Линвуд Баркли - Не отворачивайся

— У нас нет ни одной ее фотографии.

Я молчал, ожидая объяснений.

— Понимаете, прошли годы, но нам по-прежнему очень тяжело вспоминать об этом.

В комнате снова воцарилось молчание. На сей раз его нарушил Хорас, неожиданно выпалив: «Ее убил я», и застыл, низко опустив голову.

— Хорас, не надо, — проговорила Греттен. Она крепко сжала его колено, другую руку положила ему на плечо.

— Это правда, — тихо произнес он. — Уже прошло достаточно лет, так что можно рассказать.

Греттен повернулась ко мне:

— Хорас не виноват. Это был несчастный случай. Ужасный. — Ее лицо сморщилось, она боролась со слезами. — В тот день я потеряла и дочь, и мужа. Он хороший человек. Не слушайте никого, кто скажет иначе. Просто с тех пор он сильно изменился, и это продолжается уже тридцать лет.

— А что случилось? — спросил я.

Греттен хотела объяснить, но Хорас ее опередил:

— Дай расскажу я. Теперь, когда потерян и сын, уже ничто не имеет значения. — Он напрягся, будто собирался с силами. — Это произошло в сентябре восьмидесятого. Я пришел с работы, поужинал — все как обычно. Джан играла во дворе со своей подружкой Конни.

— Они тогда о чем-то заспорили, — вмешалась Греттен. — Я наблюдала за ними в окно.

— В тот вечер я собирался поехать поиграть с приятелями в боулинг. Я тогда сильно этим увлекался. Игра была назначена на шесть, а в конце ужина часы показывали десять минут седьмого. Я опаздывал — вот в чем все дело. Побежал к машине, запрыгнул на сиденье и быстро сдал назад, чтобы выехать на дорожку. Слишком быстро.

Я почувствовал, как у меня защемило под ложечкой.

— Он не виноват, — прошептала Греттен. — Джан… толкнула эта девочка, Конни, и…

— Если бы я не торопился, все было бы нормально. Так что нечего сваливать вину на девочку.

— Но когда они заспорили, — не унималась Греттен, — Джан стояла как раз на дорожке, и Конни ее толкнула в тот момент, когда Хорас начал сдавать назад машину.

У меня перехватило дыхание.

— Я сразу почувствовал что-то неладное, — сказал Хорас. — Резко затормозил, вышел, но…

Он замолчал, сжав кулаки, но это не помогло сдержать слезы, которые потекли по щекам.

— Конни закричала, — продолжила Греттен. — Она не видела автомобиля, когда толкала Джан. Да и что возьмешь с ребенка? Дети не способны предвидеть последствия своих действий.

— Разве она сидела за рулем? — вмешался Хорас. — Машину вел я, и мне следовало смотреть внимательнее, куда еду. Мне надо было все предвидеть. А я этого не сделал. Потому что очень торопился на чертов боулинг. — Он покачал головой. — А потом, когда полиция расследовала происшествие, ко мне претензий не возникло. Мол, я не виноват, это несчастный случай, такое иногда бывает. Жаль, что меня тогда не казнили, — избавили бы от мучений.

— Хорас пытался покончить с собой, — проговорила Греттен. — Два раза.

Он отвернулся, смущенный откровением жены.

— В тот день разрушилась жизнь и той девочки, которая толкнула Джан, — добавила Греттен. — Ее тоже нужно было бы пожалеть. И ее родителей. Но у меня на это не было сил. Они правильно сделали, что вскоре уехали отсюда. Наверное, и нам следовало поступить так же.

— С тех пор, садясь в машину, я всегда вспоминаю об этом, — задумчиво произнес Хорас. — За все годы не было ни одного случая, чтобы я забыл.

Это была самая печальная история, какую мне только приходилось слышать. Я был совершенно сбит с толку: ведь речь шла о моей жене Джан, если верить свидетельству о рождении, — но Джан, дочь Хораса, умерла свыше тридцати лет назад, а моя Джан жива. Она носила имя погибшего ребенка Хораса и Греттен Ричлер. Имела ее свидетельство о рождении. Разумеется, это не мог быть один и тот же человек.

— Мистер Харвуд, — прервала мои размышления Греттен, — вам нехорошо?

— Извините, просто я…

— Вы плохо выглядите. У вас синяки под глазами, вам надо поспать.

— Я не знаю, как это все понимать.

— Да, — кивнул Хорас, — нам тоже непонятно.

Я попытался успокоиться.

— Вы не могли бы показать мне фотографию Джан?

Греттен с мужем переглянулись, затем она встала и подошла к старому бюро с выдвижной крышкой. Села, открыла дверцу и стала в нем копаться. Видимо, Греттен иногда доставала эту фотографию, потому что поиски много времени у нее не заняли. Ясно, почему они ее прятали: смотреть каждый день на фотографию погибшей по его вине дочери было бы для Хораса невыносимой пыткой.

Это был черно-белый портретный снимок, девять на двенадцать, сделанный скорее всего в будке универмага «Сирс». Слегка выцветший, на углах помятый. Она протянула его мне.

— Мы ее сфотографировали примерно за два месяца до…

Джан Ричлер была красивым ребенком. Ангельское личико, ямочки на щеках, выразительные глаза, кудрявые белокурые волосы. Я искал на снимке хоть какое-то сходство с моей женой. Что-нибудь в глазах, в линии рта, носа. Попытался представить, что фотография лежит на столе рядом со снимками других детей. Я искал в ней признаки, которые заставили бы меня выбрать ее и сказать: «Да, это моя жена в детстве». Но там ничего такого не было.

— Спасибо, — тихо проговорил я, возвращая фотографию.

— Что? — спросила Греттен.

— Разумеется, вы и не ожидали от меня, что я начну утверждать, будто это моя жена. Но это не она.

Хорас вздохнул.

— Сейчас покажу вам ее фотографию, — сказал я, доставая из кармана одну из тех, что напечатал для детектива Дакуэрта.

Хорас взял фотографию, взглянул на нее и передал Греттен. Она рассматривала фото очень внимательно, что было неудивительно, если учесть, что на нем была изображена женщина, носившая имя ее дочери, и не только имя. Греттен изучала снимок вначале на расстоянии вытянутой руки, затем поднесла ближе к глазам, тщательно высматривая что-то, и положила на стол.

— Ну как? — спросил я.

— Да, ваша жена красивая, — произнесла она с оттенком мечтательности в голосе. — Хотелось бы надеяться, что, будь наша Джан жива, она тоже выросла бы красавицей. — Греттен взяла фото, намереваясь протянуть мне, однако передумала. — Если ваша жена носит имя нашей дочери, не знаю, как это получилось, но можно предположить, что она как-то связана с нашим городом. Вероятно, я ее где-то видела. Позвольте мне оставить фотографию у себя?

— Конечно!

Она положила фотографию вместе со снимком дочери.

— Эта женщина утверждает, что мы ее родители? — спросил Хорас.

— Она никогда не называла вашу фамилию, но так сказано в свидетельстве о рождении. Моя жена не знает, что я видел его.

— Вам не показалось странным, что она не познакомила вас со своими родителями? — спросила Греттен.

— Жена это объясняла. Говорила, что давно порвала с ними. Поэтому я и приехал сюда. Думал, может, она попыталась восстановить отношения. Объясниться. Последние две недели она находилась в депрессии.

— Извините, но мне нужно на минутку выйти, — произнесла Греттен дрожащим голосом.

Мы сидели с Хорасом и молчали. Затем он сказал:

— Только все вроде улеглось, и тут является человек, чтобы разбередить старую рану.

— Извините, — пробормотал я.

Он кивнул.

Я попытался встать и покачнулся.

— Надеюсь, вы не намерены садиться в таком состоянии за руль автомобиля? — спросил Хорас.

— Все в порядке, — заверил я. — Остановлюсь где-нибудь по пути, выпью кофе, перекушу.

— Вы выглядите очень усталым, и кофе вам не поможет.

— Мне нужно домой, там полно дел.

— Сколько вашему мальчику: года три? — спросила Греттен, спускаясь по лестнице.

— Четыре, — ответил я. — Его зовут Итан.

— Вы давно женаты?

— Пять лет.

— И как это отразится на вашем сыне, если вы заснете за рулем и разобьетесь?

Я знал, что она права.

— Надеюсь, здесь можно найти место, где переночевать.

Греттен показала на диван, на котором сидел Хорас:

— Можете спать здесь.

— Я не хочу вас стеснять.

— Вы нас не стесняете.

Я кивнул.

— Большое спасибо. Утром я сразу же уеду.

Хорас посмотрел на меня, наморщив лоб.

— Если ваша жена заявляет, что она Джан Ричлер, но таковой не является, то кто она, черт возьми, такая?

Вопрос давно уже вертелся у меня в голове.

— И зачем ей было цепляться к нашей девочке? — продолжил Хорас. — Присваивать ее имя? Разве она не достаточно пострадала?

Глава девятнадцатая

Утром в воскресенье радиочасы Дакуэрта включились, как обычно, в шесть тридцать. Детектив не пошевелился. Он не слышал, как диктор сообщил, что сегодня будет облачно с прояснениями, температура воздуха около двадцати двух градусов, а в понедельник возможен дождь. А вот Морин Дакуэрт все слышала, потому что уже проснулась. Всему виной был сон, очередной кошмар с участием их девятнадцатилетнего сына Трэвора, который отправился путешествовать по Европе со своей подружкой Триш и уже два дня не звонил и не посылал им электронных писем, потому что ему было плевать на тревогу родителей. Ей приснилось, будто на сей раз сын решил спрыгнуть с Эйфелевой башни на веревке, на манер Тарзана, а у самой земли его атаковала стая обезьян.