Марина Серова - Тридцать минут под прицелом
К тому же дом оказался наполовину разрушенным. С торца, примыкающего к забору, внешняя стена обвалилась, и можно было разглядеть интерьер квартиры второго этажа — выцветшие зеленоватые обои и большую репродукцию картины Брюллова «Всадница». Разбитые окна подсказывали: дом идет на снос, а значит, жильцы расселены.
Надо сказать, в этих трущобах было безлюдно и даже как-то жутковато, то здесь, то там что-то поскрипывало. Позади раздался какой-то шум, я оглянулась и увидела облезлую сиамскую кошку, пытавшуюся поймать голубя. «Да ты, мурка, совсем одичала», — подумала я и вдруг заметила, как из одного сарая вышла пожилая женщина в коричневом платье и в кремовой газовой косынке на голове. Она держала в каждой руке по трехлитровой банке с консервированными огурцами. Завидев меня, женщина отшатнулась и едва не уронила провизию, что натолкнуло меня на мысль — огурцы из чужого погреба.
— Бабуля, здесь уже всех расселили? — как можно мягче спросила я.
— А тебе кто нужен? — все еще боязливо поглядывая на меня, спросила старуха.
— Василий Кузьмич Крестовский, — чистосердечно ответила я.
Бабка поставила одну банку на землю и перекрестилась.
— Душегуб этот, значит, из четырнадцатой? Переехал… как был моим соседом, так и остался, — забубнила старуха, поспешно устанавливая банки в сумку на колесиках. — Как вернулся с тюрьмы, так мать сразу на тот свет загнал… Карты у него одни на уме.
Не говоря больше ни слова, бабка прошла мимо меня, уткнувшись глазами в землю.
— Подождите, хотите я подвезу вас до дома? — спросила я вдогонку, но мое предложение не произвело на старуху никакого впечатления. — Я из милиции, и мне нужен ваш сосед.
Последнее замечание и вовсе заставило бабку ускорить шаг. Наверное, мне так и не удалось бы договориться с этой старушенцией, если бы от ее коляски не отлетело одно колесо. Она долго причитала, пытаясь собственноручно его приладить и не обращая никакого внимания на мое предложение помочь. В конце концов я не выдержала, подхватила тяжелую сумку и понесла ее к своей машине. Бабка семенила за мной, бурча себе под нос что-то нечленораздельное. Поставив поклажу в багажник, я сунула старухе под нос красные корочки и сказала, что в Уголовном кодексе есть статья за отказ сотрудничать со следствием.
— Ну, если Крестового посадить хотите, то покажу, где он живет. А разве у вас таких сведений нет?
— Он еще зарегистрирован по этому адресу: улица Советская, дом номер сорок четыре, квартира четырнадцать.
— Я ведь тоже еще не выписалась, — призналась бабка, усаживаясь в машину. — Нам ведь пока временное жилье дали, в общежитие поселили…
— Давно?
— Как полдома обвалилось, так и стали расселять кого куда. Меня да этого душегуба в Затон. Мы последними съехали: неделю назад, я вот вещи до сих пор на себе вожу. У меня никого из родных не осталось. Как вы думаете — отдельную квартиру мне дадут?
— Если обещали, значит, дадут, — обнадежила я старушку.
По дороге бабка наконец-то разговорилась и рассказала, что дом хотели сносить еще три года назад, а на этом месте что-то строить, потому и забор поставили, но как-то не сложилось со строительством.
— Половина жильцов вымерла, а теперь стена обвалилась, хорошо, что никого не пришибло, — пояснила старуха.
— Бабуля, а вы случайно в прошлую субботу вечером ничего подозрительного во дворе не видели?
— Что ты меня все бабулей да бабулей зовешь! Меня Маргаритой Михайловной люди добрые кличут.
— Хорошо, Маргарита Михайловна, так вы видели во дворе что-нибудь интересное?
— В каком дворе — в центре или в Затоне?
— В центре.
— Не была я на Советской в субботу, — покачала головой пассажирка. — Меня в пятницу в общежитие перевезли, из ЖЭКа машину прислали, все пожитки мои погрузили. А про погреб я им сказать забыла, вот теперь на себе вожу.
— А Василий Крестовский когда переехал?
— Шут его знает! Я с ним намедни на общей кухне столкнулась. Когда переезжала, он еще на старом месте оставался, хотя его тоже перевозить хотели, но он заупрямился и остался. А что он натворил?
— Почему сразу натворил? Может, он — свидетель?
— А что видел? — Маргарита Михайловна проявила прямо-таки нездоровый интерес к моему делу.
— Это — тайна следствия, — туманно ответила я. — Так, здесь начинается Затон. Куда дальше?
— К общежитию судоремонтного завода, — ответила бабка.
Глава 14
Пришлось до конца играть роль носильщика — я вынула из багажника тяжеленную сумку моей попутчицы. Маргарита Михайловна просияла от радости и не по возрасту шустро бросилась ко входу, распахнув передо мной дверь.
— Это моя дальняя родственница, — предупредительно сообщила она вахтерше, и я беспрепятственно прошла через вертушку.
Надо сказать, что общежитие казалось не менее ветхим и убогим, чем сорок четвертый дом. На лестничной площадке между вторым и третьим этажом я заметила нешуточную щель в стене, а на четвертом этаже дорогу нам перебежала шустрая мышка.
— Гляди, гляди, — толкнула меня в бок Маргарита Михайловна и тихонько шепнула: — Вон он, на кухне, у плиты стоит.
— Ясно, — кивнула я и чуть задержалась напротив общей кухни.
Не обратить внимания на колоритную фигуру Крестовского было невозможно. Под два метра ростом, грузный, с огромным животом, он будто пятнадцать лет не тюремной баландай питался, а где-нибудь на первоклассном курорте наедал жиры. Пожалуй, такой вполне мог завалить человека с одного удара.
— А комната-то его вот эта, — показала кивком головы Маргарита Михайловна.
Я успела заметить, что дверь с накорябанным на ней номером — четыреста одиннадцать была приоткрыта. При других обстоятельствах я не преминула бы туда незаметно прошмыгнуть, но за ней послышались какие-то голоса.
— Вот уже навел дружков сюда, в карты поди режутся, — недовольно фыркнула Маргарита Михайловна, войдя в свою пропахшую сыростью комнатенку и придерживая мне дверь. — Заходи, я тебя чайком напою.
Будучи заядлой кофеманкой, я не любила чай, к тому же вряд ли старушенция могла предложить мне хороший чай. Но требовалось время, чтобы обдумать дальнейший план действий, поэтому я согласилась. Пока Маргарита Михайловна гремела банками и пустой посудой, я рассматривала ее новое жилище. Стало понятно — почему здесь так пахнет сыростью. В желтых разводах потолок просто кричал о том, что протекала крыша. От мебели, которую старушка перевезла с Советской, веяло стариной, но не антикварной. Перекошенные и изъеденные жучками-точильщиками комод и буфет явно просились на свалку, так же как и высокая железная кровать, под которой стояли банки с огурцами.
Маргарита Михайловна ушла на общую кухню — подогревать чайник.
За стенкой, в четыреста одиннадцатой комнате шел оживленный разговор. Я попыталась к нему прислушаться и даже подошла к окну. Через открытую форточку мне удалось расслышать несколько карточных терминов вперемешку с нецензурными выражениями и кличками. Нетрудно было догадаться, что Васька Крестовый устроил у себя домашнее казино, и это усложняло мою задачу, поскольку было совершенно неизвестно, когда игроки разойдутся.
«Вполне возможно, что они останутся в ночь, — думала я. — Не натравить ли на них коменданта или ментов? Нет, подожду немного. Вдруг сами разбегутся? Похоже, Крестовский на зоне не терял свою квалификацию, а только повышал ее. И играл он там, вероятно, на харчи, вот и зажирел. Но „и на старуху бывает проруха“, на воле игроки еще те! Неужели, как пятнадцать лет назад, Васька Крестовый опять проигрался, а платить было нечем, вот он и „замочил“ Наталью Басманову, которая по случайному стечению обстоятельств попалась ему на пути? Ай да Кирьянов, мне самой бы до этого не додуматься, хотя я слышала, что такое бывает. Но кто же это такие правила дурацкие придумал: убивать ни в чем не повинных людей в счет погашения карточного долга? Разве тому, кто выиграл, есть от этого какая-нибудь выгода?»
— Ты с Васькой с глазу на глаз поговорить хотела? — спросила Маргарита Михайловна. — Не выйдет ничего. Он всех картежников общежитских собрал, до утра теперь под чайфирь играть будут. Может, ты ОМОН вызовешь? Нет, не надо, он сразу поймет, что это я — затейница, и если не посадят его, то он сживет меня со света белого, а я еще в собственной квартире пожить хочу. Может, ты его повесткой к себе вызовешь?
— Может быть, — согласилась я, с отвращением посматривая на то, как бабуля дрожащими руками наливает в плохо вымытую чашку слабенькую, скорее всего несвежую, заварку.
Голоса за стенкой стали громче. Казалось, там назревает драка. Я подошла к двери, чуть приоткрыла ее и прислушалась. Кого-то с шумом выставили за дверь, наверное, за жульничество. Но свара на этом не закончилась. Ругань только усилилась. Один голос сильнее выделялся на фоне других, и я была почти уверена, что этот бас принадлежит Ваське Крестовому.