Безмолвие - Джон Харт
И тот, кто развел огонь, призраком не был.
* * *
Дымок поднимался из последней долины; ветер нес запах древесной золы и горелой смолы. Подобравшись к краю деревьев, Джонни увидел открытую площадку и нагромождения скатившихся камней у подножия холма. Местами эти камни образовывали причудливые формы, напоминающие купола соборов. Между и за ними пробегали узкие и путаные тропинки; он несколько раз прошелся взглядом по темным линиям, прорезанным между деревьями и через завалы щебня в нижней части склона. Другие тропинки, выше, были едва заметны в лунном свете и могли быть не тропинками даже, а просто выступами. Джонни поискал огонь на склоне, но ничего не обнаружил.
«Выше, — подумал он, — ближе к восточной стороне, чем к западной».
Проблема заключалась в том, что огонь как будто перемещался. В прошлом месяце он был выше и дальше к западу, а до этого обосновался в самом центре, над оползнем, формой напоминавшим перевернутую букву V. Джонни преодолел последний участок пересеченного рельефа и выбрал для подъема главную тропу между камнями. Миновав три развилки, он едва не уткнулся в камень. Тропинка сузилась, стало тесно. Джонни втянул плечи и провел пальцами по стенам, покрытым тонким, как пергамент, слоем шерстинок, оставленных здесь за многие годы медведями, койотами и оленями. За последним поворотом камень уходил вверх, образуя укромное местечко, возможно существовавшее в неизменном виде со времен зари человечества. Джонни посмотрел вверх и через узкую щель увидел полоску бледных звезд. Дальше он взял вправо и вверх и оказался на гребне под последним поясом леса. Никаких признаков огня.
— Ну ладно.
Джонни прошел через деревья к каменистой осыпи у основания холма. Поднимаясь по оползающему щебню, дважды падал. А когда минут через десять посмотрел вниз, голова закружилась от внезапно нахлынувшего ощущения — что-то не так. Слишком много пространства, слишком много багровых камней и пустого воздуха. Присмотревшись, Джонни заметил, что полоска леса, которой следовало быть под ним, каким-то непонятным образом сместилась влево, словно на него нашло вдруг затмение и он, сам того не сознавая, поднялся на сотню ярдов. Еще раз огляделся по сторонам, пытаясь точнее определить свое местоположение. Получилось выше и правее, чем по его расчетам.
Ладно, пусть так. Какие проблемы.
Так, да не так. Склон был слишком крутой, щебень уходил из-под ног, и Джонни шел словно по чешуе. Выше, примерно в сотне футов, виднелась роща из дубов и сосен. Тропинка за ней тянулась вдоль основания отвесной скалы и уходила, петляя, к следующим один за другим уступам и едва виднеющейся за ними вершине. Поднявшись слишком высоко и отклонившись слишком далеко вправо, Джонни оказался на том участке склона, который был опасен и который он хотел обойти. «Обычное дело, — сказал он себе. — Просто ошибся. Поторопился на подъеме, не учел, что в четыре часа утра не все выглядит так, как днем». Джонни повторил это объяснение, но и сам себе не поверил. Потому что поднимался по этому склону семь раз — и не сталкивался ни с какими проблемами.
И вот те на…
Осторожно, шаг за шагом, Джонни попытался убраться с откоса, высматривая камни покрупнее как более надежную опору. Двигаясь поперек склона, он продвинулся на двенадцать футов, когда нога поскользнулась, и из-под нее ушли двадцать футов камня. Джонни почувствовал это — и в следующий момент сам ухнул вниз. Грохот, какой бывает от грузового поезда, ударил в уши, а воображение подбросило картину: сотни футов почти вертикального склона, потом деревья и камни, лавина щебня, достаточно тяжелая, чтобы похоронить его заживо.
Но Джонни не умер…
Пролетев пятьдесят футов, он врезался во что-то и остановился, побитый, окровавленный и наполовину засыпанный. Не сразу, через боль, попытался определить, есть ли у него еще шанс умереть. Склон вверху вымело начисто. Груда камней вокруг наткнулась на преграду — мощный скальный выступ высотой в два фута, за которым ждал смертельно отвесный обрыв.
Джонни посмотрел влево-вправо. Ему не хватило совсем немного, фута или, может быть, нескольких дюймов.
* * *
Рассвет румянил деревья, когда Джонни приковылял к крохотной приземистой хижине. Кровать стояла возле сложенного из камня камина, и он свалился на нее мешком боли.
Проснулся Джонни через три часа и, бросив в угол одежду, пошел к ручью — смыть грязь и кровь. Потом перевязал самые глубокие порезы, надел джинсы и рубашку и натянул ботинки. Возле двери заглянул в зеркало размером четыре на четыре дюйма. Глаза, смотревшие на него оттуда, были неподвижны, как стекло, а взгляд так тверд, что лишь немногие выдерживали его более-менее долго. В свои двадцать три года он не улыбался без причины и не тратил время на людей, которых находил неискренними. Сколько можно слушать одни и те же вопросы?
Ты как, сынок?
В порядке? Держишься?
Десять лет он терпел тот или иной вариант одной и той же бессмысленной фразы, зная, что люди выискивают течения более темные, невидимые, глубинные.
Что ты видел в тех жутких местах?
А у тебя мозги там не перевернулись?
То были люди, которые шли на риск увидеть тьму в глазах Джонни, люди, которые задавали вопросы и всматривались в самую глубь этих глаз, надеясь увидеть, пусть на мгновение, того мальчишку, каким он был, ту неукротимость, боевую раскраску и пыл.
Тридцать минут спустя Джонни вышел из хижины и повернул на юг, через болото, а оттуда — по узким сухим тропинкам, к развалинам поселения, принадлежавшего когда-то освобожденным рабам и их потомкам. Бо́льшая часть построек сгнили и развалились, но несколько все еще держались. Когда люди спрашивали о Хаш Арбор, они имели в виду именно это: кладбище, старые дома, висельное дерево. Лишь немногие представляли действительные размеры поселка.
Открыв замок на одном из сараев, Джонни выкатил оттуда на грузовичке полувековой давности, выкрашенном белой краской и изрядно помятом. От сарая до металлических ворот было две мили. Проехав дальше, он свернул на шоссе, включил радио и покрутил ручку настройки. Ни госпел, ни радиошоу, ни местные спортивные новости его не заинтересовали. В самом низу частотной шкалы обнаружилась классическая станция из Дэвидсонского колледжа, которую он и слушал до тех пор, пока за холмистой грядой не появился город. Джонни знал в нем каждый уголок, каждый район, каждый памятник, каждую мостовую и даже каждую трещину в асфальте. За три сотни лет своего существования округ Рейвен видел немало конфликтов и пережил немало потерь. Его сыновья уходили на
