Леонид Словин - Такая работа
Несколько раз мимо них проходили дружинники с красными повязками, замедляли шаг, хмуро оглядывали их компанию.
В этот вечер Герман был за линией фронта, в чужих окопах, в чужой форме, с особым заданием.
— Танцевать пойдешь? — неожиданно дружелюбно спросил Германа «Сашка». Это показное дружелюбие как-то не вязалось с его подозрительными взглядами.
— Когда же мне было учиться фокстротам? — так же дружелюбно, но с искренней горечью в голосе ответил Лиса. — Не в Терми же и не на Вальмер-я?
А над парком плыли знакомые мелодии. И напоминали о нераспечатанном письме в кармане.
«Сашка» отошел за буфет и выпил с кем-то еще, теперь он все настойчивее и подозрительнее расспрашивал Германа о лагерях, о порядках в лагере — видно было, что он никак не хочет смириться с потерей своего авторитета перед Вьюном и другими. Герман понял, что пора уходить.
Но тут с танцплощадки кубарем скатилась группа людей. Мелькнули лица женщин, выпивавших с ними на вокзале, и парней, с которыми вместе пришли в парк.
— Пора их проучить за все, — услышал Герман.
— Вчера Адика Крючкова избить хотели…
— Выбросим их отсюда — они и в другие места не полезут!
«Сашка» метнулся в драку — здесь он чувствовал себя, как рыба в воде. Началась потасовка. Германа сильно ударили по лицу, но все-таки он успел прикрыть рукой челюсть. Позади него охнул Вьюн. Конечно, прошедшему курс спецподготовки Баркову ничего не стоило пробиться сквозь кольцо, но для этого надо было бить по своим. Для дружинников он был заодно с обнаглевшей шпаной, и ему пришлось получить еще несколько ударов.
— Веди их в милицию, — крикнул кто-то.
И тут Герман внезапно понял, что до сих пор действовал на свой страх и риск, что он не получал ни от кого приказа одевать чужую форму, идти в разведку.
Эта неожиданная мысль была простой и страшной. И тут же он увидел, как вынырнувший из-за чьих-то спин «Сашка» подскочил к белобрысому пареньку с повязкой сзади и его правая ладонь совсем скрылась в рукаве пиджака.
— Брось нож, — громко крикнул ему Герман, рванувшись из рук дружинников, но тут же получил удар. «Сашку» уже схватили дружинники.
Драка прекратилась так же внезапно, как и началась. «Сашку» увели в милицию. Вьюн вывел Лису темными переулками к вокзалу. Он сочувственно, хотя и немного злорадно, поглядывал на заплывавшую переносицу Лисы и искренне жаловался на жизнь.
— Н е с в е т и т нам, завязывать надо, — сокрушался он.
У вокзала они еще поговорили, и Вьюн, кивнув на темный провал откоса над Шулгой, сказал между прочим, что туда «Сашка» выбросил ненужный ему ворованный шрифт.
Потом они попрощались, и Герман еще с час блуждал какими-то переулками, разыскивая гостиницу.
Веретенников мирно спал. Герман включил свет над умывальником и, глядя в зеркало, долго вжимал теплый пятак в успевшую уже заплыть переносицу. Веретенников ровно дышал во сне, и, посмотрев на его спокойное, исполненное даже во сне чувством собственной непогрешимости лицо, он подумал, что есть люди, которых никогда в жизни не били.
Наутро правый глаз у Германа совсем не открывался, и ему пришлось самолетом срочно вылететь домой. А Веретенников задержался еще на пару дней, чтобы достать шрифт и передать следователю дело на «Сашку».
Вернувшись, он рапортом сообщил начальнику управления о недостойном поступке Баркова, скомпрометировавшего своей неразборчивостью в средствах раскрытия преступления авторитет и честь оперативного работника милиции. Барков попал на десять суток на губу, а через два месяца во время слияния городских отделений в единый городской отдел по представлению тогдашнего начальника отдела кадров Федяка был переведен в горотдел, «на усиление».
Стол Германа поставили в кабинет, где сидели тогда Ратанов с Мартыновым, и они-то и пустили в обиход выражение «дело о снегопаде в Перу».
Веретенников вначале вел себя так, словно оказал Баркову большую услугу, предупредив его от больших неприятностей, от законных претензий общественности Шулги, а потом делал вид, что забыл о случившемся, здоровался за руку, называл по имени-отчеству.
Но встречая его участливый подозрительный взгляд и пожимая холодную вялую руку, Барков всегда чувствовал себя неспокойно.
…Углубившись в воспоминания, Барков быстро шел по улице. Дождя уже не было, только ветер сдувал с деревьев последние запоздалые капли. У закрытого еще городского рынка гулко перекликались дворники. Сворачивали к бензоколонкам пустые автобусы.
В скверике, недалеко от дома Джалилова, Барков остановился. Закурил. Думать о Веретенникове и его телефонном звонке больше не хотелось, но чувство тревоги не уходило. Он стоял и курил до тех пор, пока не увидел издалека крепкого невысокого человека в коричневом костюме, маленькой серой кепке и сапогах. Арслан, невредимый, шел по улице, не замечая Баркова, как всегда серьезный, сосредоточенный на своих мыслях. Герман подождал, пока Арслан скрылся за углом, и пошел в столовую завтракать.
5
В воскресенье к семи часам утра они собрались у дебаркадера. Здесь Роговы держали свою «главную семейную ценность». Это была крепкая, просмоленная, видавшая виды пирога, купленная Олегом на том берегу у рыбаков. На корме лодки красовался новенький мотор «Москва». Олег, худой, длиннорукий, в подвернутых до колен брюках, стоял в лодке, а Барков и Тамулис подавали ему с дебаркадера рюкзаки, весла, канистры с бензином. Рогов, поминутно поправляя падавшие па лоб волосы, рассовывал груз под сиденья.
Нина Рогова с Галей сидели па берегу, и Нина с трудом удерживала за ошейник большую серую овчарку — Каро. Каро несколько раз порывался прыгнуть в лодку, но Нина держала его крепко и гладила рукой по морде:
— Каро… Каро… Карышек… Эй! Там, на Кон-Тики, скоро вы?
— Кончаем драить палубу и принимаем груз, — отозвался Рогов. — Посадка пассажиров начнется после третьей склянки.
Наконец Барков позвенел кружкой о бутылку, изображая корабельные склянки, и Олег подвел лодку к берегу. Каро прыгнул в лодку первым и улегся в носовой части. Рядом с ним, раздевшись по пояс, устроился Тамулис. Девушки расположились на первой скамейке, сзади них сел Барков, а у мотора — «рулевой Рогов».
— От винта! — надувшись, басом крикнула Нина.
— Есть от винта, — отозвался Рогов. Его длинный нос напоминал небольшой косой парус. От сознания ответственности за порученное ему важное дело, лицо Олега даже чуть побледнело, на верхней губе выступили капельки пота.
— Пошел!
— Есть пошел!
Рогов несколько раз дернул за трос, полез на корму:
— Свечу забрызгало…
Через несколько минут мотор все-таки завелся, и лодка, высоко задрав нос, плавно двинулась вдоль берега.
У пристани стоял пароход, пассажиры на корме переговаривались, весело кивая в их сторону. Рогов с независимым видом игнорировал их присутствие. Лодка обогнула грузовой причал, прошла устье маленькой речушки. Левый берег был здесь ниже и во время большой воды его всегда заливало, на правом были сосны и дачный поселок.
На середине реки Тамулис зачерпнул ладонью воду и намочил голову. Лодку качнуло.
— Смотри, Алик, не упади за борт, — крикнул ему с кормы Рогов, — здесь можно утонуть.
— Алик, Рогов тебя спасти не может, — сказала Нина, поправляя свою короткую, как у юноши, прическу, — тебе помогу я или Галя, Олег плавает как пистолет «ПМ»…
— Ты прав, Морковкин, хочешь сесть за руль?
— Хочу.
— Главное — не смерть, — серьезно сказал Тамулис. — Главное — что после оперативника ничего не остается: ни зданий, пи самолетов, ни книг. Как будто его и не было. Что осталось…
Рогов почувствовал, куда клонится разговор, и поспешил свернуть на шутку.
— Почему не остается? Если ты упадешь с лодки, ты оставишь горотделу несколько нераскрытых квартирных краж и даже один нераскрытый грабеж, если память мне не изменяет. Конечно, я не беру во внимание материалы по краже кур. — Он сморщил нос. — Твоя нелюбовь к домашней птице так велика, что ты, по-моему, не раскрыл ни одной. Так?
— Не совсем. Что же касается грабежей, то их два. Ты обязан знать!
— Да, да, верно: на Лесной и у пруда. Дела эти передадут другому оперативнику. Прочтет он и скажет: ну и дуб был покойный Алик Тамулис. Этого не допросил, с тем не побеседовал, не уточнил расстояния, протоколы осмотра мест происшествий, как правило, писал небрежно. Хорошо, скажет, что во время его похорон я хоть успел вырваться в парикмахерскую…
— Пожалуй, тонуть я не стану, — согласился Тамулис, — а как ты ни говори, оставить на земле дерево или дом все-таки лучше, чем два нераскрытых грабежа…
— Что говорить! — отозвался Рогов. — Тебе еще не поздно пойти в архитектурный… Или в высшее пожарное…
