Оксана Обухова - Курс выживания
И данный настрой окончательно разрушал волю к жизни. Образ мышления жертвы сделал меня безвольной и бездумной. Практически я уже существовала. На уровне рефлексов. Меня кусали комары, я вяло отмахивалась, холод пробирался сквозь плед, я поплотнее куталась. Мне было даже лень выбраться из кресла и доковылять до разобранной кровати, мелкие неудобства, казалось, отвлекали и выступали слабейшим проявлением жизни.
И все же я заставила себя встать. Пройти в спальню и, рухнув на постель, укрыться одеялом поверх пледа. Я должна убедить себя очнуться и начать действовать. Должна разогнать кровь по венам. Или… хотя бы сделать попытку.
В наши дни каждая читающая девушка знает о признаках депрессии и понимает, что с ней надо бороться. Иначе затянет. В таблетки, разлад организма и тихую клинику с решетками на окнах…
Утром, приказав телу двигаться, я доплелась до кухни и изобрела крепчайший сладкий кофе. Прибегать к сильнодействующим препаратам из аптечки Туполева не решилась. Назар может приехать раньше намеченного, а моя кровь должна быть чистой для повторной экспертизы. Нельзя рисковать, принимая пилюли с неизвестным составом, способным дать повторную реакцию – ПОЛОЖИТЕЛЬНО.
Кофеин немного взбудоражил кровь, и следующие обязанности тело проделало уже живее. Я убедила себя принять душ, вымыть голову, почисть зубы и даже слегка подкраситься.
Пропихнув через зубы и сопротивляющийся пищевод пару бутербродов с икрой – энергия, энергия и еще раз энергия в чистом виде, – влезла в брюки и ужаснулась. Джинсы с меня падали. За почти три дня во мне сгорели килограммов пять живого веса. Отраженное в зеркале бледное лицо с малокровными, просвечивающими через розовый блеск губами заставило усмехнуться – не придется теперь, Соня, страдать на разгрузочных днях. На два месяца вперед, считай, разгрузилась.
Когда я вывела машину из гаража и подъехала к воротам поместья, то их мне сразу не открыли. Один из охранников начал обходить «ниссан» – видимо, хотел что-то сказать или спросить, – но я так на него зыркнула, что парень только рукой махнул, и его напарник тут же нажал на кнопку, и двери разъехались.
Кофеин клокотал в моих венах, давно забытое бешенство добавляло прыти, как обезумевшая ведьма я неслась к монастырю, к коммуне для исправляющихся наркоманов и мечтала лишь об одном – изорвать в клочья морду губернаторского сына. Надавать пощечин и пендалей, сгрести за шкирку и отволочь в ближайший милицейский участок.
И пусть только попробует дать сдачи! В моих руках будет монтировка! Я не прощу! Мельниковдолжен был прекратить эту пытку. Он был обязан дать отбой. Но почему-то этого не сделал, кошмар продолжался. И иной версии, кроме операция «Жертва» продолжает работать, у меня не было. Кокаин в багаже прекрасно укладывался в схему с отравленной сигаретой. Это звенья одной цепи, это работает в одном направлении – из меня делают наркоманку. Для всего света.
Я беспечно оставила врага за спиной, посчитав его поверженным. А враг очнулся и дал сдачи. Наркотики мне подсунули по его указке, в этом не было сомнений. На гладкой поверхности коробочки с кокаином обнаружат только мои отпечатки пальцев – можно быть уверенной, – и этот факт вобьет мне в спину осиновый кол. Не для Туполева, так для отдела по борьбе с оборотом наркотиков.
…Мимо проносились поля, леса и деревни. Я с остервенением топила педаль газа, но усталость, выбравшаяся вслед за мной из поместья, нагоняла. Два дня без еды и практически без сна давали себя знать, духовно телесная диета не позволила мне выскочить из машины, как черт из коробки с монтировкой в руках. Подъехав к длинному бревенчатому дому коммуны, я буквально вывалилась из-за руля и, с трудом передвигая онемевшие ноги, отправилась на розыски Мельникова. Надеялась только на острые зубы и умение царапаться, монтировку Макс выбил бы из моих трясущихся рук, как прутик, и вооружился сам.
Но монтировка, как оказалось, Мельникову бы и не понадобилась. На заднем дворе за домом Макс колол дрова. Потный и сильно загоревший за десять дней, он махал огромным колуном, не обращая внимания на жару и стаи жирных деревенских мух.
Я оперлась спиной о теплый угол дровяного сарая и, мрачно собирая остатки сил, готовилась к мордобою. Подбирала вступительные выражения и морально укреплялась.
Максим обернулся за укатившимся поленом, увидел меня, и лицо его просияло. Открыто, искренне и совершенно невиновато.
Я несколько опешила, вступительные ругательства застряли в пересохшей глотке, и Мельников, отшвырнув топор, бросился ко мне:
– Софья, боже! Какой сюрприз!! Почему не позвонила?! Я бы тебя встретил! – Макс подбежал ко мне, обнял и похлопал горячими руками по измученной спине. – Ну, здравствуй, здравствуй, очень рад!
Я отстранила его, потного, и пристально вгляделась в обновленного «картежника».
Вычурная бороденка исчезла с его лица. Обгоревший нос облупился, по лбу крупными каплями стекал здоровый мужицкий пот, а ровные зубы сверкали в такой открытой улыбке, что я растерялась. Этой встречей Мельников разоружил меня без единого словесного выстрела. Обмен залпами не состоялся, я стояла перед ним, задирая голову вверх, и не знала – а что, собственно, я собиралась ему сказать?
Мой изучающий взгляд Максим понял по-своему.
– Нормально все, Софья, нормально, – смутился. – Работаю… видишь, дрова колю. А ты как?
Я пожала плечами. Ну не бывает такого! Не может быть, чтобы парень с такими глазами строил против меня козни! Сейчас он открыт и ярок, как… детская книжка с картинками…
– Что-то случилось? – проникнув наконец в мое настроение, озаботился Мельников. – Что-то не так… что-то по моему делу?
– По нашему, – скупо поправила я.
– Меня… я…
– Нет, Максим, все в порядке. Я проведать тебя приехала. – Наступая на горло убийственным желаниям, я без боя сдавала позиции. Сползла по стене вниз и села на корточки.
– Эй, ты что? – беспокойно склонился Макс. – Ну-ка, вставай, пойдем в дом! Молока выпьешь… – Он помог мне подняться, поставил на ноги и заглянул в глаза. – Нет, я ведь вижу, что-то случилось… Ты же вся белая!
– Принеси мне молока, – уворачиваясь от вопросов, сказала я. – И давай посидим где-нибудь в теньке на улице…
– Хорошо, – сказал Максим, проводил меня за дом, усадил на лавку и почти бегом пустился за молоком.
Я, ощущая прежнюю вялость, смотрела на опаленный солнцем луг, на темный штакетник леса невдалеке и не понимала, как поступить.
Наброситься на Макса с обвинениями и выполнить программу-минимум – отхлестать по щекам?
Или промолчать? Искать врага в другом месте и оставить упреки?
Я не знала. Максим так мне обрадовался…
…Мой прежний враг принес из дома кринку молока и две кружки. Одну налил для меня, протянул и с прищуром смотрел, как долго и безразлично я пью густое холодное молоко.
– У тебя неприятности? – так и стоя с кринкой и пустой кружкой в руках, спросил он.
– Да, – тихо ответила я. Так как уже решила без упреков и обвинений просто рассказать ему о происшествии в аэропорту.
– С мужем? – падая в такт с моим настроением, тихо проговорил Мельников.
– Да. И не только.
Максим набычился, помотал головой и, сев рядом, поставил на лавку кувшин и чашку.
– Я очень виноват перед тобой, – вступил он едва слышно и, заметив, что я собираюсь что-то сказать, добавил: – Не перебивай! Я должен кое-что тебе рассказать… – И видимо, не зная, с чего начать, приступил к покаянию неожиданно: – Я тут на исповедь ходил. К отцу Александру… Нет! – неожиданно прервав монотонную речь, горячо воскликнул он. – Даже если бы отец Александр не наложил на меня это… обязательство, я бы все равно тебе все рассказал!
– Что, Макс? – подстегнула я неопытную в покаяниях душу.
– Я виноват перед тобой, – опустив голову, повторил Макс.
Прикрыв глаза и опираясь спиной на круглые бревна стены дома, я слушала историю о том, как меня ломали. Максим не скрывал ничего. Слово за словом, шаг за шагом, он двигался вперед и, не щадя себя, рассказывал правду. О проигрыше в карты – не называя имен остальных игроков, – о похищении Тимофея, об отравленной сигарете…
– Кто ее подложил в мою сумку? – впервые перебила я.
– Не знаю. Меня не посвящали в тонкости. Выдавали только результат. Отчеты.
– Верю, – кивнула я. Именно так мне и говорил полковник из контрразведки. – Что было дальше?
– А дальше – все, – вздохнул раскаявшийся грешник. – Я дал команду «отбой».
– Когда ты ее дал? – не в силах смотреть в лицо хоть и бывшего врага, спросила я.
– Той же ночью… тогда… Когда ты меня спасла.
– А почему ты не спрашиваешь меня, как идет расследование ДТП? – щурясь на поблекший луг, поинтересовалась я.
