Александр Смирнов - Вавилонская башня
— Какой тут смысл, налили, значит надо пить.
Полковник выпил, хотел что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то мычание. Он собрался с силами, ударил кулаком по столу, и с трудом выговаривая каждое слово, сказал:
— Ты конечно прав, все они козлы!
Голова командира стала заваливаться на сторону и в конечном итоге успокоилась на столе. Раздался храп, сравнимый разве что с львиным рыком, причём храп был таким громким, что адъютант не выдержал и просунул свою голову в дверь кабинета.
— Изыди, сатана! — услышал адъютант пьяный выкрик Ферзя. — Не видишь, полковник отдыхать изволит?
Далее раздалась такая отборная брань в адрес адъютанта, что даже в наше время, лишённое не только цензуры, но и самой культуры, нет никакой возможности вынести её на суд читателя.
Утром адъютанту насилу удалось разбудить командира.
— Товарищ полковник ну проснитесь вы, наконец, — причитал он. — Вас генерал к себе срочно вызывает!
— Отстань, дай поспать!
Адъютант, поняв, что все возможности разбудить командира исчерпаны, прибег к запрещённому приёму. Он нагнулся к уху командира и крикнул:
— Боевая тревога!
Полковник моментально вскочил с кровати и уставился на адъютанта.
— Какая тревога?
— Прошу прощения, товарищ полковник, никакой тревоги нет. Вас срочно требует к себе генерал.
Полковник стоял навытяжку перед генералом, а тот ходил вокруг него и рассматривал его опухшую физиономию.
— Ну и видок у тебя!
— Виноват, товарищ генерал, — тихо пробасил полковник.
— Где же ты так вчера нажрался? А ещё барон! Наши биндюжники и то так не напиваются!
— В политуправление вызывали, вот я после этого стресс и снял.
— Голова, небось трещит?
— Так точно, товарищ генерал.
Генерал достал из сейфа бутылку водки, налил целый стакан и подал полковнику.
— Опохмелись, ваше благородие. Мне нужно, чтобы твоя голова сейчас работала, как часы.
Андрей Петрович с жадностью выпил водку и застыл в ожидании.
— О чём вы вчера в политуправлении говорили? — спросил генерал.
— Не помню. Они мне какие-то лекции читали, а я, кажется, уснул.
— Да, дела… — Генерал явно что-то хотел сказать, но не знал, как начать. — Уж не знаю, какие ты там сны видел, только разозлил ты их ни на шутку.
Генерал достал из стола листок бумаги и начал зачитывать:
— …проводимую политику партии называет бредом…о руководстве страны отзывается, как об умалишённых.
— Я это говорил? — не поверил своим ушам полковник.
— Ну, ни я же?
— Здесь какая-то ошибка. Этого не может быть. Да вы сами-то верите, что я такое мог сказать?
— А кто меня спрашивает, чему я верю, а чему нет? Я не в политуправлении служу. Моё дело приказы командования исполнять. Вот мне дали приказ, а я его обязан исполнить.
— Какой приказ?
— О твоём увольнении из армии.
— О чём? — переспросил Андрей Петрович.
— О твоём увольнении из армии, — повторил генерал.
— Где же я им дорогу перешёл? Ума не приложу. Неужели из-за двух фраз, которые им померещились, можно перечеркнуть все дела, которые я сделал.
— Это ты, боевой командир всё по делам судишь, а они политработники и для них главнее всего слова. Неужели ты не понимаешь, что дело совсем в другом.
Андрей Петрович непонимающе посмотрел на генерала.
— Им твоё дворянское происхождение покоя не даёт.
— Значит, ничего изменить нельзя?
Генерал отрицательно покачал головой.
— В таком случае исполняйте приказ.
— Естественно исполню. Куда же я денусь? Только приказ можно исполнить по-разному.
— То есть?
— Мне приказано вручить приказ и уволить вас завтра утром, а я сделаю это сейчас.
— Зачем?
— Поверь моему опыту, я знаю, что происходит после таких приказов. Ты даже до полка своего дойти не успеешь, как очутишься в НКВД.
— Я не могу понять — за что?
— Ты просто не знаешь этих людей. Они готовы уничтожить любого, кто стоит на их пути.
— Но я не стоял на их пути.
— Стоял, стоишь и всегда будешь стоять, потому, что ты действительно их благородие, а они… — генерал чуть было не сказал, кто они, но вовремя остановился. — Ну, ты понял кто они.
— Но у вас будут крупные неприятности из-за меня.
— Разве мои неприятности могут сравниться с твоими? Да и что они могут сделать мне — потомственному пролетарию за то, что я слишком ретиво исполнил приказ?
Генерал протянул полковнику документы.
— Теперь ты гражданский человек. Уезжай побыстрей отсюда Андрей Петрович.
— Прощайте, товарищ генерал.
— Да хранит тебя Бог, ваше благородие!
Полковник в полной прострации пришёл уже не в свой, а неизвестно в чей полк. Не обращая внимания на адъютанта и офицеров, которые лезли к нему с какими-то вопросами, бывший командир прошёл в свою комнату и стал собирать нехитрые пожитки.
В одночасье всё, что в последние годы стало своим, что собственно и составляло его душу, перестало существовать. Вечная суета и проблемы людей, их судьбы и даже жизни, которые час назад зависели от него, перестали его волновать. Он слышал их голоса, но не понимал, о чём они говорят, а скорее всего не хотел понимать. Отныне эти голоса стали чужими для него. Андрей Петрович ощутил себя в каком-то замкнутом пространстве — мёртвом море. В нём не было ни людей, ни справедливости, ни доброты. Это было мёртвое море, в котором ему разрешалось только утонуть. Полковник расстегнул кобуру и достал пистолет.
Неожиданно в этом море раздался голос, который отличался от общего гула. Это был родной голос — живой.
Полковник опустил пистолет и стал искать этот голос. Искать так, как утопающий ищет ту соломинку, которая одна способна решить: жить человеку на этом свете или умереть.
Голос становился всё громче и громче. Он уже не звучал, а гремел, поливая кого-то отборным матом. Дверь комнаты открылась, и на пороге появился Ферзь. Боевой товарищ увидел в руках командира пистолет, быстро подошёл и вытащил оружие из рук.
— Всё плохо, командир? — спросил он.
Командир едва заметно кивнул головой.
— Козлы! — зло выругался Ферзь. — Однако это не выход, — он показал на оружие. — Сдаваться нельзя.
Эти слова словно вырвали полковника из мёртвого моря. Он забрал у Ферзя пистолет, вложил его в кобуру и решительно сказал:
— Я в Москву поеду.
— А я бы в бега подался.
— Нет, — отрезал командир, — я добьюсь справедливости.
— Когда уезжаешь?
— Сегодня.
— Надо до вокзала добраться, это часа три займёт, так что ты только к утреннему эшелону поспеешь.
— Вот и хорошо. Значит, есть время собраться.
— С Кузьмой не хочешь проститься, он здесь неподалёку.
— Нет. Ты же знаешь, где он служит. Если узнают, с кем он дружбу водит, сам понимаешь, что с ним будет.
— Наверное, ты прав, — сказал Ферзь. — Ты тут собирайся, а я за шнапсом сбегаю. Посидим немного, а ночью поедешь.
Ферзь вернулся только через три часа. Где его носили черти, командир так и не узнал. Да и не это было главное. Главное, это то, что в трудные часы своей жизни, Андрей Петрович не остался один. Главное, что был человек на свете, который понимал его, и которого понимал он, а это дорогого стоит.
Изрядно выпив и закусив, командир во всех подробностях рассказал своему другу не только историю, которая произошла в политуправлении, но и практически всю свою жизнь.
Ферзь, толи в силу сложившейся привычки разведчика, толи по каким-то другим причинам, практически ничего не говорил. Он много пил, мало говорил и внимательно слушал. Однако это нисколько не беспокоило Андрея Петровича. Ему было важно, что он не один, что есть человек, который понимает и сочувствует ему. Ему надо было — выговориться. И командир выговаривался, чувствуя облегчение и прилив жизненных сил.
— Однако, пора, — прервал рассказ полковника Ферзь. — Я довезу тебя до вокзала.
— Ты же пьяный. Водитель отвезёт.
— Не надо, чтобы ещё кто-то знал, куда ты едешь. А чтобы я был пьяным надо ещё три раза по столько выпить. — Ферзь показал на бутылки, стоявшие на столе.
В машине ехали практически молча. Ферзь думал о чём-то своём, а командира алкоголь и ухабистая дорога потянули в сон. Он время от времени просыпался, что-то начинал рассказывать, но тут же засыпал.
На перроне они обнялись и стояли молча, минуты две.
— Свидимся ли ещё? — спросил командир.
— Я после войны, если останусь жив, в Ленинград поеду к Маше. Каждый год в день победы буду ждать тебя на Марсовом поле в десять часов утра.
Раздался свисток паровоза. Поезд дёрнулся, и пассажиры поспешили в вагоны. Полковник поднял свой чемодан и скрылся в тамбуре. Поезд уже начал движение, как двери вагона открылись и в них показался Андрей Петрович.
