Эмблема с секретом - Корецкий Данил Аркадьевич

Вначале ничего не произошло. Но потом темное, набрякшее тысячами белогребенных холмиков море впереди разгладилось и натянулось, очерчивая стометровый правильный круг абсолютно спокойной воды, – будто стекло туда уронили. Ни морщинки, ни всплеска, ничего. Многие слышали об «эффекте купола» при подводном старте баллистической ракеты, но своими глазами видели его единицы.

Круг вспучивается линзой, натягивается, приподнимается и в самом деле становится похожим на невысокий купол. Видно, как из центра, из наметившегося «глаза», прут вниз потоки воды. Потом показывается затупленный нос ракеты, стремительно рвется вверх, выдергивая за собой сине-бело-красное стальное тело, окруженное клубами пара и водяного тумана. На какую-то долю секунды МБР, еще не успевшая полностью сбросить водяные покровы, застывает над поверхностью – сердце екает: неужели двигатели первой ступени не запустились, не сработало зажигание в подводном режиме?.. Сейчас рухнет!.. И тут по глазам бьет вспышка. Красно-желтый огненный шар на миг превратил пасмурную северную хмарь в тропический рассвет, отбросил фантастические резкие тени на пол-мостика и тут же исчез под потоками густого кудрявого дыма.

Через секунду рубка вздрогнула. Мощный нарастающий рев. «Молния», набирая скорость, устремилась вверх – ровно, словно шла по направляющим рельсам. Язык пламени с четкими резными очертаниями вырвался из густого темного шлейфа, как клинок из ножен, он был почти равен ее длине.

Все присутствующие ощутили прилив легкости и щенячьего восторга.

– Идет, родимая!!! – закричал Гуляев. – Идет!

– Идет, идет, идет! – заклинал Царьков, судорожно сжав кулаки.

В бинокли было хорошо видно, что «Молния» поднимается идеально – не отклоняясь от вертикальной оси и не вращаясь; рисунок обращенных к наблюдателям черно-белых технических отметок на корпусе оставался неизменным.

– Три секунды – полет нормальный, – занудно доложил динамик. – Пять секунд – полет нормальный…

Ракета ушла, оставив за собой длинный снежно-белый испаряющийся след, воткнувшийся в серые, затянувшие все небо облака.

– Это газы… конденсация… – пояснил всем и никому в отдельности Царьков. Он весь сиял и лучился радостью.

– Семь секунд – полет нормальный, – победно доложил динамик, и на этом все нормальности закончились.

В облаках что-то сверкнуло, внешние микрофоны донесли звук, напоминающий далекий раскат грома.

– Объект сбился с курса, сработал механизм самоуничтожения, – безэмоционально сообщил динамик. – Ликвидация объекта прошла штатно…

На мостике все молчали, не отрывая биноклей от глаз. То ли хотели отследить падение остатков ракеты, то ли оттягивали момент, когда надо будет смотреть друг на друга и что-то говорить.

Президент первым опустил бинокль.

– Ну что ж, хорошо хоть что-то у вас прошло штатно! – холодно сказал он.

И, повернувшись к Севрюгину, произнес:

– Значит, ваши пистолеты остались без патронов?

Министр вытер рукой вспотевший лоб.

– Мы тщательно изучим и все исправим…

Как можно исправить взрыв ракеты на испытаниях, он бы объяснить не сумел, но эта лукавая формула позволяет начальникам различного уровня уходить от ответственности последние двадцать лет, поэтому ею пользуются не задумываясь: прибегая к немного искаженной компьютерной терминологии – по умолчанию.

– Да, исправим, в ближайшее время, – повторил Министр.

Но Президент его не слушал.

– Подготовить вертолет! – скомандовал он начальнику охраны, уходя с мостика. Накрытый в кают-компании роскошный стол мгновенно осиротел. А здесь ощутимо запахло грозой. И как только герметичная дверь за Первым Лицом захлопнулась, она разразилась.

– Да вы знаете, что я с вами сделаю?! – ужасным шепотом обратился министр к подчиненным.

Контр-адмирал Колесников побледнел и повернулся к командиру крейсера:

– Рапорт на стол, Веренеев! Через полчаса рапорт на стол!

Капитан первого ранга оторопел.

– Я-то тут при чем?! Какое отношение я имею к испытаниям?!

Не привлекая к себе внимания, Царьков и Гуляев тихо покинули мостик.

– По возрасту пиши! И по выслуге лет! – Теперь Колесников покрылся красными пятнами.

– Верное решение! – кивнул Севрюгин. – Распустились тут, понимаешь! Самый умный нашелся!

Из низких серых облаков вдали падали обломки «Молнии». Трещал, сипел и гремел динамик, на этом фоне кто-то виртуозно матерился.

«Нам солнце за день дают в награде, и спирта – словно ожог во рту… Наживы ради снимают бляди усталость нашу в ночном порту. Одну на всех нам делить невзгоду, одной нам рапорт сдавать беде… Подводная лодка уходит в воду, ищи ее неизвестно где…»[4] – уже вслух, хотя и тихо, напевал Галушко. У матроса было прекрасное настроение, и никакой провал никаких испытаний не мог его испортить. Тем более что ужин неотвратимо приближался.

Глава 1

Отдых у моря

6 августа 2011 г.

Ницца

Лазурный берег – лучшее место в мире. Его еще не видно – ни по правому борту, ни по левому, под нами только морская гладь да белые стрелки яхт. Но я чувствую, что он совсем рядом. Как я чувствую? Может, по запаху, как обычно? Вряд ли. Пахнет комфортом, салоном бизнес-класса, «Макалланом» и навязчивыми терпкими духами – так может пахнуть где угодно. По цвету? Море и небо здесь чистая голубая гуашь, почти без оттенков, как в коллажах позднего Матисса, который температуру синего цвета изучил и передал с прецизионной точностью – до десятого знака после запятой. Тоже нет – на подлете к Крыму или к Анталье цвета точно такие, ну, может, до пятого знака… Или память сердца? Это, пожалуй ближе… Хотя точнее – спящий в душе со школьных лет щенячий восторг, когда на цветном экране садился прямо в море огромный «Боинг» с неотразимо белозубым Бельмондо. И сейчас моя душа радостно поскуливает, скребется и виляет хвостом (интересно, могут ли в образе души присутствовать хвост и когти?). А это верный признак того, что Ницца уже внизу…

Конечно, если не выделываться и не разыгрывать из себя сложную натуру, то можно ориентироваться и на более очевидные, вполне прозаические признаки. Я лечу рейсом Берлин – Ницца, самолет несколько минут назад начал снижение, и начал довольно резво – мне даже пришлось взять в руки бокал с виски, который опасно накренился во время маневра. Вдобавок приятный женский голос объявил по внутренней связи, что борт заходит на посадку в аэропорт «Кот-д’Азур», просьба не курить, пристегнуться и т. п. Пристегиваться я не стал, потому что и не отстегивался, не курю я не только при взлете, посадке и между ними, но даже в промежутках между полетами… Но виски свое, конечно, допил. Отличный скотч, кстати – наши авиакомпании не подают такой… Хотя что это я несу? «Luftgantha», конечно, не подает, а «Air Berlin» – пожалуйста!

Заплакал чей-то ребеночек. Ушки болят – перепад давления, и плевать ему на запахи, цвета и все остальное. Молодая мама с русым «конским хвостом» поит его из маленькой бутылочки с соской. Молодец, это помогает.

Взрослые тоже зашевелились, стряхнули остатки сонного оцепенения, принялись жевать резинку и сосать мятные конфеты.

– Ой, смотрите, мы садимся прямо в море! – Пальцы с хищными зелеными ногтями вцепились в мою руку. Вызывающий маникюр принадлежит соседке – волоокой упитанной блондинке. На вид она похожа на… Гм, скажем, на нимфу. Кажется, ее зовут Хельга. Когда-то, на моей настоящей родине, так назывался недоступный, а оттого еще более вожделенный шкаф, за которым писались в очередь и пересчитывались по ночам. Это от нее исходит оскорбляющий обоняние и эстетические чувства тяжелый аромат.

Как и подобает джентльмену, пытаюсь успокоить даму:

– Не волнуйтесь, фрейлейн, вода теплая. И здесь неглубоко.

Слегка откидываюсь в кресле, изучающе оглядываю ее фигуру. С такой кормой не утонешь! Пардон, конечно… А вслух галантно произношу: