Елена Арсеньева - Личный оборотень королевы

– Что? Только не говори, что и нас обокрали! – невесело усмехнулась Лидия.

– Откуда ты знаешь?! – изумилась Оля. – Тебе приснилось, да?

В любом другом коллективе такой вопрос показался бы издевательским, но только не в редакции журнала «Непознанное». Здесь все сотрудники, к примеру, «Мастера и Маргариту» могли с любого места шпарить наизусть, поэтому их речь неминуемо пестрела штампами особого рода. Если кто-то собирался позвонить куда бы то ни было, непременно слышалось зловещее предупреждение: «Не звони, Римский, никуда, худо будет!» Читая особо нелепый материал, стонали: «Яду мне, яду!» Когда между сотрудницами (кроме главного, в редакции работали только женщины) начиналась выясняловка отношений, кто-нибудь обязательно резюмировал: «Обе вы хороши!» Если сотрудница опаздывала и начинала объяснять причины, ей понимающе кивали: «Потому что Аннушка уже купила масло, и не только купила, но и разлила?» Сообщая подчиненным, что заметка получилась неудачной, главный всегда присовокуплял: «Вы не Достоевский». Особо храбрые сотрудницы в таких случаях бормотали под нос (или хотя бы произносили мысленно): «Ну, почем знать, почем знать!» И, само собой, как в любой редакции, в любом издательстве самым суровым приговором неудачному материалу был этот: «Рукописи не горят, а жаль!»

А на вопросы вроде Олиного: «Откуда ты знаешь?!» – отвечали четко: «Я специалист по черной магии!» Однако Лидия на сей раз отошла от штампов и горестно буркнула:

– Потому что меня тоже ограбили. В смысле, ту квартиру, которую я снимала.

Она не задумываясь употребила этот глагол в прошедшем времени, потому что прекрасно понимала: жить здесь она больше не будет. И Жанна не позволит, да и самой неохота.

В трубке раздался Олин вопль ужаса.

– А в редакции что-нибудь украли? – спросила Лидия уныло, заранее тоскуя от неминуемой череды «оперативно-розыскных мероприятий», которые как начались вчера, так и конца-краю им не видно. И неведомо, чем они кончатся. Неужели и происшествие в редакции станут ей приписывать? Редакция ведь тоже в Советском районе находится – и Табунов вполне может влезть в это дело… «А вот интересно, если вас придут арестовывать?» – не могла она не отдать неизбежную дань Булгакову.

– Да нет, из столов вывернуто все, как будто спешно искали что-то, только я не знаю, нашли или нет, – быстро говорила Оля. – Меня уборщица ни свет ни заря вызвала, я прибежала, но даже не знаю, звонить в полицию или нет. Главное, дверь не взломана, замок цел, понимаешь? То есть кто-то пришел, открыл своим ключом дверь, напакостил, а потом ушел.

Лидия нахмурилась. Ключи были у всех сотрудников. У нее тоже были…

– А Болотову сообщила? – спросила она.

– А Болотову не до нас, – вздохнула Оля.

– В каком смысле? – недоверчиво сказала Лидия.

Сущая чепуха – как это Василию Ивановичу не может быть дела до редакции, с которой он буквально пылинки сдувал?!

– Да его вчера Люлька укусил! – не то со слезами, не то со смехом сообщила Оля.

Бультерьер Люлька, нахальный террорист, благодаря Болотову был хорошо знаком всей редакции, потому что чуть не каждый день начинался с жалоб на него. Булька принадлежал соседу главного редактора и держал в страхе весь подъезд, в котором тот жил.

– Сильно? – испугалась Лидия.

– Да вроде нет, только за руку чуть цапнул, но ты понимаешь – уколы, перевязка, все такое… Словом, Василий Иванович сейчас в травмпункте. Ты приедешь?

– Оль, я пока не могу, – шепотом сообщила она. – тут такие дела… Мало того, что квартира ограблена, – вчера совершено одно убийство, и я с этим до сих пор развязаться не могу.

– Убийство! – возопила Оля. – Но ты же тут ни при чем?!

– При чем, при чем, – вздохнула Лидия. – Я тут главный фигурант, оказывается. Давай я тебе потом позвоню, ладно?

Она выключила телефон и услышала тихий смешок.

Смеялся Табунов. Вид у него был более чем довольный.

– При чем, говорите? – буквально промурлыкал он. – Я это еще вчера утверждал!

Месть оборотня

Баба Катя рассказывала, что в прежние времена в их местах водилось много оборотней. Откуда оборотни берутся? Ну, проклятый оборачивается после смерти, если душу его на небеса не принимают. Или бывает, что спит человек при полной луне, разинувши рот, лунный луч туда попадает – вот и готово дело, будешь ты оборотнем, в полнолуние волком сделаешься и завоешь на луну. Да по-разному случается! А в тех местах, где жила баба Катя, оборотни повелись все от одного человека. Как он сам оборотнем сделался, этого никто не знает!

Никто также не знал, отчего бегал он не на волчьих лапах, а на коровьих копытах. И таково же потомство его было. Ну, старики говорили, дескать, целые деревни были оборотнями, господские усадьбы тоже оборотнями полнились… Иные умели на ходу перекинуться через себя – и становились то человеком, то волком. А иные хранили в сундуках волчьи шкуры с головами, зубами да когтями. Накинет человек на себя такую шкуру – и мигом в волка превращается, и бежит горла драть безвинным путникам.

Потом господ искоренили, а оборотни затаились и перестали себя выказывать. Их уж не боялись, советский закон не велел. Так же ведь точно и домовые в подполы ушли, а лешие в чащобах повымерли: перестали верить в них люди, вот они и искоренились. Однако кровь оборотничья дремала лишь до поры…

Баба Катя рассказывала, что приключилась в одной деревне в старые времена одна диковинная история. Жила там старуха – тоже знахарка, вроде бабки моей, таких-то в былые годы много по деревням водилось! – жила да померла, а на похороны и наследство делить приехали ее внуки, брат с сестрой. Только они никогда прежде друг друга не видели. Обычное дело! Мужчина бросил жену и маленького сына, к другой женщине ушел. Родили они вместе девочку – вот она была та сестра, которая со своим братом впервые повидалась. Была она красавица, да из тех, про которых в народе говорят, мол, слаба на передок, удержу своим желаниям не знала.

Ехали брат с сестрой ссориться да браниться из-за денег, а вышло так, что они друг в друга влюбились. Дело молодое… сердца у обоих были горячие. Кровь играла так, что туманила разум. Пошли они под вечер за деревню погулять – да и впали во грех. Ночь лунная, соловьи поют, черемуха пахнет – как не согрешить? Искусила девушка брата! И вот все это время, пока они пробыли в деревне, они тайно блудничали, и тянуло их друг к другу неодолимо, словно бес их обуял. Между тем брат был человек женатый, ребенка имел, работал. Но про все на свете забыл от своей грешной любви!

А жил в той деревне один парень, который тоже влюбился в эту беспутную красавицу. А она от него нос воротит. И вот как-то ночью пришел он под ее окошко да и увидал, как она со своим братом блудит.

Ох он и разозлился! И решил отомстить. Подумал: «Пусть повертятся, греховодники!»

Парень узнал адрес своего соперника, этого ее брата, значит, и написал письмо его жене: так, мол, и так, изменник ваш супруг и отъявленный блудник. Написал, в конверт запечатал да в карман положил. А сам пошел к тем двоим и говорит: так, мол, и так, я все про вас знаю, и если не хотите, чтобы я всю жизнь вам поломал, девушка со мной теперь спать станет, а ты – это он брату сказал – бабкин дом продашь, а деньги мне отдашь. И дал он им на раздумье весь день до полуночи. В полночь приходи к околице, моей будешь! Это он девушке так сказал.

И пошел домой веселый. Но по пути встретился ему почтальон, который все письма из ящика вынул и в свою сумку сложил. Ну, тот парень и решил всех обхитрить: и девку заполучить, и деньги, и месть свою утолить. Отдал письмо почтальону, тот его в район и увез.

А брат этот грешный, надо сказать, был человек сильный и безжалостный. К тому же чуй имел. Так в нашей округе про тех говорят, кто либо сам с бесом водится, либо в родне его колдун был. И вот после этого разговора с парнем его словно в бок кто-то толкает: иди да иди на чердак, иди да иди! Ну, полез он туда, видит – посреди всякого хлама стоит сундучок. Хитрый такой сундучок – ни одной ручки на нем нет, ни замка, ни скважины. А заперт! Поди знай, как открыть… Но брат чувствует – открыть надо. И как шарахнет по сундучку ногой! Тот и развалился.

Глянули брат с сестрой – а в сундучке волчья шкура лежит. С зубами да когтями! Только в пасти клыки железные. И еще лежат башмаки, на которых не каблуки и не подошва, а коровьи копыта. Башмаки маленькие – только на женскую ногу…

Смекнули брат с сестрой, что это не простая шкура, а шкура оборотня!