Владимир Гоник - Свет на исходе дня
И это лето, и следующее, и еще одно прошли по душистым полуденным лугам, по заросшим лесным оврагам, отплескались в прозрачной озерной воде - чужая странная женщина появлялась обок Митиных тропок. Она как будто пасла его издали, отмечала в нем перемены и ждала чего-то.
В пятнадцатое лето он увидел ее ближе, почувствовал затаенный интерес к себе и неизвестно отчего смутился.
Митя был высок, худ, даже костляв, голос его уже сломался, но не окреп.
Он плавал, когда она появилась на берегу, но он не сразу ее заметил. Митя вдоволь накупался, замерз и поспешил на горячий песок. Глаза слепли от света. Солнце стояло высоко, озеро горело среди леса, как зеркало в траве. Сквозь капли воды на ресницах в переливающемся мокром блеске неожиданно возникло женское лицо.
Он вышел из воды и от неожиданности оцепенел: она стояла на песке перед кустами и внимательно смотрела на него. Он вдруг понял, что раздет.
Митя упал на мелководье лицом вниз, с незнакомой прежде яростью схватил со дна горсть мокрого песка и швырнул в нее. Она усмехнулась едва-едва, повернулась и ушла.
На обратном пути Митя отворачивался от ее дома так, словно в эту сторону ему и головы не повернуть.
И теперь он ее не забывал. Не раз приходили на память ее лицо и внимательный взгляд, стойко держались в мыслях и тянули на дорогу в Выселки.
В шестнадцатое лето случилось вот что.
Митя работал в колхозе на сенокосе. Целые дни, верхом или спешившись, Митя управлял лошадью, впряженную в сенную волокушу. Изгибающиеся по лугу рядки скошенной травы гладко взбегали на оструганные колья волокуши. По сторонам шли две девушки, Катя и Галя, и деревянными вилами подправляли травяной ручеек.
Когда набиралась копна, девушки упирались вилами в ее основание, Митя понукал лошадь, и та, дернув, вытаскивала волокушу - копна оставалась на земле. Длинные ряды копен тянулись через луг.
Сенной дух поднимался над землей, густел на заре, кружил голову, забивал все запахи, и временами людям казалось, что и они отрываются от земли и, покачиваясь, плывут в душном аромате.
Первые дни были солнечные и веселые, девушки шутили, вгоняя Митю в краску.
- Митенька, не гони, не гони, родненький! - кричала Галя.
За ней вступала Катя:
- Сколько силушки накопил, какой мужичок поспел нам на радость!
Митя смущался и от смущения гнал лошадь - не раз они сбивались с ряда и теряли собранное сено, а девушки со смехом валились в развалившуюся копну, задирая ноги, которые и без того в коротких цветных платьях были все на виду; Митя конфузился еще больше.
В один из дней Митя, приехав поутру на луг, вспыхнул, едва кожа не загорелась: вместо Гали была та женщина из Выселок. Он долго не мог впрячь лошадь в волокушу, перепутал всю упряжь.
За лесом постукивал, тяжело перекатывался гром, небо там было не светлее леса.
- Дождик будет, - сказала за спиной у Мити Катя.
Женщина непонятно вздохнула, Митя и в этом вздохе почувствовал что-то для себя.
Они работали спокойно, без остановок и смеха, не то что в прежние дни, и не смотрели друг на друга, не говорили, но какое напряжение во всем теле, какая строгость, шея заболела - как бы не повернуться ненароком, не взглянуть случайно...
После полудня туча надвинулась, сразу стало темно, все вокруг застыло, и вдруг налетел ветер, и упали первые капли. Все, кто работал на лугу, с криками и смехом понеслись под копны - в них долго не смолкали стоны и визг. Только Митя остался среди луга, распряг лошадь и пустил пастись. Ударил и замолотил по земле дождь. Он напал на мальчика, вмиг промочил, но Митя не торопился, только горбил спину и втягивал голову в плечи.
- Митя... - услышал он из ближней копны.
Дарья глубоко зарылась в сено, только длинные голые ноги были подставлены дождю, копна нависала над ней, как пышная прическа. Он неподвижно стоял перед ней.
- Что мокнешь? - спросила она спокойно. - Иди сюда...
Он послушно пошел к ней, как к матери. Она втянула его в копну и посадила рядом. Дождь шуршал над ними, они не проронили ни слова; они смотрели на хлесткие струи, которые шарили вокруг и сбивались поодаль в сплошную пелену.
- Замерз? - спросила она.
Он не ответил, она прижала его рукой к боку, сквозь мокрую одежду он почувствовал ее тепло. Они молчали и не шевелились; спине было тепло и колко, спереди веяло дождевым холодом. Сидеть бы так и сидеть без времени.
Она подалась вперед и исподлобья глянула вверх.
- Не переждать, - сказала она.
Он молчал.
- Пошли, - она встала, роняя сено, и подняла Митю за руку.
Он так же молча и покорно пошел за ней.
Они пришли к ней в дом; внутри было так опрятно, что Митя не решался переступить порог.
- Входи, входи, - позвала она, сбросила туфли и босая легко пошла по чистому, гладкому дощатому полу, оставляя узкие мокрые следы.
Он шагнул и остановился.
- Сейчас печь разожгу, - сказала она, посмотрела на него и впервые улыбнулась. - Я не съем тебя, проходи, садись...
Вскоре горела печь, треск поленьев сливался с шумом дождя. Митя сидел скованно, как будто вконец окоченел.
- Раздевайся, - сказала она. - Обсохни.
Он неловко стянул мокрую рубаху и застыл.
- Снимай, снимай, - сказала она, забирая рубаху и вешая перед печью.
Митя снял штаны и остался в трусах. Она повесила штаны и улыбнулась.
- Стесняешься? - Дарья подошла к кровати и отвернула край одеяла. Ложись. Накройся и разденься.
Он сделал, как она сказала. Его одежда висела на бечевке перед печью, капли с раздельным, внятным стуком падали на пол.
Вскоре воздух прогрелся, в комнате стало тепло. Хозяйка гремела кастрюлями на кухне. Митя робко осмотрелся: такой чистоты в доме он не знал; в горнице даже пахло опрятно - чистыми, мытыми полами, свежим глаженым бельем... Славно попасть в такой дом, а в непогоду - вдвойне: приветливо, укромно... Потрескивала печь, дождь застил свет и прибавлял горнице уюта. Было в ней что-то спокойное, ласковое, как в хозяйке.
- Согрелся? - спросила она, внося дымящуюся тарелку.
Он кивнул, принимая тарелку щей и ложку, хозяйка, как больному, поставила у него за спиной подушку, чтобы он мог есть сидя.
- Наелся? - спросила она, когда он съел щи и мясо.
Он снова молча кивнул, она забрала у него тарелку и села рядом. Было слышно, как по двору бродит дождь. Волосы Дарьи пахли сеном, Митя замер и сидел скованно, опустив лицо.
- Тебе сколько лет? - спросила она.
- Шестнадцать... - ответил он едва слышно.
- Похож на отца, - сказала она, а он был так оглушен, что не услышал ее слов.
В тот день Варвара долго ждала Митю. Уже прошли все сроки, она не знала, что думать. Миновали сумерки, настал вечер, непроницаемо слились озеро, луга и лес. Варвара чутко прислушивалась к деревенским звукам. Какая-то тревога, смутное предчувствие гложили ее, а Сима и вовсе вела себя непонятно, то и дело поднималась с пола и направлялась к двери, как будто что-то знала, как будто ей известно было, куда идти и где искать, не удерживай ее Варвара, подалась бы Бог знает куда.
- Пошли, - сказала Варвара сестре, когда ждать стало невмоготу.
Дождь уже стих, но было холодно и сыро. Они шли по деревне, стучась в каждый дом.
- Митю моего не видели? - спрашивала Варвара, а Сима неподвижно стояла в стороне.
Но никто Митю не видел. Уже отчаяние копилось в груди, подступало к горлу и рвалось наружу, когда встретилась им Катя.
- Его Дарья из Выселок к себе повела, дождь шел, - сказала девушка простодушно.
Что-то оборвалось в Варваре, она едва не опустилась на землю.
- Мы-ы-тя? - вопросительно промычала Сима - единственное слово, которое научилась говорить.
- Нет твоего Мити, - ответила ей Варвара, горько плача.
- Мы-ы-тя!.. - настойчиво требовала Сима в непонятливом, тупом упрямстве.
В поздний сырой вечер сестры шли по разбухшей дороге. После дождя в лесу было тихо. Варвара часто останавливалась, прислушиваясь, не слышно ли голоса, и только по чмоканью грязи под босыми ногами сестры узнавала, что она в лесу не одна.
Иногда по вершинам деревьев пробегал ветер, и тогда лесной шум, как гул поезда, катился над головой.
Дорога вывела их на околицу Выселок. Темные дома таились среди деревьев и робко жались друг к другу; Выселки молчали, как будто притихли и ждали, что будет.
Сестры вошли во двор. Дом смотрел в кромешную ночь слепыми окнами, в темноте мерно и оглушительно падали в бочку с водой срывающиеся с крыши капли. И едва сестры приблизились к окну, как створка распахнулась и в черном проеме появилась Дарья.
- Пришли? - спросила она просто, точно встреча была назначена. Тихо, спит он.
Она была в белой рубашке, голые руки лежали на подоконнике.
- Отпусти его, - плача, попросила Варвара.
- Отпущу, - тихо и покладисто согласилась Дарья. - Я ведь твоя должница, Варя, вот и отдаю должок.
Она исчезла, и сразу в глубине комнаты послышался ее тихий голос:
