Наталья Солнцева - Иллюзии красного
– Что Мишель, сообщил, как добрался?
Она спросила это равнодушно и почти без выражения, только из вежливости.
Барыня Аграфена Федоровна встрепенулась, кликнула Лушку. Та принесла бегом письмо на подносе.
– Это тебе от Мишеля. Разрезать?
Не дожидаясь ответа, она взяла нож для бумаги и разрезала письмо, подала дочери. Та взяла. Рука с письмом опустилась на колени. Александра вздохнула и начала читать письмо. Оно оказалось коротким.
– Что, душа моя, пишут нынче молодые люди?
Мария Федоровна отдала дань пирожкам, яйцам, и теперь намазывала булочку маслом и медом, запивала кофе. Аппетит у нее был истинно московский.
– Да так, ничего особенного. Дела улаживаются. Скоро он надеется быть здесь.
– Что ты не ешь ничего? Эдак можно и уморить себя. Смотри, какие булочки, так и тают во рту. Еда, душа моя, – первейшее дело для выздоровления. Ты что ж, не хочешь встретить своего кавалера румяной и веселой, как прежде? Ведь он, поди, испереживался весь! Мать твоя говорит, он у твоих дверей дневал и ночевал, пока не миновал кризис болезни.
– Ах, тетя, не хочется мне есть. Тоска какая-то на сердце…
Александра опустила глаза и закашлялась.
– И-и, милая, рано тебе еще о тоске-то говорить! Посмотри, воздух какой, небо! Да на себя, на себя, девочка, в зеркало посмотри. Ведь ты красавица! Мужчины, небось, к твоим ногам сами падают. Эх, где мои девичьи годы?
Она допила кофе, спросила себе еще кислой капусты и квасу. Какое варварство!
Русская барыня – это та еще загадка!.. С какой стороны ни подступись – ничегошеньки не понятно. Наряды из Парижа, изящество, мушки над губкой, брильянты на длинной шее, походка, улыбка, – так и бьют насмерть! При европейских-то дворах недаром по русским дамам галантные кавалеры сохнут. Они словно омут бездонный: сначала засмотришься, потом нырнешь, а там уж все – утонул навеки. И спасения нет.
А если разобраться, поближе на них посмотреть, не на бале, не на Елисейский Полях, – на их родной земле? Варенье варят прямо в саду, самолично в банки разливают, с сенными девками в бане парятся, как распоследние простолюдинки, венки плетут, крестьянские песни горланят. И ведь что удивительно – на фортепьянах отменно обучены, и по-французски, и этикету, и танцуют, как нимфы. И вдруг на тебе – грибки под водочку, кислая капуста, квас опять же! Не понимаю, как это все в них соединяется?
17 июня.
Аграфена Федоровна сегодня ждет портниху, выписанную из Петербурга. Решили пошить новые наряды, чтобы развеселить барышню. Скоро бал у Левашевых. Скоро приедет Мишель. Скоро большая охота, с кострами, катанием на лодках, стрельбой и гончими.
У меня очень мало времени на то, чтобы вести дневник регулярно. Привезли детей Марии Федоровны, Катрин и Сержа. Их нужно подготовить к гимназии. Поэтому почти целый день у нас проходит в хлопотах и занятиях. По утрам я занимаюсь с ними французским и географией, после обеда музыкой и рисованием. В понедельник и четверг к ним приходит учитель математики.
Александра стала чувствовать себя намного лучше. Кашель почти прекратился, бледность исчезла. Но прежняя ее веселая манера, любовь к жизни, все еще не вернулись. Доктор говорит, это вопрос времени.
Вчера вечером произошло странное событие, которое изрядно меня напугало. Я раскрыла окно в комнате, расстелила постель, приготовившись ко сну, и подумала, не сесть ли мне за дневник. Перенесла свечу на бюро и только обмакнула перо в чернила, как услышала какой-то тихий шорох. Дверь из моей комнаты в коридор была закрыта, и я подумала. что это мне показалось. Но шорох повторился.
Я подумала, что барышня может испугаться, если услышит. Не знаю, почему, я почувствовала сильный холод, меня аж затрясло, и зубы застучали. Я накинула на плечи теплую шаль и на цыпочках, стараясь не шуметь, подошла к дверям, приложила ухо. Тихий, но отчетливый шорох заставил меня затаить дыхание. Кто это, или что это?
Ручка на моей двери поворачивается беззвучно, но довольно-таки туго. С большим трудом мне удалось приоткрыть дверь и заставить себя посмотреть в коридор. Я вся дрожала, не то от страха, не то от холода. А вернее, и от того, и от другого вместе. Ничего, кроме непроницаемой темноты и жуткого еле слышного шороха… Как будто шелестит камыш, или сухая трава. Но почему мне стало так страшно?
Я не могла решиться и открыть дверь пошире: какая-то жуть объяла меня, сковала мои тело и разум. Не знаю, сколько я простояла так, в оцепенении. Наконец, молитва вернула мне самообладание. Я взяла свечу и вышла в коридор. Мне показалось, что потянуло как бы сквозняком… Хотя это невозможно. Все окна и двери в доме на ночь закрывали. Разве что в комнатах они могли быть отворены, но все двери в комнаты вдоль коридора оказались плотно закрытыми.
Едва переставляя как будто налитые свинцом ноги, дрожа от страха, я двинулась по коридору в сторону барышниных комнат, моля Всевышнего о том, чтобы непонятный сквозняк не задул свечу. Мое сердце билось так громко. что я ничего больше не слышала, кроме его оглушительных ударов. Двигаясь очень медленно, я, как во сне, преодолела несколько метров, отделявших меня от двери в покои Александры…
В самом низу, у слабенькой полоски света, пробивающейся в щель из-под двери, я увидела небольшое темное пятно. Что бы это могло быть? Я оглянулась – коридор был пуст, все двери плотно закрыты. Впрочем, я могла видеть только в пределах досягаемости света моей свечи… Мне пришлось наклониться, чтобы рассмотреть пятно. Оно казалось густым и маслянистым. На поверхности пятна что-то плавало.
Я дотронулась до пятна пальцем и, поднеся его к свету, едва не закричала. Думаю, ужас перехватил спазмом мое горло, иначе я не смогла бы удержаться. Это была кровь…
Вне себя от страха, я бросилась к двери в комнату Марии Федоровны и стала громко стучать. Она открыла почти сразу же. Поняв по моему лицу, что произошло нечто из ряда вон выходящее, она молча последовала за мной.
Мы вдвоем рассматривали страшное пятно, не в силах вымолвить ни слова. На его поверхности плавали лепестки красной розы, единственной розы, распустившейся в оранжерее как раз сегодня утром. Это был любимый розовый куст Александры, который она сама поливала, и единственный распустившийся бутон которого вызвал у нее такую бурю восторга, что мы все радовались, узнавая прежнюю барышню.
Мария Федоровна вошла к барышне, убедилась, что все в порядке.
– Она спит, но очень беспокойно, все время вздрагивает и стонет во сне. Полина, – обратилась она ко мне очень по-человечески, по-свойски, как будто я была ее подругой. – Если хоть одна живая душа узнает, что мы тут видели, – не удастся скрыть это от Александры. Нового потрясения она может не вынести. Горячка вернется, и тогда неизвестно, к чему это приведет.
Мы вдвоем, стараясь не шуметь, принесли воды, тряпку, вытерли пятно и вымыли пол у двери.
– Никто ничего не должен знать об этом. Ты обещаешь мне, Полина?
Я пообещала.
– Потом разберемся, что здесь в самом деле происходит, – тихо сказала Мария Федоровна. – А теперь, – спать! Утро вечера мудренее.
Мы разошлись, каждая в свою комнату. Я думала, что ни за что не смогу заснуть. Закрыв свою дверь, я никак не могла успокоиться. Только придвинув к ней сундук, в котором я хранила зимние вещи, мне удалось совладать с волнением и страхом. Я улеглась в постель и, как ни странно, почти мгновенно заснула. Сказалось нервное напряжение, истощившее мои силы. Я проспала, как убитая, до самого утра.
18 июня.
Утро сегодня выдалось хмурое, серые тучи затянули небо, низко нависли над рекой, садом. Ветер гнет деревья, срывает цвет, листву. Вот-вот пустится проливной дождь.
Барыня велела позакрывать все окна, убрать с террасы диваны и столики. После бессонной ночи я чувствовала себя разбитой, растерянной. Ночные события не выходили у меня из головы. Сказывалась и погода, наводя уныние и неприятно возбуждая нервы.
Мария Федоровна спустилась к завтраку как всегда причесанная, тщательно одетая. Только залегшие под глазами тени выдавали то, что и она провела ночь в нелегких раздумьях. Она заговорщически подмигнула мне, и мы уединились в углу гостиной, за карточным столиком, где нас никто не мог слышать.
– Мадемуазель Полина, – обратилась она ко мне с усталым и озабоченным видом. – Я не смогла сомкнуть глаз почти до самого утра. В доме моей сестры происходят странные и зловещие события, за которыми определенно прослеживается чья-то недобрая воля. Кто-то намеренно пытается повредить нашей семье, и в первую очередь Александре. Зная, как безумно любят ее отец и мать, я не сомневаюсь, что цель выбрана превосходно.
– Но кому это могло бы понадобиться? – удивилась я. – У господ нет врагов. Они живут в кругу своей семьи, в придворных интригах не участвуют, с соседями поддерживают добрые отношения, многим помогают. Их дом всегда открыт для гостей, которым оказывается самый радушный прием. Их все любят…
