Гаснет луч пурпурного заката - Олег Агранянц

— А твоя партнерша?

— Юлечку он отправил на неделю в пансионат, там отдыхал главный прокурор области, и наказал: «Натворила руками — выправляй ногами».

— Справилась?

— Справилась, в этом деле она очень трудолюбива. Знаю не понаслышке.

— Словом, нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.

— Это про меня.

— И что потом?

— Полгода я не мог найти постоянную работу, мотался по утренникам, зимой подрабатывал Дедом Морозом. А тут кто-то мне сказал, что в детском театре одной прибалтийской республики требуется актер на роль говорящего верблюда. И я приехал сюда с творческим интересом, потому как верблюдов до этого играть мне не приходилось.

Треугольников прислушался, потом спросил:

— Слышишь?

Борис ничего не слышал.

— Это шум. Сейчас нас поведут обедать.

И действительно, открылась дверь, вошел конвоир:

— На обед.

Обед был очень кстати, ибо Борис не ел со вчерашнего дня, и тюремная трапеза показалась ему даже вкусной.

После обеда Треугольников вынул из-под матраца колоду карт:

— В шахматы играешь?

— Нет.

— И я не играю. Тогда в карты. Не на деньги, на интерес.

Борис согласился, и до ужина они играли в какую-то ранее неизвестную ему игру, которую Треугольников называл «матросский вист».

3. Земля круглая

— Что снилось тебе в первую ночь? — утром спросил Бориса сокамерник. — Ничто так не располагает к философскому переосмыслению жизни, как первая ночь на арестантском матрасе.

— Мне снился Чацкий. «Все гонят, все клянут, мучителей толпа…»

— Не к добру это. Тебя посадят.

— За что?

— Чацкий успел смыться, а у тебя не получилось, тебя посадят.

— По какой статье?

— Статью придумают. Все будет зависит от следователя. Главное, чтобы не Кубик.

— Это что такое? — удивился Борис.

— Ты правильно спросил: «что такое». Ты понимаешь, он — кубик: снизу у него много, а сверху, где у нормальных людей голова, у него заострение. Так что на самом деле он не кубик, а пирамида. Этот тебя лет на десять посадит. Ты хочешь сидеть десять лет?

— Не хочу, — ответил Борис. И не обманул, ему действительно не хотелось сидеть десять лет.

Треугольников достал карты, но в это время возник охранник:

— Аристов. С вещами на выход.

Борис знал, что с такими словами некогда выводили из камеры на расстрел, и, как профессиональный актер, войдя в роль обреченного, покорно направился к двери.

— Повторяй все время вслух таблицу умножения, — посоветовал Треугольников. — Помнишь таблицу умножения?

Таблицу умножения Борис помнил, но на всякий случай спросил:

— Зачем?

— Чтобы они видели, что ты не псих. А то, чуть что — в психушку.

«Если я буду все время повторять вслух таблицу умножения, — подумал Борис, — меня точно упрячут в психушку».

— Земля круглая; может, на краях и встретимся, — напутствовал его Треугольников.

Борису тоже хотелось сказать что-то неординарное, но на ум ничего кроме «век воли не видать», не приходило и он ограничился:

— До встречи.

Его вывели во двор, посадили в машину с решетками.

Минут через десять машина подъехала к заднему входу трехэтажного здания. Там его ждал человек, похожий на вышедшего на пенсию Буратино.

— Этот? — спросил он.

— Так точно, — ответил конвоир.

— Следуйте за мной, — распорядился вышедший на пенсию Буратино.

Они поднялись на лифте на третий этаж. Буратино показал Борису на дверь:

— Входите.

Борис вошел, а герой Золотого ключика остался в коридоре.

2. Визит дамы

4. Прекрасный следователь

Комната, куда конвоир доставил Бориса, оказалась кабинетом какого-то солидного учреждения. На полу — ковер, в углах — две кадки с цветами. На одной стене — большой портрет Горбачева, на другой — портрет неизвестного Борису человека с большим лбом и в пенсне. Три двери: та, через которую он вошел; солидная дверь — скорее всего, в кабинет к начальству, третья — на балкон. За массивным письменным столом восседала девица лет двадцати пяти и яростно перебирала лежащие на столе бумаги.

Борис поздоровался:

— Здравствуйте.

Девица подняла глаза:

— Здравствуйте.

Борис решил сразу определить, куда его привезли:

— Извините, вы кто? Секретарь следователя или сам следователь?

— Следователь? — удивилась девица. — Почему следователь?

— А к кому еще могут привезти человека из тюрьмы?

— Из тюрьмы? — переспросила девица.

— Увы.

— Ну да. В такой одежонке только на прием к английской королеве.

Борис извинился и сказал, что ни разу не был на приеме у английской королевы, и поэтому не знает, в какой одежде к ней надо являться.

Девица осмотрела его с головы до ног:

— Судя по всему, вас вряд ли когда-нибудь пригласят на прием к английской королеве.

Борис согласился:

— Вряд ли.

— И долго вы уже… сидите?

— Два дня.

— Убийство?

— Мелкое хулиганство.

— Послушайте… а мне ваше лицо знакомо… Такое впечатление, что я вас где-то видела.

Она взяла со стола папку с фотографиями идущего по улице голого парня и протянула одну фотографию Борису:

— Похоже, это вы?

Это действительно был он.

— Выходит, что я. Вас это удивляет?

— Конечно. Голый человек на улице. Согласитесь, такое увидишь нечасто. Что с вами приключилось?

— Несчастный случай сугубо личного плана. Кстати, меня зовут Борис.

— А меня — Вильма.

— Так кто вы такая, прелестная Вильма? Следователь или секретарь следователя?

— Неужели я похожа на следователя?

— Мой приятель познакомился с одной девушкой. Очень, говорил, смешливая, хохотушка. И кем она оказалась? Судьей в районном суде. «Встать, суд идет». И не похохочешь. Кстати, мне тоже сейчас не до смеха… Так вы не следователь?

— Вы знаете, где находитесь?

— В застенке. Сейчас придет следователь и будет меня допрашивать с пристрастием. Говорю сразу: сила воли у меня отсутствует напрочь. Когда меня начнут пытать, я буду вопить.

— В вашей тюрьме конвоиры, случаем, не в белых халатах?

— Нет. В форме, при оружии и вот с такими физиономиями.

— Давно у нас в городе?

— Приехал вчера.

— И для знакомства с городом прошлись голым по улице?

— Я был в бане, и у меня украли одежду. У вас никогда не воровали одежду в бане?

— Я вообще не хожу в баню. У меня дома душ. Вас в милиции били?

— Нет. Там со мной разбираться не стали. Прямехонько за решетку… Так сколько мне дадут?

— Я бы вам дала лет пять. Да-да. Но не за это. — Она ткнула пальцем на фотографию. — Здесь вы… до античной статуи не дотягиваете. Но экспрессия, движение!

— Вот видите. Античная статуя. А вы: античную статую — на пять лет.

— Конечно, на пять лет. За глупость. Вы знаете, кто это?

Она показала пальцем на портрет