Татьяна Моспан - Сезон для самоубийства
Обычно муж всегда появлялся из своей комнаты, когда она приходила. Ей даже иногда казалось, — дикая мысль! — что они стали сейчас ближе, с тех пор как развелись и она расписалась с Алексеем.
Теперь Иван заходил на кухню, они мирно разговаривали, ну, совсем как прежде, в хорошие времена — ведь были же у них и такие, были! Но она видела, что он все время сидел настороже, и как только хлопала дверь на терраске, мгновенно поднимался и уходил к себе — не хотел встречаться с Алексеем. Хотя внешне отношения у них были вполне нормальными.
— Странно, — Нина Федоровна поставила в духовку мясо и направилась к бывшей гостиной.
Дверь толкнула без стука. «Вот Алексей бы увидел, взъярился», — запоздало подумала она и, войдя в комнату, остановилась на пороге.
— Иван! — тихонько окликнула она лежавшего на диване. — Иван! — позвала чуть громче и двинулась к нему.
Человек на диване не шевелился. Он лежал прямо на спине, только голова, удобно покоившаяся на подушке, была слегка повернута к стене.
— Спит, — сама себе сказала Нина Федоровна, окинув взглядом комнату.
На столе, в тарелке, лежала пустая ампула рядом со шприцем. «Ага, значит, медсестра уже была, сделала укол», — подумала она.
Иван Семенович вторую неделю получал ежедневные уколы кордиамина. Опять сердце прихватило, а в госпиталь ложиться отказался. Нина Федоровна и сама могла делать ему эти уколы, научилась, но сейчас, при такой ситуации, Иван от ее услуг отказался, да и Алексей бы не понял.
Она вздохнула. А что он вообще понял бы, Алексей? Нина Федоровна помрачнела. Опять заныл висок.
А ведь вот так подумать, Иван оказался единственным человеком, который смог ее понять. Ни дочь, ни родители, ни друзья — как оплеванная перед всеми ходит, людей стесняется. А Иван сам ей предложил поселиться с Алексеем на втором этаже. Пожалел… Куда ей в такие-то годы по квартирам мотаться?! Все знакомые только руками развели: ну надо же!
Господи, никому такого не пожелаешь! Живет сама как между двух огней. Ну жалко ей Ивана, жалко, да что теперь поделаешь? «Искала, искала свое счастье и нашла… к пенсии», — зло подумала она. Она вообще стала злая, издерганная. Даже когда Иван предложил ей с новым мужем жить в доме, она не выдержала, съязвила: «Что, боишься один остаться?» «Дура ты, — ответил он, и у нее упало сердце. — Жила бы так, кто тебе мешал».
Поздно, поздно ты это сказал, Ванюша. Да и как — так? А ведь посмотреть на них со стороны, кто не знает, — нормальная с виду семья. Она хозяйством занимается: жарит, парит все, Иван — огородом: что-то сажает, окучивает, теплицы возвел на зависть всей округе, навоз из деревни привозят, договорился с какой-то фермой. Вот только Алексей…
Нина Федоровна подошла к столику, чтобы забрать ненужную тарелку с пустой ампулой — все равно на кухню идти, прихватила еще бокал с недопитым холодным чаем, знала: Иван такой пить не будет, и уже повернулась, чтобы выйти, как ее внимание привлекла видневшаяся из-под клетчатого одеяла кисть руки мужа. Лунки ногтей отливали синевой. Или это ей так показалось?
Она остановилась, затаив на мгновение дыхание, и нерешительно сделала несколько шагов к дивану.
— Ваня, — почему-то шепотом произнесла она и опасливо дотронулась до высунувшейся руки.
Ее пальцы, не ощутив привычного тепла, замерли. А через секунду она, уже не соображая, что делает, рванула на себя одеяло.
Тело мужа, лежавшее почти прямо на спине, худое и невероятно вытянутое, производило жуткое впечатление.
Нина Федоровна отшатнулась. Тарелка, которую она все еще держала в руке как поднос, грохнулась на пол, и Нина Федоровна бросилась вон из комнаты. Не-ет! Она остановилась, опомнившись, и заставила себя подойти к дивану. Резко схватила руку Ивана и попыталась уловить пульс. Раз, два, три… да это же ее сердце ухает! Она наклонилась и приложила голову к груди мужа. Потом медленно выпрямилась и, шатаясь, пошла прочь. Иван Семенович был мертв.
Нина Федоровна отсутствующим взглядом окинула опустевшую комнату, стиснула пальцами виски.
Только что увезли труп Ивана. Конечно, все теперь ее осуждают, она, она одна во всем виновата.
Милиционер, молодой парень, лейтенант, кажется, что он там у нее спрашивал? A-а… ерунда какая-то. Протокол места происшествия, или как там это у них называется… Бумагу пишет, а на покойника смотреть боится. Вспомнив об этом, она скривилась, и подбородок опять задрожал. А ей все равно, уже ничего не боится.
Когда Ивана стали приподнимать, голова еще незастывшего тела откинулась назад, и открылся рот. Она испугалась, что он так и останется — с отвалившейся челюстью. «Подвязать, подвязать надо», — забормотала она и не успокоилась, пока соседка не принесла с кухни чистое полотенце. Тогда Нина Федоровна, как будто всю жизнь только этим и занималась, подвязала отвисший подбородок, осторожно обернув полотенце вокруг головы. Милиционер смотрел на нее, наверное, как на сумасшедшую.
Господи, как же она устала! Все вокруг казалось нереальным, как будто происходило где-то далеко-далеко: кто-то что-то говорил, доставал документы Ивана, а она сидела и молчала. Алексей появился, когда тело уже погрузили в машину. Она помнит, как его полное круглое лицо сделалось плоским от испуга и удивления. Потом он тоже что-то делал, говорил, что-то спрашивал у нее.
Нина Федоровна поднялась со стула. А куда он делся, Алексей, почему оставил ее одну? Она сморщилась. Ах, да, он пошел давать телеграммы родственникам. Пусть, пусть все приезжают…
Резкий звонок в дверь вывел ее из оцепенения.
Соседка, наверное. У Алексея свой ключ есть. Она сжала губы. Видеть никого не хотелось.
В дверь опять позвонили.
Нина Федоровна, с трудом передвигая ноги, шла по коридору. Оставили бы ее все в покое, неужели не понимают…
Замок щелкнул, и дверь распахнулась.
— Мама!
На пороге терраски стояла дочь Вера, рядом с ней ее муж Дмитрий.
Нина Федоровна шарахнулась в сторону и непонимающе уставилась на дочь с зятем. Если бы перед ней появился сейчас живой Иван, она удивилась бы меньше.
— Вы получили телеграмму? — глупо спросила она, уже через секунду понимая, что никакой телеграммы дочь получить не могла. — Алексей Яковлевич тебе позвонил? — и опять она запоздало подумала, что говорит ерунду. Иван умер сегодня, несколько часов назад, а от их городка до Москвы почти сутки ехать поездом.
— Мам, ну при чем здесь твой Алексей Яковлевич? — раздраженно пожала плечами дочь. — Мне позвонил отец…
— Как вы сказали, промедол? — Нина Федоровна в строгом темно-синем костюме сидела в кабинете с золотистыми шторами напротив следователя прокуратуры — Ковалюка Евгения Георгиевича, молодого, лет тридцати с небольшим, человека. — Ему кололи кордиамин. Уже вторую неделю, кажется, могу даже точно вспомнить, с какого дня.
— Не надо, — следователь непроницаемо смотрел на нее.
— Я не понимаю…
Эту ночь Нина Федоровна почти не спала. Забывалась на короткие мгновения и тут же, измученная, просыпалась, будто что-то толкало ее. Смерть мужа, внезапный приезд дочери с зятем, удивленное лицо Алексея и еще что-то такое, что тревожило и беспокоило ее…
Едва рассвело, она поднялась. Спустилась со второго этажа на кухню да так и осталась сидеть на стуле, не в силах подняться. Очнулась, лишь услышав шаги в коридоре. Дочь с зятем проснулись.
День, слава богу, начался, и начался он с истерики Веры. Она кричала на мать, вырывала из рук Дмитрия стакан с водой, когда он попытался ее успокоить. Хорошо, хоть Алексей ничего этого не видел, уехал с утра пораньше на завод, сказал: только заскочит на работу и тут же вернется.
Нина Федоровна, отчаявшись унять дочь, махнула на все рукой: а-а, делайте, что хотите, тоже мне, помощнички. Ей лично ни чего не надо, без них обойдется: и в морг сама сходит, и все, что положено, сделает.
Первая неожиданность поджидала ее в морге. Зять все-таки поехал вместе с ней — вроде бы как для поддержки, а Нине Федоровне это было без разницы: зять так зять, пусть хоть что-нибудь для покойного тестя сделает.
Морг находился в одноэтажном кирпичном обшарпанном здании, с виду напоминавшем барак.
Дмитрий, нетерпеливо крутя головой, указал Нине Федоровне на большую двухстворчатую дверь, больше похожую на ворота. Казалось, что из неплотно прикрытых створок потянуло каким-то необычным, непохожим ни на какие другие, запахом. Нина Федоровна, с трудом задерживая дыхание, старалась поменьше втягивать в себя этот тяжеловатый, насыщенный формалином воздух. Она вспомнила вчерашнее испуганное лицо молоденького лейтенанта милиции и выругала себя: «А еще людей осуждать…»
— Подождите-ка, — услышала она голос Дмитрия. Он толкнул одну половинку двери. Та легко подалась вовнутрь.
Нина Федоровна шагнула следом и опешила. Посреди громадного, прохладного даже в это южное августовское утро помещения стоял гроб, обитый чем-то бордовым. Чужое мертвое лицо с закрытыми глазами было спокойным и холодным. Нина Федоровна открыла от испуга рот, она не могла отвести от покойника взгляда. Мертвец в гробу словно притягивал ее к себе.
