Наталья Солнцева - Танец семи вуалей
«За что он увольнял своих ассистенток?»
«Якобы за нерадивость. Не верю я ему! Изворотливый тип. Видать, подбивал к девчонкам клинья, а если те упрямились – увольнял, потом убивал. Или надоедали они ему…»
«Так упрямились или надоедали?»
«Не знаю! – насупился оперативник. – К нему в башку же не залезешь. По какой-то причине он увольнял девушек… скорее всего, перестраховывался. Ну, чтобы перевести стрелки. Мол, барышня уволилась, и он за нее больше не в ответе…»
«Пока в деле только один труп? Марины Стешко?»
«Да… Серкова числится пропавшей. Но она тоже мертва, я уверен! А Яроцкая просто вовремя укатила за границу. Иначе он бы и ее прикончил».
– Домыслы… – пробормотал Лавров, меряя шагами площадку между лестницами. – Ничего, кроме домыслов…
Гулкое эхо подхватило его слова. Хлопнула дверь парадного, в шахте лифта что-то скрипнуло, двинулось, и кабинка поехала. Было слышно, как переговариваются внизу женщина и ребенок.
«Домыслы, – повторил про себя Лавров. – Выходит, Оленин будто нарочно привлекает внимание к своей персоне, убивая бывших ассистенток. Бывших, потому что перед тем, как задушить, он их увольняет. Хотя почему „их“? Пока убита только Стешко, это неоспоримо. Остальное – из области предположений. Что же получается? Милая девушка Сима, которая любезно согласилась записать меня на прием, – следующая жертва? Как только Оленин ее уволит…
Чушь! Он же не полный идиот, соображает, чем это для него закончится. Рано или поздно он сядет. Или уверовал в свою безнаказанность? А может, просто свихнулся? При его занятии это раз плюнуть… Каждый день, из месяца в месяц, из года в год, к нему приходят люди в пограничном состоянии, как принято говорить. Каждый день он смотрит в кривое зеркало… погружается в иную реальность… все глубже и глубже…»
Лавров пришел к выводу, что Сима жива до тех пор, пока работает у Оленина. Значит, ей не стоит увольняться ни под каким видом.
Он не догадывался, что его вывод идет вразрез с тем советом, который дала девушке Глория.
Быть ассистенткой Оленина смертельно опасно. Но увольнение несет в себе еще большую опасность. Разве что Симе сразу же уехать куда-нибудь, скрыться?
«Не станет она тебя слушать, Рома, – ухмыльнулся его внутренний критик. – Куда ехать? Где прятаться? И, главное, сколько?»
На вопрос Лаврова, какова судьба прежних ассистенток доктора, которых тот нанимал до исчезнувшей Ларисы Серковой, оперативник ответил, что раньше Оленин обходился без ассистенток. Работал один. Когда практика расширилась, он-де решил экономить время. Да и средства стали позволять достойно оплачивать труд помощницы. Врачи обычно работают в паре с медсестрами. На то и существует средний персонал.
Получается, первая ассистентка доктора пропала, вторая убита… третья в Италии, а четвертая – Сима Петровская – находится между жизнью и смертью. Интересно, она понимает свое положение? Или пребывает в счастливом неведении?
«Глория опять ввязалась в какую-то авантюру, – подумал Лавров. – И меня втягивает. А я и рад стараться. Я при ней – мальчик на побегушках. Причем даже обидеться на нее не могу. Готов служить верой и правдой. Добывать для нее информацию, рисковать, нарываться на неприятности. С другой стороны, кто станет делать всю эту черную работу, которая сильно смахивает на сыск? Кроме меня, бывшего опера, ей рассчитывать не на кого. Я сам вызвался исполнять ее прихоти. Я ее раб… она понукает мной…»
Начальник охраны перестал ходить и оперся о подоконник, глядя в окно. За пыльным стеклом был виден двор с черными после зимы газонами и голыми деревьями. По двору шагал молодой человек в джинсах и куртке, в шапочке, надвинутой на лоб. Он повернул к подъезду, где стоял Лавров. Жилец? Гость?
Внизу хлопнула входная дверь. Кабина лифта поехала вверх. Лавров полез в карман за сигаретами. Опять надо прикидываться курильщиком. Он щелкнул зажигалкой…
Лифт остановился на третьем этаже. Лавров выпустил изо рта облачко дыма и поднял голову, прислушиваясь.
Молодой человек топтался на площадке. Ищет ключи? Ждет, когда ему откроют? Не было похоже, чтобы он звонил в одну из квартир. Что же он там делает?
Лифт поехал вниз. Лавров проследил, как парень вышел во двор и, размахивая руками, двинулся по дороге направо… минута, и он скрылся за поворотом.
Начальник охраны постоял минуту в размышлении, затушил сигарету, потом медленно поднялся вверх, на третий этаж. Его взгляд сразу упал на дверь квартиры Оленина. В дверной щели торчал свернутый вдвое листок бумаги.
Лавров замер, ожидая, не откроется ли дверь. Ничего не происходило. Он осторожно потянул за краешек листка, достал, развернул… Бумагу пересекала жирная надпись печатными буквами, сделанная красным маркером: «Сдохни!»
– Ого…
Он вернул записку на место и поспешил вниз. По дороге подобрал свои окурки – на всякий случай, – и вышел на улицу. Парня, оставившего такую сердитую записку, было уже не догнать.
Лавров уселся в свой «Опель», припаркованный в соседнем дворе, и, насвистывая мотивчик «Тореадор, смелее в бой…» – вырулил на проспект…
* * *Во вторник Оленин рискнул-таки выйти на работу. Сколько можно сидеть дома, никому не открывать и не отвечать на телефонные звонки? Пациенты ждут, продукты в холодильнике закончились… да и глоток свежего воздуха не помешает. Изоляция – не выход из положения. Скорее тупик.
Юрий Павлович на протяжении недели задавался вопросом: что бы доктор Оленин посоветовал в такой ситуации пациенту Оленину? Повернуться к опасности лицом, попробовать хотя бы выяснить, откуда она исходит. Откуда…
Из «Тысячи и одной ночи», из такой древности, что волосы начинают шевелиться на голове…
Можно ли заразиться безумием от других? Или безумие – это не болезнь, а особое состояние сознания, при котором смещаются привычные ориентиры и лента времени скручивается в петлю… Петля! Она затягивается… перебивает дыхание и ломает шейные позвонки…
Некстати вспомнилось лицо Марины, его бывшей ассистентки. Следователь тыкал пальцем в фотографию убитой девушки и спрашивал Оленина: «Это вы сделали?»
Разве существует только один ответ? Судьба играет людьми… сводит их на шахматной доске под названием «жизнь», где короли и пешки двигаются по полю из белых и черных клеточек. Сегодня ты король, а завтра…
Оленин включил холодный душ и, заранее содрогнувшись, встал под струю. Кожу обожгло холодом. Вот именно – обожгло. В крайних точках понятия сходятся.
О, как он устал от бесконечного потока мыслей! Где же благословенная нирвана?.. Безмятежность и отдохновение от суеты сует?..
Сесть и заняться медитацией, что ли? Время поджимает. Он наскоро вытерся, глядя в зеркало на следы побоев. Вот они, отметины конфликта, столкновения интересов. Синим по белому…
Если бы его хотели убить, убили бы – этим заключением доктор утешал себя. Его запугивают. Кто-то заинтересован в том, чтобы унизить его, внушить страх и заставить паниковать. Этот кто-то сделал ход…
Теперь очередь Оленина. От того, как он поведет себя, зависит следующий ход противника. А от чего зависит исход партии?
– Прекрати философствовать! – сказал он своему отражению.
На лице тоже остались отметины. Оленин пожалел, что выбросил тональный крем бывшей любовницы. Сейчас бы пригодился. Сколько крем простоял на полочке в ванной? Около полугода…
– Примерно столько у тебя не было женщины, – сказал Оленин отражению. – С тех пор, как появилась Айгюль… и ты заслушался ее эротическими сказками… Шехерезада, блин!
С появлением «пери» Оленина перестали возбуждать молоденькие субтильные красотки с синеватой кожей и выступающими ребрами. Может, у него гормональный спад? Или ему наскучили пресные ласки неопытных девчонок? У них на уме – одно и то же, даже в постели: меркантильные расчеты и желание обрести статус законной супруги. Будь он без гроша, вряд ли хоть одна из юных хищниц согласилась бы скрасить его досуг.
Профессия Оленина выхолостила само понятие любви как таковой. Те исповеди, которые он выслушивал, утвердили его во мнении, что любовь – клубок извращений, замешанный на плотской страсти и болезненных фантазиях индивидуума. От содержания последних зависит выражение этой самой любви, от фанатичного поклонения до лютой ненависти. Браки, основанные на общем интересе, крепче и долговечнее «любовных» союзов. Любовь, словно Саломея на пиру у Ирода – завораживает, обольщает и требует жертвы. Она совершенна в своей одержимости к самоуничтожению, где оба основных инстинкта сливаются в общем оргазме…
С этими мыслями Оленин вызвал такси, оделся, положил в карман газовый баллончик и вышел из квартиры. На резиновом коврике у двери валялся сложенный листок. Записка? Но от кого?
Он оглянулся, – не наблюдает ли кто-нибудь за его действиями, – и с опаской поддел записку ногой. Листок как листок… Решившись, он поднял записку и развернул. В голову ударила кровь, по спине прокатился озноб. Красные, жирно выведенные буквы, словно плевок в физиономию: «Сдохни!»
