь существуют мобильные аппараты для измерения давления, при помощи которых пациент сам может контролировать его перепады в течение дня. Глюкометры – тоже необходимость для диабетика, особенно такого, который уже плотно «подсел» на инсулин.
Глюкометр начал обратный отсчет. Когда на экране высветился результат, мои глаза едва не вылезли из орбит.
– Двадцать девять и три?! – не поверила я.
– Сколько?! – в ужасе переспросила старушка.
Действительно, результат приближался к критическому.
– Но, Полина Игнатьевна, этого же просто быть не может! – воскликнула я. – Может, прибор барахлит?
Я провела повторный анализ: цифры «29, 3» оставались на экране, как приклеенные.
– Вы уверены, что получили свою дозу инсулина вчера вечером? – недоумевая, повторила я вопрос.
– Конечно, уверена! – затрясла головой старушка. – Наташа колола… Господи, да что же со мной делается-то, а? Я лучше себя чувствовала, когда попала сюда!
Я по-прежнему сидела на краешке койки, пытаясь сообразить, как такое могло произойти, – и не могла.
– Между прочим, – продолжала Полина Игнатьевна тихо, – я заметила…
Больная внезапно замолчала, и я взглянула на нее вопросительно.
– Что вы заметили?
Пациентка замялась, словно не зная, стоит ли продолжать.
– Ну, эта Наташа… Аннушка, я не хочу возводить на человека напраслину, но…
– Да, Полина Игнатьевна?
С трудом приподнявшись на локте, старушка зашептала мне прямо в ухо:
– После ее уколов мне всегда хуже становится! Когда вы, Аннушка, колете, все хорошо бывает, а когда Наташа…
– Ладненько, – вздохнула я, – давайте-ка сделаем вам укольчик и посмотрим, как он повлияет на сахар.
Вернувшись к пациентке через сорок минут, я обнаружила, что уровень сахара снизился почти на двадцать пунктов. Полина Игнатьевна выглядела сонной, но я не заметила у нее испарины или других признаков приближающейся диабетической комы. И как это прикажете понимать?
Мне пришла в голову одна мысль – крамольная сверх всякой меры, конечно, но никак по-другому объяснить происходящее я просто не могла. Оглянувшись и убедившись, что все пациентки либо спят, либо заняты чтением газет и журналов, я подошла к мусорному ведру, стоявшему у входа в палату. Оно оказалось наполовину полным. Прихватив его с собой, я быстренько покинула помещение.
По дороге мне встретился Антон.
– Куда ты ведерко прешь, а? С паршивой овцы хоть шерсти клок?
Очевидно, он намекал на то, что и я не безгрешна – хочу вынести с рабочего места хотя бы мусорный бачок. Я решила никак не реагировать на его слова и вместо этого спросила:
– Ты помнишь о нашем договоре?
– Не волнуйся, не забыл, – ответил Антон. – Как что узнаю – сообщу.
Наверное, я выглядела глупо, шествуя по коридору с ведром, почти полным мусора, потому что все, кто встречался на пути к сестринской, смотрели на меня с удивлением.
Закрыв дверь, я осталась в полном одиночестве. Покопавшись в сумке, нашарила несколько полиэтиленовых пакетов. Они, разумеется, не стерильные, но, за неимением лучшего, сойдут. Конечно, мало приятного в том, чтобы копаться в мусоре, – помимо нескольких шприцев, ватных тампонов и осколков ампул я заметила две окровавленные гигиенические прокладки. Однако выбора у меня не было, и я, надев перчатки, погрузила руки в ведро. Шприцев было штук десять, но инсулиновых всего три. Я сложила их в один из пакетов. Мне повезло, что мусор не выносили со вчерашнего дня! На всякий случай положила во второй полиэтиленовый пакет и остальные шприцы, а в отдельный – осколки всех ампул.
В обеденный перерыв я встретилась с Викой и передала ей пакеты.
– Что именно мы должны искать? – спросила девушка.
– «Паленый» инсулин. Если инъекции не помогают диабетику, значит, с ними что-то не в порядке. Инсулин Сапелкиной принес кто-то из знакомых, поэтому есть два варианта: либо аптеку снабжает «левый» поставщик, либо инсулин подменяют прямо в больнице.
– Разберемся, – пообещала Вика.
Вернувшись, я увидела Марину, склонившуюся над журналом у стойки. Распрямившись, она посмотрела на меня, и я похолодела: глаза старшей медсестры походили на узкие щелочки. Даже не зная, в чем дело, можно было предположить, что Звонарева мной недовольна.
– Ты можешь мне объяснить, что случилось с корзиной для мусора? – спросила старшая медсестра, уперев руки в бока.
– А что с ней? – широко раскрыла глаза я.
– Да брось! Куча народу видели, как ты тащила ведро в сестринскую. Зачем оно тебе понадобилось?
Времени на размышления не оставалось, и я решила, что лучше всего в данной ситуации будет сказать правду, вернее, ее несколько подправленный вариант. Поэтому поведала Марине о том, что старушка Сапелкина, несмотря на инъекции инсулина, чувствует себя плохо, вот мне и пришло в голову посмотреть на шприцы и ампулы. Старшая медсестра слушала меня очень внимательно.
– Что-нибудь нашла? – спросила она, когда я закончила объяснения. – В смысле, что-нибудь подозрительное…
– Нет, – покачала я головой. – Шприцы как шприцы, а от ампул вообще только мелкие осколки остались.
– Черт, неужели снова «паленые» препараты? – пробормотала старшая медсестра.
– А что, – насторожилась я, – такое уже случалось?
– Было дело, – неохотно ответила Марина. – Это как раз и явилось основной причиной, по которой Комитет придрался к нашему бывшему главному. Но тогда контрафактная продукция обнаружилась на нашем складе.
– Ну, сейчас-то опасаться нечего, – улыбнулась я. – Бабуля говорит, что инсулин ей покупали в обычной аптеке.
– Прям гора с плеч! – вздохнула Звонарева. – Нашу больницу и так считают городской помойкой, и за каждое подобное происшествие мы получаем головомойку или вообще хорошего пинка под зад. Здорово, правда? Вместо того чтобы хоть как-то помочь, нас склоняют на всех городских совещаниях, словно мы не медицинское учреждение, а пугало для битья.
Чувствовалось, что Марина не на шутку разозлилась, поэтому я постаралась состроить сочувственную мину и молчала, давая ей выговориться.
– А куда ты дела ведро? – поинтересовалась Звонарева, внезапно успокаиваясь.
– Поставила на место, естественно. Мне-то оно за каким лешим сдалось?
– А мусор?
– А что – мусор? Я его выбросила.
– Ну и зря, – сказала Марина, сдвигая тонкие брови на переносице. – Почему ты не обратилась ко мне? Если есть какие-то подозрения, надо было отдать шприцы и ампулы на экспертизу… Ладно, теперь уже ничего не изменишь. Только на будущее запомни: если что-то подобное случится, сразу же сообщай мне. Уяснила?
– Уяснила! – с готовностью согласилась я.
Марина уже собралась уходить, но вдруг снова повернулась ко мне.
– Слушай, а что за странная девица, с которой ты разговаривала?
– Я разговаривала?
– Ну да, в обеденный перерыв. Я в магазин выходила и видела вас. Одета она, как… как… – Подходящих слов Марина не находила.
– А-а, – протянула я, внутренне напрягшись, – это племянница моя, Виктория.
– Ты не говорила, что у тебя есть другие родственники, кроме бывшего мужа, – заметила старшая медсестра.
– Да что о ней говорить-то? – пожала я плечами. – Приезжает только тогда, когда ей деньги нужны.
– И ты даешь?
– А куда денешься – все-таки родная кровь! Сказала, что машину помяла, к родителям идти побоялась, вот я и пригодилась.
Лицо Марины заметно смягчилось.
– Да, – протянула Звонарева, – все они такие, детки наши: дай палец, так и руку откусят. И через собственных родителей перешагнут – не поморщатся. Но ты не бери в голову, – дружески похлопала меня по руке начальница. – Все же молодая еще, жизнь вполне может наладиться.
Несмотря на то что слова старшей медсестры были обращены не ко мне, а к Анне Евстафьевой, я почувствовала благодарность. Марина, сама находившаяся в нелегкой жизненной ситуации, решила поддержать подругу по несчастью. Наверное, неудача в личной жизни и толкнула ее на отношения с Урманчеевым – почему бы еще она стала встречаться с человеком, который, судя по слухам, трахает все, что движется? О любви тут не может быть и речи, но одиночество может заставить женщину переступить через свои принципы.
После обеда работы всегда не так много, как утром, поэтому я спокойно расфасовывала медикаменты для вечерней раздачи, когда к стойке приблизился психоаналитик Урманчеев.
– Как дела? – вежливо поинтересовался он.
К моему удивлению, на его лице не было заметно обычного плотоядного выражения, с которым он словно бы ощупывал тебя сальным взглядом, раздевая на ходу.
