Диана Бош - Забытый грех
– Шум в подъезде? – предположил Лямзин.
– Вполне может быть.
– М-да. Знать бы, что именно.
– А еще лучше – сразу данные паспорта убийцы и его местонахождение в настоящее время, – судмедэксперт хмыкнул.
В этот момент криминалист Боря Яковлев, стоявший на четвереньках и заглядывавший под кровать, на которой лежал покойник, оглушительно чихнул. Потом вылез, сдавая задом, и сел, держа какой-то небольшой предмет на раскрытой ладони и разглядывая его.
– Что там у тебя? – присел рядом Лямзин.
– Вот, какие-то лепешки странного цвета. И воняет от них, как от курятника, – поморщился он.
– Это насвай, Эдуард Петрович, – откликнулся молодой оперативник Дамир.
– Откуда знаешь?
Лямзин с подозрением покосился на него.
– Так у меня отец наполовину таджик, я много чего об их традициях знаю. Но это однозначно плохой обычай. От употребления насвая разрушаются зубы, возникает рак, мужское бесплодие, плюс можно заразиться кишечными паразитами.
– Это почему? – У брезгливого Яковлева рука задрожала, и он торопливо сунул подобранные лепешки в целлофановый пакет.
– Потому что делают его часто из куриного помета или кизяка. А животные и птицы иногда болеют гельминтозом.
– Боже, какая гадость, – пробормотал Яковлев, торопливо направляясь в ванную. – Чего ты раньше не сказал? – крикнул он оттуда. – Я бы эту дрянь руками не брал.
Дамир пожал плечами и засмеялся.
– Итак, что мы имеем, – продиктовал в диктофон Лямзин. – Молодой человек двадцати – двадцати пяти лет на вид, азиатской внешности, невысокого роста. Лежит на кровати в обнаженном виде. На простыне в районе паха находятся пятна засохшей влаги, предположительно спермы.
– Да, Эдик, судя по всему, у парнишки перед смертью был половой акт, – вставил свое слово судмедэксперт.
– Задушен с помощью удавки, – продолжал надиктовывать Лямзин. – Концы шнура связаны, вероятно, в образовавшуюся петлю на шее вставлялась палка, которая вращалась до тех пор, пока не стянула гортань жертвы намертво и не задушила ее. Глаза парня широко открыты, в них… – Лямзин на мгновение оторвался от диктофона, всмотрелся в труп и продолжил: – На лице явно читается смертельный ужас. Похоже, пострадавший видел, кто его убивает, и не мог этому помешать. Чуть ниже тазобедренной кости, примерно сантиметров на пять, воткнут шприц с неизвестным веществом…
– Что-то психотропное, можно даже не сомневаться, – прокомментировал судмедэксперт.
– …предположительно использованным для обездвиживания жертвы. Оружие – ружье охотничье, предназначенное для стрельбы патронами и летающими шприцами. Обычно применяется для вакцинирования животных. Серийный номер спилен.
– Странный какой-то киллер, – задумчиво протянул Дамир, – столько следов после себя оставил…
– Какие следы? – поморщился Лямзин. – Как он входил в квартиру, никто не видел, как выходил – тоже. А то, что оружие брошено, так стопроцентно на нем отпечатков пальцев нет.
– Так точно. Все протерто, – отозвался Яковлев, который вышел из ванной с мокрыми руками, видно побрезговав замызганным полотенцем вытираться и теперь искал бумажную салфетку в карманах. Пока искал, руки успели высохнуть, но он все равно промокнул ладони и сунул салфетку в карман.
Между коллегами тем временем начался разговор, довольно далеко ушедший от расследования. Говорил Лямзин:
– Самые скандальные темы в любом коллективе – это политика и религия. Как только кто-нибудь заведет беседу на эту тему, все, туши свет. Будут биться в кровь. Причем, как правило, никто доподлинно не знает того, о чем говорит. То есть все построено на домыслах и слухах, но каждый считает, что именно ему доступна ИСТИНА.
– Да уж, это точно, – мягко улыбнулся Дамир. – Недавно я был в гостях, так там зашел разговор о реинкарнации с точки зрения православия. Как с нее перешли на тему религиозных разногласий, никто потом и не вспомнил. В итоге не поругались только те, кто с самого начала молчал и сидел в углу. Остальные ушли страшно разозленные.
– Еще одна из больных тем – вегетарианство, – вставил Яковлев. – Как только появляются за столом вегетарианцы – жди обвинения всех в трупоедении. Ссылаются на какое-то учение, дескать, в нем говорится, что мясо в пище повышает агрессивность человека. При этом сами такие злые, что дай только им волю – всех бы перекусали.
– Так они ж мяса хотят, но не признаются. Вот и злые, – засмеялся медэксперт.
– Почему? У меня двоюродная сестра вегетарианка, но добрая, – возразил Дамир. – Правда, она и в веру свою никого не обращает. Готовит себе отдельно, вот и все.
– Ну так, значит, мяса не хочет, – компетентно заявил Яковлев. – Ведь есть же такие. А те, выходит, которые нападают, – вечно голодные.
– Хватит трепаться, работайте уже. Нашли, где о еде говорить.
– О, Эдуард Петрович проголодался, – захохотал медэксперт.
– Да уж не отказался бы от шашлычка, – буркнул Лямзин. – Только не в этом курятнике. Ну и вонь тут!
– Да уж, парень весь пол заплевал. Любил, видно, насвая пожевать, – откликнулся Дамир.
Яковлев в этот момент вышел в коридор. Там, кроме старого, еще советских времен, уныло-коричневого шкафчика и вешалки с тумбочкой для обуви, ничего больше не оказалось. В углу за дверью был свален всякий хлам: хозяйственная сумка на колесиках, затертая, застиранная и явно повидавшая если не горбачевскую перестройку, то уж ельцинский переворот совершенно точно, старые коньки и пластиковая форма для яиц. К ней нежно прижимались сложенная кукольная коляска и блестящие, похоже, абсолютно новые шампуры.
Яковлев приподнял сумку и, отметив, что под ней пол давно не мыли, поставил ее обратно. Потом обошел шкафчик и заглянул в проем между ним и вешалкой. Там, под самой стеной, стояло красное пластмассовое ведерко, в котором что-то шевелилось. Яковлев присел и, посмотрев, присвистнул.
– Эдуард Петрович! – позвал он. – Глянь-ка, что я нашел!
В ведре, на копошащихся в чайной заварке червях, лежал толстый красный маркер. Колпачка на нем не имелось, и клиновидный фетровый стержень был хорошо виден, а судя по толщине букв, выведенных на обоях, они писались именно им.
Лямзин подошел и присел рядом с Яковлевым.
– Не верю своим глазам. Попробуй снять отпечатки пальцев. Хотя надежды мало, все-таки надо использовать шанс.
Устроившись рядом со следователем прокуратуры, оформлявшим протокол осмотра места происшествия, Яковлев достал желатиновые пленки и, обработав маркер, рассмотрел их на свет.
– Эдуард Петрович! – громко позвал он. – А отпечаточки-то есть! Только вот смазанные сильно, вряд ли удастся на компьютере вытянуть изображение.
Лямзин подошел и с интересом взглянул на пленку.
– А ну-ка, ну-ка… М-да, негусто, – разочарованно протянул он. – Идентифицировать вряд ли удастся. Но ты попытайся.
– Сделаю, что смогу.
– …и куда ж этот гость столицы влез, интересно? – донесся до них голос Семена Спиридоныча, продолжавшего осматривать труп. – Смерть-то ему выбрали жуткую, мучительную. Представляете, каково это – лежать парализованному, но пребывать в сознании и явственно ощущать надвигающуюся гибель. Причем, если был введен дитилин, как я предполагаю, то действие его таково, что, кроме обездвижения, он еще и вызывает безумное чувство страха. Побочный эффект у него такой.
– То есть ужас в глазах убитого – это результат действия препарата? – спросил Лямзин, подходя.
– Ну в данном случае не только. То есть парень испытывал страх, но это еще и подкреплялось тем, что он видел! Заметьте, жертва остается полностью в сознании и все видит, чувствует, понимает, но только не может ни закричать, ни двинуть рукой или ногой. Он же лежит, как вы видите, на спине. Так что он прекрасно понимал: его убивают. Можете не сомневаться, муки у него были адовы.
– А сколько длится действие препарата?
– Если мне не изменяет память – до пяти минут. Но дозу могли и увеличить.
– Что же нужно было сделать, чтобы убили таким жестоким способом? – пробормотал Лямзин и огляделся по сторонам.
Двухкомнатная хрущевка в пятиэтажке, из тех, что должны в скором времени идти под снос, а пока еще доживают свой век. Мебель не очень старая, но видавшая виды: и сервант, и обеденный стол, и диван, и старомодная металлическая кровать – все затертое и грязное. Книг нет ни одной. Зато в большой комнате стоит домашний кинотеатр, DVD и лежит стопка низкопробных порнографических кассет.
На кухне – старый холодильник «Свияга», маленький, овальный, с узкой морозильной камерой, на которой еще не была предусмотрена дверца. Лямзин долго смотрел на него, вспоминая, что видел такой же в глубоком детстве у бабушки, и удивлялся, как такая древность до сих пор у кого-то жива. Еще на кухне стоял квадратный простенький стол, накрытый вытертой блеклой клеенкой, две неудобные деревянные тумбы и довольно приличный, хотя и древний, сервант. Ничего особенного, обычная квартира из тех, которые регулярно сдаются внаем.
