Марина Серова - Цена случайной ночи

— Да? Вот как? — немного растерянно отозвался Костин. — А… по какому случаю?

— А вот разговор у меня к вам есть, это уже по делу, — пояснила я.

Костин, услышав о деловом разговоре, тут же проявил, как мне показалось, больше интереса, чем когда я сказала о личном характере встречи. Меня это даже как-то задело, хотя под личным я подразумевала только лишь совместный обед. А Никита Владимирович тут же оживился и стал уточнять, где именно мы встретимся. Я назвала кафе «Ротонда», удобное и тем, что находилось рядом, и тем, что кормили вполне сносно. Костин пообещал быть через десять минут.

Я прибыла за минуту до его появления и еще не успела сделать заказ. Никита Владимирович выглядел хотя и довольным, но все же озабоченным. Как выяснилось, радость его была обусловлена провалом Антипова.

— Ну что, прижали Антипова-то? — радостно говорил Никита Владимирович, вертя в руках салфетку, а также листок с меню.

— Никита Владимирович, вы бы сделали заказ, а потом мы уже и продолжили бы разговор, — с едва заметной улыбкой поторопила я его.

— Да мне, собственно, все равно, — пожал плечами Костин и, спохватившись, протянул листок мне: — Вот, выбирайте сами.

Я не заставила себя долго ждать, поскольку желудок уже вовсю кричал о пренебрежительном к нему отношении, и через пять минут была уже в состоянии выслушивать Костина более внимательно. Я орудовала своей вилкой, а Костин в основном бесцельно покручивал ею, рассказывая:

— Значит, отстранили временно от дел Сергея Владимировича, прокуратура пришла, заявление, естественно, было отдано, как мы с вами и договаривались. Ну а потом, главное, конечно, это то, что связано с вами. Пленка с разговором — это серьезный аргумент. В общем, делом Гаршина он больше, естественно, не занимается. И вот что я еще хотел вам сказать — я теперь за него возьмусь.

— Вот как? — удивилась я и даже перестала на мгновение жевать.

— Ну да, — кивнул Костин. — Знаете, надоела уже тягомотина и неразбериха с этим делом. Теперь Лисицкому и Гаршину-старшему придется со мной договариваться.

— И что, вы считаете это возможным? — подняла я брови.

— В каком смысле? — не понял Никита Владимирович.

— В смысле, вы просто замените Антипова, и все?

— Если вы имеете в виду, смогут ли они со мной договориться так, как нужно им, то, разумеется, нет, — взмахнул рукой судья. — Тем более, — хмыкнул он, — что они, похоже, порядочно поиздержались на Антипове. Да и на Лисицком тоже. А Лев Романович — он такой жук, разведет руками и скажет, что он здесь ни при чем, это все случайные обстоятельства виноваты, а при другом судье — другие ставки. Да он понимает, что со мной тут каши не сварит. Можно было бы, конечно, поторговаться, но тут другой случай. Не хочу я с ними дел иметь. Тамара не хотела, и я не хочу. А тут еще начальство на нас наехало, как всегда, когда петух в задницу клюнет, извиняюсь. Говорят, прекращать коррупцию, как будто сами не знают и не берут… В общем, приказано по всей строгости закона судить. Так что в этом плане уже все решено. Гаршин скорее всего сядет, и надолго. А с потерпевшим еще надо разобраться, почему он показания изменил, может, заплатили ему, может, угрожали, но это уже обычные рабочие моменты, да и не мне ими заниматься. Естественно, свидетель из Машнова теперь никакой, ему самому адвокат нужен. Короче, изменения большие, — подвел он итог своему долгому эмоциональному монологу.

— Да вы ешьте, Никита Владимирович, — улыбнулась я.

— Да. — Костин спохватился и взялся за вилку, но тут же снова заволновался: — Но вы ведь хотели у меня что-то спросить? Вы говорили о деловой встрече, помнится… Не ради же моих карих глаз вы меня сюда пригласили.

— С удовольствием пригласила бы только из-за этого, Никита Владимирович, если бы дело было завершено, — со вздохом сказала я. — А пока что оно идет полным ходом, и у меня в поле зрения появилось сразу два новых персонажа, причем один как минимум должен быть вам знаком. Просто в связи с бурными событиями вокруг Антипова они временно отошли на второй план.

— Кто же это? — заинтересовался Костин.

— Некто Рогожкин. К сожалению, ничего больше о нем не знаю, за исключением разве что того, что он был осужден Тамарой Аркадьевной неизвестно когда и по какому делу.

— Рогожкин, Рогожкин… — наморщив лоб, забормотал Никита Владимирович.

— Он еще грозился круто отомстить ей после выхода, — добавила я.

— Да это они все… — начал Костин и тут хлопнул себя по лбу: — Да! Конечно, я вспомнил. Я знаю, о ком речь. Насильник это. Мерзкий притом. Там защита все изгалялась, помню, насчет того, что, мол, она сама… Девчонка в смысле. Но факты, факты были уж настолько очевидными, что оправдать не получилось. Да Тамара и не собиралась, поскольку у нее в насилии сомнений не было. Пробовали в дурку играть, на состояние аффекта списывали… Рогожкин говорил, что на самом деле не два дня знакомы, а два месяца, влюблен, мол, был, а она только хвостом крутила. Но не получилось ничего, короче. И загремел гражданин по известной статье, с отягчающими, ни много ни мало на семь лет. И это еще при хорошей защите, а то прокурор просил вообще впендюрить лет двенадцать. Ну сами посудите: девчонка потом в реанимации валялась, адаптационный период почти год плюс бесплодие на всю жизнь. И этот Рогожкин — а у него действительно что-то там с головой, наверное, не в порядке — стал орать… Да они-то всегда орут: мол, выйду, достану. Только обычно это ментам грозят, а тут он решил на судью наскочить. Мы тогда к его словам всерьез не отнеслись. А что, у вас есть какие-то основания его подозревать?

— Пока что я только узнала о его существовании да еще о том, что он должен был выйти на свободу как раз примерно месяц назад. Ну и еще — Тамара Аркадьевна вспоминала его не так давно.

И я рассказала Костину о словах Людмилы Васильевны Гладилиной.

— Ну, это может быть просто к слову сказано, — помолчав, развел руками Никита Владимирович. — Со мной она почему-то не поделилась. Скорее всего, к слову. Разговор зашел в гостях, слово за слово, страх, месть, туда-сюда, Тамара и вспомнила. А Людмила могла все это связать. Ведь после смерти человека все по-другому воспринимается.

— Может быть, и так, — согласилась я. — Вы мне опишите, пожалуйста, этого Рогожкина. Вы вот говорили, что у него с головой не в порядке. Поподробнее можно? И вообще, что за тип?

Костин запустил длинные тонкие пальцы в свою шевелюру, взъерошил кудри до состояния пышной шапки и, скривив губы, произнес:

— Неприятный тип. Антипатичный. Несдержанный, грубый, воспитания ноль. Как говорил наш штатный психолог, «налицо асоциальное поведение». На суде вел себя вызывающе, чуть что, принимался кричать, руками размахивать. Конвой его удерживал несколько раз. Я на паре заседаний присутствовал ради интереса, по-моему, на первом и на последнем. Да там надолго и не затянулось, быстро уложились.

Костин, бросив взгляд в тарелку, принялся доедать уже совсем остывший бифштекс, и я даже почувствовала некие угрызения совести. Натура увлеченная и порывистая, он не мог совмещать два дела: есть и говорить о деле. Тем более что речь шла о самом для него важном — о его работе. Я не стала перебивать его, дождалась, пока он покончит с обедом, и только после того, как мы заказали кофе с пирожными, спросила:

— А насчет головы поконкретнее можно? Ему официально был поставлен какой-нибудь диагноз?

— Серьезного нет, — покачал головой Костин. — Если бы он был поставлен, то Рогожкин оказался бы в психушке, а не на зоне. А так… Истеричный, конечно, тип, вел себя очень деструктивно. Наш психиатр говорил, что у него явно невротическое развитие личности, помноженное на неблагоприятную социальную среду, но с таким заключением за дурака не сойдешь. Я вам скажу, что сойти-то, конечно, можно, — склонился ко мне Костин. — Если заплатить хорошо. Но там денег не хватило.

— А Тамара Аркадьевна к какому решению по этому делу склонялась изначально?

— Я же вам говорю, там все однозначно было. Почти как с Гаршиным. Думаю, что, если бы ей там предложили деньги, она бы тоже отказалась. Думайте что хотите, но для судьи многое зависит от личности обвиняемого.

— И где теперь этот Рогожкин? Он действительно освободился? — спросила я.

— А вот этого я не знаю, — развел руками Никита Владимирович. — Я вообще вспомнил о нем сегодня благодаря вам, впервые с того времени, как он был осужден. Если бы я стал интересоваться судьбой каждого из них, то…

Костин, не договорив, махнул рукой.

— Но это мне тем не менее необходимо, — настаивала я.

— Вы что же, думаете, что Антипов и эти отморозки непричастны к убийству Тамары? — нахмурился Никита Владимирович.

— Точно сказать пока нельзя. Но мне почему-то кажется — непричастны.

У меня было основание так говорить. Но не могла же я сказать истинную причину Костину — ответ моих гадальных костей! А Никита Владимирович, похоже, остался недоволен, что я, когда дело уже практически, по его понятиям, завершено, вдруг хочу разрабатывать другие версии.