Опасное знание - Боб Альман
— Полагаю, что вы и есть доцент Бруберг? — спросил он.
— Полагаю, что ты знаешь, зачем я сюда пришел? — ответил я.
— К сожалению, копии решения, принятого членами ученого совета, еще не готовы. И оригинал пока находится у машинисток. Но если ты спустишься в «Альму» и подождешь немного, я принесу все копии туда.
Это было совершенно в духе Хильдинга. Он никогда ничего не успевал сделать вовремя. Я поджал губы и отправился в кафе «Альма», расположенное в подвальном помещении университета. Больше мне ничего не оставалось.
В буфете я взял чаю и бутерброд и посмотрел, где бы присесть. За одним из ближайших столов сидел студент Урбан Турин; он пил кофе и читал газету. Это был совсем еще молодой человек, и я знал его только в лицо. Ответив на его поклон, я направился к большому столу, за которым уже сидела чета Хофстедтеров. Они заметили меня, и отступать было поздно. Оба они мне нравились, но сегодня я предпочел бы посидеть один.
Герман Хофстедтер был доцентом; он читал гражданское право и тоже претендовал на профессорскую должность. Он не отличался ни высоким ростом, ни могучим сложением. Но он был жилистый и крепкий, так как в юности ему пришлось много заниматься физическим трудом. У него была темная шевелюра, и волосы все время падали на довольно низкий лоб. При первом же взгляде на него бросались в глаза крепко сжатые челюсти. Губы были тонкие, с немного оттянутыми вниз уголками, как у кота. Особенно выразительным был левый уголок, и он заслуживал самого пристального внимания со стороны собеседника. Именно этот уголок весьма красноречиво говорил, о чем думает в данный момент Герман, правда, лишь до тех пор, пока у него темперамент не брал верх над рассудком. Улыбка очень красила его, но улыбался он редко. Зато он весьма агрессивно поглядывал на окружающий его мир из-под густых насупленных бровей. Герман Хофстедтер действовал по принципу, что наступление — лучший вид обороны.
Мэрта Хофстедтер была очаровательна. Ее, может быть, и нельзя было назвать писаной красавицей, хотя у неё были правильные черты лица, мягкие и гармонически округлые. Но главное ее очарование шло откуда-то изнутри. Она словно излучала сияние, и прежде всего сияли ее глаза. Мэрта любила смеяться. Но даже когда она не смеялась, ее зеленые глаза лучились улыбкой. Нетрудно было понять, почему Герман влюбился в нее. Я и сам мог бы в нее влюбиться. Она была кандидатом филологических наук и занимала должность ассистента кафедры на филологическом факультете.
Их брак не был особенно счастливым. В сущности, они были совершенно разные люди. Герман укрощал жизнь своей железной волей, стараясь переделать её на свой лад. А Мэрта наслаждалась всем, чего нельзя было заранее предвидеть или предугадать, любила экспромты и неожиданности, ей казалось, это делает жизнь ярче и интересней. Герман вечно был настороже, готовый отразить нападение неведомых врагов. Мэрта, напротив, смотрела в будущее с радостным ожиданием. Когда я сел возле нее, она очень мило улыбнулась. Герман только кивнул головой, но настроение у него было неплохое. В голубых глазах и в левом уголке рта затаилась улыбка.
— Ну как, уже прочел? — спросил Герман.
Он имел в виду решение членов ученого совета. Я объяснил ему обстановку.
— Ничего другого от Хильдинга и не дождешься, — сказал он.
Потом появился прецептор Манфред Лундберг, который читал первый раздел гражданского права. Он тоже участвовал в конкурсе и был наиболее вероятным претендентом на вакантную должность профессора. Лундберг всегда был одет с иголочки, ходил в жилете и носил карманные часы на тонкой золотой цепочке. Здороваясь, он каждому из нас пожал руку. Этим он подчеркнул, возможно даже бессознательно, что между ним и нами уже есть определенная дистанция. Усевшись за стол, Лундберг вынул бумажник и карандаш, потом достал маленькую записную книжечку и аккуратно записал в графу расходов стоимость кофе и одного бутерброда с сыром. Манфред Лундберг был не из тех, кто бросает деньги на ветер. Обычно мы подтрунивали немножко над этой его склонностью к бухгалтерии. Мы и на этот раз отпустили несколько шуточек в его адрес. Но Лундберг, как обычно, лишь бегло улыбнулся и сказал, что он любит во всем порядок и потому записывает свои расходы.
Мэрта помахала кому-то рукой. У буфета стоял Ёста Петерсон. Казалось, ему не очень хочется садиться за наш стол. По всему своему облику Ёста Петерсон был чрезвычайно ярким представителем шведской деревни: крупный, немного неуклюжий, склонный к полноте, сидячая жизнь явно была не для него. У него были белокурые волосы и румяные щеки, а лицо казалось добродушным и настороженным в одно и то же время. На нем была фланелевая куртка серовато-голубого цвета, а вместо галстука — бабочка. Он заметно отличался ото всех нас. Мы предпочитали темные костюмы различных оттенков. Ёста Петерсон был прецептором и читал второй раздел гражданского права в Лунде. А здесь, в Уппсале, он временно замещал вакансию профессора, ведущего первый раздел гражданского права. На эту должность мы и претендовали.
Вскоре у нас развязались языки. Пятый претендент казался моложе нас всех. Впрочем, мы с Эриком Берггреном были почти ровесники. Но он выглядел моложе своих лет, потому что, во-первых, у него была стройная, спортивная фигура, а во-вторых, он одевался, как обычно одеваются студенты. На нем была замшевая куртка с расстегнутой до середины молнией, светлая клетчатая рубашка и серый галстук. Он тоже был белокурый, как и Ёста Петерсон, немного, пожалуй, потемнее. У него были резкие черты и водянисто-голубые глаза. Он знал об этом и никогда не смотрел в глаза своему собеседнику. Может быть, поэтому взгляд его постоянно блуждал и никак не мог остановиться на одном каком-нибудь предмете. И вид у него всегда был как будто удрученный.
Прошло уже почти полчаса, и вот, наконец явился Хильдинг Улин с перепечатанными под копирку мнениями членов
