Частный дознаватель - Павел Журба
— Ублюдок!
Обиженный любовник бросился на мой голос, как голодный пёс на мозговую косточку. Мне оставалось лишь выставить колено и отправить наглеца на канвас.
Бам! Хендрикс разбил голову, свалился на холодный каменный пол и зарыдал, как ребёнок. Это была несомненная победа.
— Если не хочешь, чтобы твоя подружка отправилась кормить рыб, ты расскажешь нам все подробности о своей интересной деятельности в роли шпиона. — я опустился на колени и взглянул преступнику в глаза. Хоть он и не видел меня, но наверняка почувствовал. — Понял?
— Да. — смирившись со своей участью, прошептал предатель Родины. — Я всё расскажу, только не трогайте Лилит.
— Хорошо. — я резко встал и крикнул за дверь: — Майор, он готов!
Жиреющий свин, не умеющий даже проводить опрос, не то что дознание, по-королевски зашёл в комнату, гордо выпятив узкую грудную клетку. Он явно ожидал увидеть моё с младшим дознавателем послушание, но вместо этого наткнулся на полутруп мистера Хендрикса, из-за чего смешно завизжал, как настоящий поросёнок.
— Это что такое, капитан Донаван! — бедняга выхватил платочек и обтёр им носок обуви, на котором появились капельки крови. — Почему так грязно? И почему этот человек выглядит так, словно собрался к Богам?
За спиной начальника появилась парочка громил — дешёвая рабочая сила, любящая наблюдать за пытками или принимать в них активное участие. Ими, как правило, пользуются пижоны, младшие дознаватели или старики, которым ввиду возраста уже сложно держать в руке пилу или молот. Взглянув на них, я властно молвил:
— Уносите.
Громилы кивнули и вышли с Хендриксом. Рабочий день был удачно закончен…
— Объяснитесь наконец, мистер Донаван! — майор нахмурил тонкие брови вразлёт.
«Как же это надоело. Ты всю жизнь отдаёшь любимой профессии, а сын какого-то чинуши обходит тебя за пару лет.»
— Что конкретно вам объяснить, сэр? — я обвёл комнату выразительным взглядом.
Младший дознаватель тихо фыркнул: все в нашем отделе смеялись над сэром Джеймсом Бройд хер как-то там, даже ещё совсем зелёные юнцы, которые плохо держат удавку.
— Что это за акт показательной жестокости? — собственные слова так понравились Джеймсу, что он сразу же дал им оценку, радостно хмыкнув. — Наше королевство уже как три года отказалось от пыток, унижающих личное достоинство, а также подписало декларацию о важности прав человека!
«Сказка стара, как мир: только государственный корабль повернёт нос, и половина пассажиров сразу же окажется за бортом. Никто больше не хочет признавать твои заслуги в области дознания, твои тринадцать лет тяжкого труда и работы. Вместо этого чинуши сторонятся тебя, обходят за три квартала и даже не жмут руку при встрече, а вскоре, возможно, и вовсе окрестятся или предадут суду, как преступника, каких ты когда-то ловил. Почему же я не уйду из умирающей профессии? По правде сказать, мне она нравится, и не потому что я какой-то там садист или ублюдок без моральных принципов, как раз-таки наоборот: мне нравится работа дознавателя, потому что он тайно спасает мир. Мне не нужно оваций, хлопков по спине или памятников, я просто исправно делаю своё дело и спасаю людей от настоящего зла. Зло изгоняет зло — иного миру не дано. Добро не может изгонять зло, потому что для этого у него слишком мало влияния.»
— Вы уснули? — Джеймс язвительно усмехнулся. — Или вас так задели мои слова?
— Я служу королю, майор, ни о чём больше и не мечтаю. И если в нашем отделе есть камеры пыток, значит, ваша декларация для государства — пустое сотрясание воздуха.
Я обошёл толстяка, даже не повернувшись в его сторону, и быстро вышел из комнаты, не закрыв двери. Недовольное шарканье моих военных сапог эхом разносилось по всему отделу.
Прежде чем выйти в люди, я зашёл в раздевалку и переоделся. Сегодня на мне был дорогой парадный костюм для ресторана. Надев его, я побрызгался хорошим одеколоном, одолженными у богатенького коллеги.
— Я считаю, вы верно всё сказали! — прозвучал голос младшего дознавателя за моей спиной. — Люди могут нас презирать, но они должны понимать, что мы храним мир в государстве! — парень говорил так уверенно и страстно, что я и сам вдруг на секунду поверил, что все мы собрались здесь, чтобы помогать людям.
Конечно, это ложь: большинство пришло сюда за удовлетворением своих низменных потребностей. Людям нравится унижать других людей — вот ведь тайна.
— Спасибо, Рубиус. Я знал, что ты всегда поддержишь меня. — но молодняку такое говорить не стоит. Он сам всё поймёт, как придёт его время… Когда он займёт моё место, а я отправлюсь в тюрьму или куда-то на юг, доживать последние деньки рядом с бутылкой вина.
— Учитель, — обратился ко мне младший дознаватель, когда я уже почти вышел из комнаты. — А то, что вы сказали про ту булочницу, Лилит, это… — в глазах мальчика легко читалась жалость и стыд, возможно, даже отвращение к самому себе, ведь он, по сути, был моим пособником.
— Не бойся, я блефовал.
Я быстро вышел из раздевалки, пряча лицо воротом плаща. Не знаю, почему…
* * *
После тяжёлой работы я люблю спать. И не один, хотя иногда на большее сил и не хватает. Как правило, я заказываю одних и тех женщин, но в разных местах, чтобы дамы не подумали, будто у меня нет личной жизни и я прихожу к ним от одиночества.
Детский комплекс — мнение других людей. Он почти убит, но ещё ползёт, чтобы в трудной момент схватить меня за ногу. Я уже не переживаю, если выйду на улицу с руками в крови, но стоит кому-то ворваться в мою личную жизнь, и я начинаю испытывать стыд.
Сегодня я был с Марианной — высокой, голубоглазой девушкой с тонкой костью и аристократичными чертами лица. Я предпочитал именно таких — смахивающих на дворяночек, потому что сами дворяночки мне не давали, хоть я и был хорош собой. Ах, это низкое происхождение, об него споткнулся не один рыцарь любви.
— Почему ты сегодня такой напряжённый? — игривая девушка ловко залезла на меня, и её длинные русые волосы закрыли мне видимость.
— Проблемы на работе.
— Ах, эта работа… как я её не люблю! — Марианна засмеялась, словно наивный, добрый ребёнок. Я чувствовал, что она говорила правду. — Но с тобой мне так хорошо… — девушка положила голову мне грудь и смешно засопела.
«Не лжёт»
— Знаешь, — я заложил руки за голову и мечтательно закатил глаза. — Ты тоже мне нравишься.
Дамочка фыркнула.
— Нет, правда. — уж не знаю, как ещё уверить её в обратном: такие, как