Смерть в золотой раме - Мария Санти
Даниил был своим человеком в доме Ольги, дальним родственником ее мужа. Любая российская женщина от 13 до 83, взглянув на него, с большой вероятностью воскликнула бы «Какой хороший мальчик!». Он не выделялся внешне, разве что у него были очень хорошие зубы. Муж Ольги всегда говорил родне, что они должны всего добиться сами. И вот Даниил в свои двадцать восемь лет кое-чего добился – ездил на последней модели Audi и уверенно вел свое дело к новым вершинам. Девушки на него уже охотились, но он мало обращал на них внимания и называл своей семьей Ольгу и Елену. Стройный, кареглазый с кучерявыми волосами «ботан», он обладал талантом нравиться людям.
Федор, председатель благотворительного фонда «Дай копеечку», приятельствовал с Ольгой более тридцати лет. Он всегда был себе на уме. Дорого одевался и был похож на филина. Круглый, пузатый, в широких очках, он тоже коллекционировал предметы живописи. Жил Федя, по его собственному признанию, «на пенсию», а именно на свой выгодно проданный фармацевтический бизнес. Проживал в загородном доме неподалеку от Ольги вдвоем с зенненхундом Беней. В молодости он имел привычку жениться на красивых и умных женщинах ‒ в частности, был женат на подруге Ольги и по старой памяти называл хозяйку дома «Леля» или «наша орхидея». Федор считал себя обязанным ухаживать за всеми девушками в зоне досягаемости, однако обещаниями сделать девушку богатой вдовой не сорил. Когда он говорил «душечка», казалось, его круглое тело покрывалось невидимым камзолом, а на голове возникал пудреный парик.
Толя Мамонов, в определенных узких кругах известный как Мамонт, выглядел на этом празднике культуры и ума как золотой зуб во рту младенца – то есть неуместно. Невысокий, коренастый, он был цельным, как пиксель. Лицо у него было лопатой, и в фильмах Балабанова он мог бы играть без грима. Ловко сменив личину в конце 90-х, сегодня он представлялся бизнесменом, однако темные брянские леса помнили его подвиги периода первичного накопления капитала. Он познакомился с Ольгой вскоре после смерти ее мужа. Ольга говорила, что, утомившись мыльным обществом жриц Астарты[1], он «почувствовал дефицитарность образования и душевного развития», поэтому и рад общению. Толя следил за тем, чтобы все счета за дом были оплачены вовремя, а все расходные материалы для жизни закуплены. Также он распугивал потенциальных просителей денег одной только непередаваемой игрой морщин на своем лице пятидесятилетнего мужчины. Ольгу он называл королевой. И писал стихи, от которых тошнило Татьяну.
Кроме этих семерых в доме находились домработница филиппинка Марла и постоянно живущая при Ольге медсестра Зоя – прямоугольная, сбитая и немногословная.
В тот вечер Ольга обещала рассказать «восхитительную историю» и заинтриговала гостей рассказами о том, что скоро «весь мир узнает огромную тайну». Она сияла, ахала, охала, взмахивала руками и кокетничала с Федором так, словно им обоим снова было по двадцать лет.
А утром она не проснулась. Вскрытие показало, что она выпила целый пузырек лекарства, которое ей, с ее сердцем, было строго противопоказано. Однако это лекарство она купила сама, и этому нашлись доказательства.
Первый визит к Александру
Известный московский адвокат Платон Степанович Смородина не был удивлен ни удаленностью расположения усадьбы, в которую его пригласили, ни строгостью досмотра. Это был похожий на плюшевого мишку пятидесятилетний мужчина, в котором опознал бы профессора даже бомж. Однако не следовало шутить над его десертной фамилией ‒ Платона Степановича уважали даже те, кто ему проигрывал процесс. Ненавидели и уважали. Он был весь ухоженный, со вкусом одетый – оправа очков сочеталась с цветом сорочки, а последняя была настолько свежа, что с головой выдавала любовь, которую испытывает к этому большеголовому человеку тот, кто следит за его внешним видом. Он был немножечко рассеянным, добрым и романтичным. Регулярно терял ключи от дома, и их находили то в коробке из-под обуви, то в микроволновке. Когда машина подвозила его к дому, Смородина внимательно смотрел на встречающих его людей подслеповатыми глазами крота в больших очках с толстыми стеклами.
Еще со времен аспирантуры он был для всех Платоном Степановичем. Потей и Тошей, кроме жены, его называли сегодня разве что друзья детства. Приятели, обретенные им в зрелом возрасте, даже после долгих лет дружбы называли его по имени-отчеству.
Смородина не сразу согласился приехать, его настораживала формулировка «есть некоторая специфика, которую можно объяснить только лично». Он не любил «влиятельных» клиентов, предпочитая им простых богатых людей. «Влиятельные» платили в лучшем случае так же, как и остальные, а работы выходило больше. Если же работы не выходило больше, «влиятельные» норовили добрать нервами, личным временем, унижениями. Они были глубоко убеждены в том, что работать на них – счастье. Однако его уверили, что ничего уголовного в деле нет, и окончательно поймали на имя Ольги, в которую школьник Тоша, впервые увидевший глаза-блюдца на экране черно-белого телевизора, конечно же, был влюблен. Еще звонивший уверял, что его слава интеллектуала, друга философов и режиссеров, будет востребована в полной мере.
– Ну уж и слава, – пробурчал, повесив трубку, Платон Степанович, однако несколько минут после этого просидел совершенно без дела.
Влиятельный человек оказался невысоким и лысым, с темно-карими глазами. В профиль, из-за длинного носа со сложным рельефом, Александр был похож на Кощея Бессмертного. Платон Степанович подумал, что, должно быть, у этого ветхого старца хрупкие кости. Однако его осанка не вызвала бы вопросов на балу у императора еще сто лет назад. В гостиной и кабинете висели картины XIX века, Смородина узнал размашистую кисть Репина. Он подумал о том, что время идет неравномерно, и мы часто живем ценностями позапрошлого века – читаем Чехова, любим Серова. Системы собирательства не прослеживалось, видно было, что картины подбирал не антиквар и не галерист. Хозяин замка-берлоги не впадал и в минимализм – способ, с помощью которого человек заявляет, что он против вкуса чиновничьей верхушки и не слушает Любовь Успенскую. Александр тащил в дом что хотел. Представитель журнала «Архитектурный дайджест» скривил бы лицо, оказавшись в таком интерьере.
– Мне рекомендовали вас как человека деликатного. Кроме того, я искал адвоката, который… чувствует искусство. Отчасти,
