Марина Серова - Визит из преисподней
Мое собственное сердце при этих словах екнуло.
— …Честно говоря, я его слушала вполуха: все время старалась выглянуть — как там малыш, но этот человек мне все время мешал. Под конец мне даже жалко его стало. «Так давайте, — говорю, — сразу карточку заведем, скажите адрес». А он тут как-то стушевался: «Да нет, — говорит, — лучше я потом приду с братишкой, мне еще надо кое-что утрясти». А сам все поглядывает на улицу через стекло, будто поджидает кого-то. И вдруг говорит: «Спасибо вам, девушка, я зайду в другой раз», — и быстро так отошел…
— Он сразу вышел на улицу?
— В том-то и дело, что нет. Прошел во-он туда, к попугайчикам, и стал их рассматривать.
— Ты не заметила — к нему кто-нибудь подходил? Женщина с рыжими волосами, например?
Я задала этот вопрос только для проформы: ясно же, что этого быть не могло!
— Да нет вроде бы… Мне плохо было видно тот угол: эти пацаны все еще болтали здесь. Я даже прикрикнула на них.
— Когда вошел Гриша, этот тип все еще стоял там?
— Да, тут как раз и вошел ваш… Григорий. А дальше я уже и не видела, куда делся этот человек, потому что ваш жених… накричал на меня, и я очень расстроилась. Он побежал сразу вот по тому коридорчику к черному ходу — Григорий, я имею в виду, а я… расплакалась. Ой, вы извините меня, пожалуйста! Из-за меня у вас такие неприятности…
Она опять готова была разрыдаться. Я сказала совершенно искренне:
— Что ты, Светочка, успокойся! Это ты извини его, он у меня такой… горячий. Ты ни в чем не виновата. Сам должен был смотреть в оба, супермен хренов!
Света провожала меня удивленными глазами. Наверное, таких слов в адрес любимого жениха она не могла себе вообразить.
Я почти вприпрыжку бежала по широкой аллее в сторону Московской — на свидание к Папазяну. Моя жажда встречи с ним выросла многократно против утренней, но причиной тому было, конечно же, не мужское обаяние Гарика. Опять он, этот тип! Маленький, щуплый, остроносый, остроглазый, с родинкой на роже… И ехидный. Разночтение в цвете волос меня не смущало: нынче при желании легко сменить и форму носа, и разрез глаз, и даже, пардон, гениталии. Я почти не сомневалась, что в минувшую пятницу со Светочкой беседовал сам Артист собственной персоной. Значит, он лично контролировал операцию по похищению Антона Бутковского! И его, судя по всему, вовсе не заботило, что он выглядит странно, может вызвать подозрения… Каков наглец! Эта циничная выдумка о маленьком больном братишке… Это же просто вызов! Но кому? Милиции он не боится… Значит, мне?!.
…Длинные ноги Папазяна, вытянутые поперек тротуара, я увидела чуть ли не за квартал. В этот полуденный час в маленькой кафешке не было больше никого (здесь вам не проспект Кирова!), единственный посетитель смог выбрать зонтик по своему вкусу. Орудовал тут бармен мужского пола, именно поэтому, я думаю, Гарик не висел на стойке, а позволил себе вальяжно развалиться в пластиковом кресле.
Еще издали его характерная армянская физиономия расплылась в широчайшей улыбке, отчего утиный нос, занимающий примерно треть площади лица, стал еще шире. В белых хипповых штанах, в свободной шелковой рубахе, сочетающей цвета всех волнистых попугайчиков тропических джунглей, в крутейших черных очках, с сигаретой, небрежно зажатой между средним и указательным пальцами, — он походил скорее на колумбийского наркобарона на отдыхе, чем на непримиримого борца с российской преступностью. «Вот клоун, — подумала я. — И как его только на службу пускают…» И тут же вспомнила, что службу Папазяна этим не удивишь: там его видали еще и не такого. Спасибо, что хоть не в шортах явился! А в общем-то, должна признать: выглядел Кобелян довольно эффектно.
На столике перед ним красовались откупоренная бутылка «Киндзмараули», плитка шоколада и ваза с виноградом. Дополняли натюрморт два бокала. Что ж, для опера, не срастившегося с криминальными структурами, — совсем не плохо.
Когда я оказалась в пределах его досягаемости, Гарик оторвал свою тощую задницу от кресла и смачно приложился к моей ручке, после чего безапелляционно постучал пальцем по своей щеке. Пришлось приложиться и мне. Щека Папазяна была пока еще в полном порядке и пахла так, как и положено мужской щеке в соответствии с французскими канонами: немного хорошим табаком, немного хорошим вином и немного хорошей парфюмерией. (Курил он, кстати, исключительно «Мальборо», а пил вообще мало, отдавая предпочтение сухому вину.) Немедленно его жилистые лапы, славившиеся огромной силой, оказались за моей спиной, и поцелуй этот грозил уже перерасти рамки дружеского приветствия, так что… Мне пришлось напомнить Гарику о совести. Этих напоминаний он не любил, но они на него действовали.
Первые полчаса нашего неформального общения я могу смело опустить как совершенно не относящиеся к делу. Я только благодарила Бога, что нас не слышит Орлов: а то бы у него неминуемо возник новый конфликт с правоохранительными органами. Наконец, после второго бокала и после десятого рукопожатия, с каждым из которых пальцы Кобеляна забирались все выше, я решила, что пора.
— Друг мой Гарик, говорит ли тебе что-нибудь имя «Артист»?
Судя по тому, что он чуть не откусил кусок своего бокала, это имя ему кое-что говорило!
— Почему ты спрашиваешь про эту сволочь, Таня?
В том, как заиграли у него желваки и раздулись ноздри, мне почудилась какая-то звериная жажда крови… Думаю, если бы Артист ненароком оказался здесь в эту минуту, мои проблемы с ним были бы разом решены. Но увы…
— Папазянчик, я же не спрашиваю тебя, почему ты не пропускаешь ни одной юбки. Давай уж уважать профессиональные секреты друг друга! Мне нужен этот парень, и я прошу тебя помочь. Это все.
— Нужен? — Он криво усмехнулся. — Ну, в таком случае тебе придется отправиться за ним в ад! А мне не хотелось бы отпускать тебя туда одну.
— Как?!.
На этот раз уже я чуть не закусила своим бокалом. Моя безумная, но теперь почти осязаемая версия без Артиста рассыпалась в прах!
— Тебя это как будто даже расстроило? — Гарик продолжал усмехаться, показывая клыки. — Дорогая, если бы ты знала, что такое был Артист при жизни, думаю, ты бы специально разыскала его поганую могилу, чтобы поплясать на ней. Надеюсь, сейчас черти не жалеют для него кипящего масла.
— Так он на том свете… Вот чертовщина! Когда же это случилось?
— Подожди-ка… Года два назад. Да, летом 95-го. Я мечтал лично перегрызть горло этой твари, но Батыр меня опередил.
— Батыр? Татарский авторитет?
Гарик кивнул:
— Он. А ты, я вижу, неплохо осведомлена. Так тебя все еще интересует эта падаль?
— Да, Гарик-джан, расскажи мне о нем все, что можешь. Пожалуйста!
Он еще раз плеснул в наши бокалы и повел длинной шеей наподобие штабс-капитана Овечкина из «Неуловимых мстителей». Кстати, и в лице у него было какое-то неуловимое сходство с Джигарханяном. Но шея Гарика почему-то так и осталась в свернутом состоянии. Проследив за направлением его зеркальных линз, я мгновенно поняла, в чем дело: по аллее мимо нас дефилировали, виляя задницами, две сопливые девицы. Обе были радикально обнажены, хотя, строго говоря, обнажать было совершенно нечего. Наверное, мой армянский донжуан пришел к такому же выводу, ибо, вернув свою шею в нормальное положение, печально произнес:
— Нет, это не Рио-де-Жанейро… — Вслед за чем обворожительно улыбнулся мне, давая понять, где находится настоящий Рио, и приблизил свой бокал к моему, манерно отставив мизинец:
— Господа гусары, за баб-с!
Ах, Гарик! Все-таки ты неподражаем…
— Так вот, дорогая. Не об этом бы надо говорить с красивой женщиной за бокалом хорошего вина, но раз ты просишь… Теперь я, пожалуй, могу рассказать тебе все, что знаю. Потому что, как ты понимаешь, никакая это уже не «оперативка», а так — дела давно минувших дней. Но в том-то и фикус-пикус, что… что знаю я об этом с гулькин хрен, извини меня! И никто никогда толком ничего не знал про Артиста.
— Но я слышала, он был крупным авторитетом?
— Кто — Артист? Брось. Никаким авторитетом Артист никогда не был. — Гарик поудобнее развалился в кресле, словно готовясь прочесть небольшую лекцию стажеру школы милиции. — Что такое авторитет, Таня? Авторитет — это прежде всего организация, которую создает вор в законе. Организация, основанная на строгом единоначалии, на соблюдении воровской дисциплины, криминальных законов. Пусть их законов, — Гарик сделал особое ударение на слове «их», — преступных, воровских, паскудных, но все же — законов! И, конечно, на безусловном авторитете того, кто эту организацию создал. Отсюда и термин. А Артист…
Он не удержался и сплюнул.
— Артист никогда не признавал никаких законов. Ни этих, ни тех, — Папазян снова расставил ударения. — И, строго говоря, не имел никакого авторитета в криминальной среде. Его боялись — да, с ним считались — да, ему завидовали — конечно! Завидовали его преступным талантам, его дьявольской удачливости, дьявольской способности выходить сухим из воды. Но его люто ненавидели — все, всегда и всюду. Не раз его пытались убрать свои же, но подонок всегда выворачивался. Артисту не могли простить и то, что у него не было никаких воровских корней. То есть вообще никаких! Никто не знал, кто он, откуда, какого роду-племени… Его настоящее имя неизвестно. Ты не поверишь, Таня, но у нас даже нет ни одной его фотографии!
