Алла Полянская - Часовой механизм любви
– В чем это проявлялось?
– Поначалу ни в чем явном – так, хихиканье за спиной, перешептывания, вопросы всякие – что это ты бледная сегодня, ночью не выспалась? Ну, и прочее. Тут коллектив в основном женский, и почти каждая переспала с директором – ну, травля набирала обороты. Ведь Руслан Викторович переспит с сотрудницей, премию ей выпишет, и все, дальше они не знакомы. Шаповалова хоть при должности, тут вопросов не возникало, а эта что ж – девчонка, тихоня, а директор голову потерял, и все это видели. Как же было не поучаствовать в травле, ведь обидно за себя и завидно на чужое «счастье» – хотя какое там счастье, но женщины иногда бывают очень подлыми. Когда Руслан Викторович узнал обо всем, что-то исправить было уже поздно, народ взахлеб играл в эту игру – загони Веру Никитину. Дошло до того, что она из кабинета боялась выходить. Ей в папку бросали фотографии отфотошопленные – где они с Русланом Викторовичем в постели, кто-то это распространял, обсуждали ее фигуру – ну, ту, что на фотографиях, потом кто-то разместил ее телефон и снимки на сайте знакомств, потом – на каком-то порносайте. В общем, народ развлекался, как мог. Верочка собиралась увольняться, но Руслан Викторович отказывался подписывать заявление. Он предлагал ей выйти за него замуж на полном серьезе. Консультировался с Владом по поводу развода.
Егор сидел молча, сжимая кулаки. Он был оглушен бездной мерзости, которая раскрылась перед ним. Он вспоминал бледное личико девушки на больничной кровати, вспоминал полные горя глаза Шатохиной, потемневшее неживое лицо Федора и думал, что пора сбросить с крыши оставшихся сотрудников.
– Что дальше?
– А дальше все вдруг утихло. – Наталья смотрела в окно, за которым густой туман спрятал небо. – Где-то в феврале все устаканилось, я даже не знаю, как это вышло, такое было всеобщее беснование, и вдруг все затихло, как и не было. А потом наступил праздник – тоже 8 Марта отмечали. Руслан Викторович купил Верочке подарок – серьги с бриллиантами, красивые, глаз не оторвать. Позвал ее к себе, но она идти не захотела, тогда он сам пошел. Ну, я думаю, там они окончательно объяснились, и он вернулся в кабинет чернее тучи – серьги Вера не взяла, а подала ему очередное заявление на увольнение, и он его подписал, пришлось. Как подарок на праздник, понимаете? На этот раз не смог отказать. А вечером был праздник, и Вера с Владом пришли. Думаю, чтобы приличия соблюсти, хотя какие уж там приличия… У нас столы накрывают, вы видели, – по отделам, у юристов стол свой, немного в стороне. Я не знаю, кто это сделал – ну, подлил ей эту гадость в сок. Она вдруг стала сама на себя не похожа – принялась хохотать, обнимать всех, танцевать так… неприлично. Народ выхватил мобилы, начал снимать, а потом кто-то посадил ее на стол и потребовал стриптиз, и она… в общем, когда сняла юбку, упала. Ее отнесли в бухгалтерию, там диван стоит у девочек. И все о ней забыли, я домой ушла, меня дети ждали, а потом оказалось, что… Егор Алексеевич, я не могу об этом, не заставляйте меня.
– Наташ, давай уж до конца.
Наталья прикрыла веки, болезненно сморщившись. Видно было, что вспоминать эту старую историю ей неприятно.
– Если бы я тогда не ушла домой, если бы хоть что-то сделала! – Слезы потекли по ее щекам. – Я же видела: с ней что-то не то происходит, но подумала: надо домой, к семье, здесь много людей, кто-то о Верочке позаботится… Всегда так, понимаете, Егор Алексеевич? Если надо что-то сделать, то мы включаем это: пусть кто-то другой, а у меня дела, семья, дети. Как будто можно этим оправдать свое бездействие, трусость или нежелание «ввязываться». Если бы я тогда осталась… но Валера звонил, дети по очереди наяривали – он их подучил и сам им номер набирал… Я попросила девочек из бухгалтерии вызвать «Скорую», Ираида Андреевна меня заверила, что все сделают. А оказалось, они оставили Веру на диване полуголую, и кто-то изнасиловал ее. А когда они вернулись, чтобы взять сумки и пальто, она лежала там изнасилованная, и они не смогли привести ее в чувство – только тогда вызвали врачей. Оказалось, наркотик что-то повредил в ее голове и она впала в кому. Врачи ее забрали, а она вся маркерами изрисованная, гадости всякие на ней писали… не знаю, кто это сделал, но…
Этого Егор не знал. Видимо, Реутов не смог ему рассказать, настолько это было чудовищно. Наталья достала салфетку и вытерла слезы, но они все текли.
– Мы тогда с Валерой очень сильно поссорились. – Наталья скомкала салфетку и сжала ее в кулачке. – И с мальчишками я поговорила резко, хоть они и маленькие. Валера привык, что у меня должны быть работа и дом, и главное – никуда не встревать. Я же сказала ему тогда, что Верочке плохо и я хочу вызвать «Скорую», а он начал кричать, что мне вечно больше всех надо, мол, там куча народу, вот они пусть и вызывают, а я должна о детях думать. Будто наличие детей освобождает меня от необходимости быть человеком. Я с Валерой никогда не спорила, мне всегда казалось, что он по-своему прав… а когда узнала, что случилось после того, как я уехала… Ведь если бы я осталась, если бы вызвала «Скорую» и дождалась врачей, то ничего плохого бы не случилось, понимаете? Это моя вина, целиком моя, Егор Алексеевич. Нельзя проходить мимо такого безобразия только потому, что у меня дети. Наоборот, именно потому, что дети – они должны учиться не быть негодяями, дети не щит от всего, что делает нас людьми, они должны стать причиной наших правильных поступков. А я ушла, и случилось то, чего я никогда себе не прощу. И Валере не прощу… Это наша с ним общая вина, и нести нам ее, пока мы живы. Он тоже понял, он же хороший у меня, Валера. Просто очень беспокоится обо мне, вот и…
Наталья опустила голову, слезы капали ей на юбку, и Егор подал ей коробку с салфетками.
– Наташа, виноват тот, кто подлил Вере наркотик.
– То другое. Если бы я не ушла, остального бы с ней не случилось.
Егор отвернулся, чтобы не видеть Наталью. Она права, конечно, – хотя ее раскаяние ничего уже не изменит. Но теперь она знает, что значит пройти мимо. И ее дети, он уверен, тоже затвердили этот урок накрепко.
– А дальше что?
– А дальше все оказалось совсем плохо. – Наталья перекинула косу за спину, поднялась и подошла к стойке с цветами. Они, возможно, успокаивали ее. – Здесь полиция ходила, выясняли все – только ничего не выяснили, да и как выяснишь? Брали образцы почерков, сверяли с тем, что на Верочке было понаписано, но, видимо, ничего не смогли узнать. А потом все затихло, новые юристы пришли, Руслан Викторович вроде успокоился, потух как-то, перестал к сотрудницам приставать, даже Машу вниманием обошел и к Шатохиной клеиться не стал, хотя раньше бы… Оно, конечно, Инна Кирилловна такого свойства дама, что Руслан Викторович бы поостерегся, но он вообще перестал приставать. И в делах упущения начались, сколько раз бывало, я напоминала ему то об одном, то о другом, чтоб неприятностей не было. Я так думаю, узнав, что случилось, он решил, что это его вина, и ведь не скажешь, что сильно не прав был – уж очень привык получать свое по первому требованию, а тут не получил, и заело его, а потом уж… Любил он Веру – как умел. У мужиков, которые привыкли налево ходить, любовь скорее как наказание. Когда нет отказа, тогда не ставишь баб ни в грош и что-то в голове ломается, а тут вдруг появляется такая вот Верочка – чистая, неиспорченная душа, и понимание приходит, что можно-то и по-другому, по-людски. Чувствуешь себя рядом с ней грязным, потому что привычные твои методы ухаживания ее пугают и отталкивают, а ты другого не знаешь, кроме как купить ее посулами и подарками, так ведь не купишь такую-то, и любовь ее не завоюешь, а от такой только любовь нужна, остальное не важно. Когда ему доложили, что случилось… В общем, это вы у Димы-сисадмина поинтересуйтесь, он вам расскажет.
– А второй юрист, он куда подевался?
Глаза Натальи метнулись испуганно, она снова отвернулась к цветам, и Егор понял, что дно еще не достигнуто.
– Наташа, пожалуйста. – Егор подошел к ней и тронул за плечо. – Я больше никому здесь не могу доверять, и ты должна сказать мне.
– Влад – сын Ираиды Андреевны. – Наталья провела по глянцевому листу какого-то цветка. – Где-то недели через три после того праздника он попал под следствие за хранение и распространение наркотиков, и сейчас сидит, двенадцать лет ему дали.
Этого Егор не ожидал. Ираида Андреевна, всегда спокойная, аккуратная, все знающая и понимающая – и такое.
– Ты точно знаешь?
– Конечно. У него наркотики нашли в машине, и дома тоже. Ираида Андреевна тогда даже к Маслову обращалась, но без толку, сама едва на работе удержалась.
– Вот как. – Егор прошелся по кабинету, обдумывая услышанное. – Ладно, а когда Попов погиб? Как это случилось?
