Двойник поневоле - Дмитрий Аркадьевич Захаров
— Мама! — крикнул Коля и побежал навстречу спешащей от общественной уборной женщины.
— Вы очень бледны! — сказал седой.
— Лана… — окликнула Соня подругу, удивившись, насколько слабо прозвучал ее голос.
Звонко вскрикнула продавщица ларька, низенький румяный человек в спортивной майке подбежал к теряющей сознание девушке, присел на корточки, прижал пальцы к ее артерии на шее. Седой мужчина растерянно моргал глазами, словно собираясь заплакать. Коля схватил за руку маму, — светловолосую молодую женщину. Моментально образовалась небольшая толпа. Соня вытянулась в струну и затихла. Мертвенно-белое лицо с приятными ямочками на скулах стало каким-то строгим и требовательным, через неплотно опущенное веко обнажилась часть белка левого глаза.
— Что случилось?! — крепко держа за руку начинающего хныкать мальчика, протиснулась сквозь очередь Лана. — Соня! — метнулась она к подруге. — Что с ней?! — Вопрос был адресован к склонившемуся над телом девушки толстяку.
Тот прильнул губами к девичьему рту напористо и агрессивно, как пылкий любовник, жаждущий получить страстный поцелуй. Пальцы его правой руки по-хозяйски сжали ее ноздри, он с шумом выдохнул воздух, затем откинулся назад и надавил сложенными крестообразно ладонями на ее грудь. На виске толстяка вздулась вена.
— Что здесь происходит? — повторяла белокурая Лана, будто в обычной фразе был сокрыт сакральный смысл и слова способны поменять реальность.
Коля смотрел на белые руки девушки, безвольно дергающиеся под напором энергичных движений толстого мужчины. Ему скоро должно было исполниться пять лет, смерть казалась чем-то отвлеченным, не имеющим ничего общего с действительностью. Толстяк прижимался губами ко рту Сони и давил ей на грудь своими короткими пальцами, поросшими черными волосками. Наконец он остановился, вытер тыльной стороной ладони капли пота со лба. Пухлая, не требующая коррекции женская губа насмешливо приподнялась, обнажив блестящую полоску жемчужных зубов.
— Вызывайте скорую… — высоким голосом сказал толстяк и отвернулся.
2
Массивная дверь открылась, с протяжным скрипом лязгнул замок. Неизвестно почему все тюремные двери издают этот тоскливый, выматывающий душу звук, — словно какой-то специально обученный человек настраивает однообразную музыкальную ноту, вызывающую ассоциации с предсмертным вздохом умирающего.
Зайцев привычно сложил руки в замок за спиной, шагнул вперед.
— Заключенный Алексей Зайцев, статья сто одиннадцать часть два! — отчеканил он заученную фразу.
— Проходи! — буркнул охранник, низкорослый хакас лет сорока пяти.
Он посторонился, давая заключенному возможность пройти по узкому коридору, ведущему в соседнее крыло здания Красноярской тюрьмы. Зайцев шел вперед, не выказывая признаков беспокойства, которое, конечно же, чувствовал. На прошлой неделе он влез в разборки. Все закончилось дракой, приведшей к серьезным увечьям одного из участников потасовки, двухметрового амбала по кличке Циклоп. Циклоп понадеялся на природную мощь и не учел спортивного опыта чемпиона Красноярского края по боевому самбо Алексея Зайцева. Алексей был крупным парнем, однако на фоне гиганта Циклопа смотрелся как юноша-подросток. Исход поединка решили скорость и мастерство. Зайцев прорвался на короткую дистанцию, выбив ударом ноги коленную чашечку богатыря, умело взял в захват его руку и, выкрутившись всем телом, провел на локоть болевой прием. Все произошло стремительно, разрыв связки вызвал поистине зверский крик Циклопа, вырубить его, корчащегося от нестерпимой боли в руке, оставалось делом техники. Теперь Циклоп находился в больнице, вряд ли он когда-либо сможет пользоваться левой рукой.
— Стоять! — скомандовал охранник. — Лицом к стене!
Зайцев повернулся. Любопытный глаз камеры слежения уставился на заключенного, снова лязгнул замок.
— Пошел!
Оказавшись в отстойнике, заключенный Алексей Зайцев терпеливо ждал, пока откроется решетка. Вели его не к следователю; это он понял, когда конвойный приказал ему повернуть в коридор налево. В той стороне находился административный корпус СИЗО.
— Стой!
Справа темнела дверь начальника Следственно-исправительного изолятора. Аккуратная табличка с фамилией и инициалами выделялась светлым пятном. «Востриков А.М.». Мимо прошли два сотрудника СИЗО, до стоящего лицом к стене Зайцева донеслись обрывки их разговора.
— Ну и что она ответила?
— … мать ее душу! — весело выругался мужчина. — Как пацана, развела на кабак!
Пахнуло перегаром и еще чем-то теплым, знакомым, домашним. Обычная жизнь коснулась заключенного слабым дуновением, — так запах весны врывается свежим потоком талого снега и набухающих на деревьях почек.
Охранник постучал в дверь, ответил мужской голос:
— Проходите!
Восточное лицо посуровело.
— Можешь зайти, Зайцев! Только без глупостей, понял меня?
— Какие глупости, гражданин начальник? Мне до освобождения четыре месяца осталось!
— Знаем мы вас… — пробурчал хакас. — Такие, как ты, Зайцев, могут и за четыре минуты раскрутиться!
Его вызывают к Хозяину по делу, связанному с искалеченным Циклопом? Циклоп хоть и был конченой гнидой — опускал молодых заключенных по беспределу, — но не стукач. Дрались честно, один на один, успокаивал себя Зайцев, входя в кабинет начальника СИЗО.
— Гражданин полковник, заключенный Зайцев по вашему приказанию прибыл! — бодро отчеканил он.
Востриков разговаривал по телефону. Это был низкорослый мужчина с крупными чертами лица и седыми висками. Он махнул рукой, указывая на стул. Зайцев не удивился; про Хозяина говорили, что он любил поиграть с заключенными в доброго родителя, на опущенных бедолаг подобный прием оказывал магическое действие. На стене висела большая фотография президента России, обрамленная в золоченую рамку, рядом сверкала золотым нимбом икона святителя Николая Чудотворца, сбоку от образа белел форматный лист бумаги, на котором жирно каллиграфическим шрифтом было выведено: «Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в какой час Господь ваш приидет». Ниже стоял небольшой аквариум; в туманной воде задумчиво проплывала красивая рыбка с длинным хвостом. Солнечные блики играли на стеклянной стене аквариума.
— Да… — сказал Хозяин, обращаясь к абоненту. Его внимательные карие глаза смотрели на заключенного Зайцева с той доброжелательностью, которую обычно используют в своих целях психологи, врачи и руководящие работники. — Да. Слушаюсь…
Через неплотно закрытую оконную створку доносилось урчание двигателя и голоса людей. Солнечный свет вливался в окно ликующим потоком золота. В такие моменты трудно было поверить, что совсем рядом в камерах сидят люди, обреченные на многолетнее заточение. Жизнь слишком прекрасна, чтобы омрачать ее страданиями!
Полковник положил трубку, улыбнулся.
— Привет, Алексей!
— Здравствуйте, гражданин полковник! — приподнялся со стула Зайцев, но Хозяин жестом приказал ему оставаться на месте. — Сиди! Ты, почитай, уже свободный человек, правильно я говорю?
— Осталось четыре месяца…
Востриков нахмурился, пробежал глазами по мелко отпечатанному тексту в раскрытой папке.
— Ты знаешь, что получил срок по минимуму?
Зайцев молчал, пытаясь понять, к чему клонит Хозяин.
— За тебя такие люди вступились! — Востриков воздел указательный палец к потолку, на его лице отразилось презрительное и вместе с тем восхищенное выражение. — Герой! Принимал участие в спасении наших олигархов![1] — Он захлопнул папку. — Чем думаешь заняться, когда выйдешь на свободу, Алексей?
