Анатолий Безуглов - Трудный поединок
Но Гольст не хотел оставлять ни единого белого пятнышка в деле, которыми мог бы воспользоваться его противник.
Поединок продолжался. Потому что инициативе, воле и опыту следователя противостоял хитрый и зрелый человек, имеющий специальное образование, очень квалифицированный судебный врач, отлично разбирающийся в методах собирания улик и в оценке их значения, обладающий собственным криминалистическим опытом.
Дунайский писал грозные жалобы во все инстанции. Он опровергал, требовал, доказывал, призывал, угрожал. Для проверки этих жалоб привлекались опытные специалисты. Ответственные работники интересовались ходом следствия. Находились люди, которые ставили под сомнение обоснованность обвинения, выдвинутого против Дунайского. Так умело и хитро умел он представить положение вещей.
Не раз Георгий Робертович Гольст вспоминал вызов к начальнику следственного отдела Прокуратуры Союза ССР, который сказал: дело Дунайского будет очень трудным; враг силен и коварен. И победить его Гольст мог волей, умением, тактом.
Какие следственные действия предстояло еще совершить? Какие моменты в деле вызывали сомнения? Что упущено? Вот о чем постоянно думал Георгий Робертович.
И постепенно круг вопросов, требующих ответа, сужался.
Первое – мотивы убийства. Тут, как говорится, было пока глухо. Все версии, выдвинутые следователем, не имели серьезных подтверждений.
Второе – проверить утверждение Дунайского о существовании какого-то мужчины, увезшего жену.
Из всех лиц, на которых указывал Дунайский, неясность оставалась только в отношении Борина. А что касается мифического иностранца, то, как вытекало из ответа на запрос Гольста в ОГПУ, это тоже был плод чьего-то воображения. В связях с работниками зарубежных посольств Амирова замечена не была.
И наконец, третье. Каким способом и в чем Дунайский вывозил из дома и разбрасывал по линии Северной железной дороги части трупа жены?
Гольст еще и еще раз наведывался в дом на улице Кропоткинской, осматривал вещи в комнате Дунайского, пытаясь по ним определить события немыми свидетелями которых они были.
Жарикова уехала в начале марта в деревню к заболевшей матери. В квартире жил теперь один Брендючков. Но застать Ипполита Васильевича дома было трудно: бухгалтер бумажного треста трудился до позднего вечера, а в выходные дни посещал театры, так как был завзятым театралом. Но все же они встретились.
Брендючков, с замотанной шарфом шеей (ангина), работал дома. Георгий Робертович поинтересовался у него, слышно ли что-нибудь о племяннике.
– Увы,– развел руками Ипполит Васильевич.– Матушка Алеши уже вся извелась. Да и я, признаться, волнуюсь. Хотя, с вашего позволения, смею надеяться, что он жив и невредим.– Бухгалтер многозначительно посмотрел на следователя, как тогда, в его кабинете.– Ратный труд – дело почетное…
Он опять давал понять, что племянник, вероятно, в Испании.
Гольст интересовался родственником Брендючкова неспроста. Ведь тот проживал в комнате Ипполита Васильевича за две недели до исчезновения Амировой, слышал ссору между Ниной и Дунайским и мог, наверное, сообщить какие-нибудь подробности.
– Вы не помните,– спросил у Брендючкова следователь,– он не рассказывал, как происходила ссора между Дунайским и его женой?
– Очень, говорит, была некрасивая сцена… С дурными словами.
– Какими?
– Извините, нецензурными… Вот уж чего я не ожидал от Валериана Ипатьевича,– укоризненно покачал головой бухгалтер.– А потом Алеша слышал, как он ударил Нину.– Брендючков вздохнул.– Дурной тон…
– А как выглядела Нина после этой ссоры?
– Господи, да Алеша и носу не хотел показывать из комнаты! Это могло подлить масла в огонь. Ведь днем в квартире Алеша и Нина оставались одни… Эта особа,– Ипполит Васильевич показал на дверь комнаты Жариковой,– пребывала в деревне…
– Значит, племянник не знает, какие повреждения или увечья нанес Дунайский своей жене? – спросил как бы сам себя Георгий Робертович.
– Ни боже мой!
– Ну, хорошо. У меня к вам просьба, Ипполит Васильевич. Если Алеша даст знать о себе, не сочтите за труд, позвоните мне.
– Непременно! В обязательном порядке! – охотно согласился бухгалтер.
– И еще один вопрос…
– К вашим услугам…
И Гольст спросил, не помнил ли Ипполит Васильевич чемодана или вместительной сумки у Дунайского. Дело в том, что в комнате обвиняемого обнаружили лишь небольшую хозяйственную сумку, в которую никак не поместился бы сверток с частью трупа.
– Простите, товарищ следователь,– ответил бухгалтер,– я в комнату к ним не захаживал. Да-с… Как говорят англичане: мой дом – моя крепость.– Он виновато улыбнулся.– Если, конечно, наши кельи считать домом… А я уважаю правила общежития.
Не добившись ничего от Брендючкова, Гольст решил поговорить с Кулагиной.
– Наверное, был какой-то чемодан,– ответила Тамара.– Ведь ездил же Дунайский в командировки. А вот Нину так никуда и не свозил, когда был в отпуске…
– Подумайте еще, пожалуйста, припомните получше,– настаивал Гольст.
Они беседовали в его кабинете в прокуратуре города. Так как Тамара ничего вспомнить не могла, он решил провести ее допрос в квартире Дунайского.
Человеческая память – удивительная вещь. Иногда мы не можем вспомнить отдельные детали знакомой квартиры, местности. Но они, эти детали, сидят в памяти подсознательно. И, только очутившись в этой обстановке, вдруг оживают.
Когда они приехали на Кропоткинскую, поднялись на шестой этаж и вошли в знакомую Кулагиной комнату, она невольно расплакалась. Георгий Робертович успокоил ее и попросил хорошенько оглядеться.
Тамара обошла комнату, помолчала, подумала. И вдруг заявила:
– Чемодан… Вот здесь находился,– указала она на верх шкафа.– Такой, не очень большой, фибровый, коричневого цвета.
– Один?
– Один, товарищ следователь.
– Давно вы его видели?
– Да когда здесь была.
– А после исчезновения Нины чемодан был?
– Был, товарищ следователь.
– Вы это точно помните?
– Конечно, точно.– Она задумалась.– А вот когда я приходила сюда в последний раз, его уже как будто не было…
– Давайте вспомним, Тамара Арефьевна, когда вы посетили Дунайского уже после исчезновения Нины…
– Давайте… Значит, без Нины я была у него два раза…
– Первый?
– В конце июля.
– Чемодан был?
– Был,– уверенно сказала Кулагина.
– А второй раз?
– Перед Новым годом… Чемодана не было. Да, да, не было. Могу чем угодно поклясться.
Гольст попросил приблизительно указать размер чемодана. Выходило, что он по объему мог как раз вместить сверток с частью трупа.
Оформив показания Кулагиной протоколом, Георгий Робертович отпустил ее.
Итак, было установлено: у Дунайского имелся фибровый чемодан, который потом исчез. В нем выносил свою страшную ношу Дунайский или нет, утверждать категорически еще не было оснований. Если да, то можно было бы предположить, что преступник постарался от него избавиться. Но как? Сжег? В доме печки не было – центральное отопление. Значит, он его выбросил. А вот куда…
Георгий Робертович выяснил, что жильцы дома выносят мусор в ящик, который опорожнялся один раз в день мусорщиком, приезжавшим на специальной машине.
Разговор с мусорщиком ничего не прояснил. И хотя за семь месяцев было вывезено столько старого хлама, мусорщик отлично помнил: коричневого фибрового чемодана определенного размера не было, потому что вещи, которые можно сбыть старьевщику, он всегда откладывает, а на городскую свалку везет действительно одни отбросы.
Гольст, честно говоря, несколько приуныл. Дунайский мог бросить чемодан в мусорный ящик где-нибудь в другом месте. И сколько бы потребовалось времени опросить всех мусорщиков города Москвы!
А если Дунайский отвез его за город? Вообще-то это было бы логично: преступник, как правило, старается запрятать улику где-нибудь подальше.
Но все-таки Георгий Робертович допросил дворника. На всякий случай.
– Коричневый, говорите? Фибровый? – переспросил он Гольста.– Нет, кажись, такого во дворе и на всей прилегающей территории, вверенной мне, не встречал… Старые дамские сумки бросают. Бутылки по подъездам оставляют…– Дворник подумал, почесал в голове.– А вы, товарищ следователь, на чердак не лазили?– спросил он.
– Почему вы думаете, что он может быть там?– в свою очередь поинтересовался Гольст.
– Года три назад пожарники чуть не оштрафовали меня… Бумага на чердаке, знаете ли, очень пожароопасный материал… Поднялся я, смотрю – кипы старых газет и журналов. Глянул – Дунайского. Отметочка с почты на каждом… Я пошел к гражданину Дунайскому, говорю: так, мол, и так, прошу больше не засорять чердак… Он извинился, шкалик спирту преподнес. Сказал, что больше не будет.– Дворник улыбнулся.– Только у меня через эти газеты и журналы все равно неприятности вышли…
