Валерий Гусев - Шпагу князю Оболенскому !
Я с трудом сдержал улыбку, подумав, что ветеринария давно уже утратила приоритет на этот термин, и спросил его об имени и отчестве.
- Меня почему-то не зовут по имени-отчеству. Меня до сих пор зовут Андрюшей. - Он так простодушно улыбнулся, что мне стало его жаль.
Музей расположился в бывшей городской усадьба графа Шуваева. Здание снаружи давно не ремонтировалось и выглядело под дождем особенно обветшалым; узкие высокие окна, не везде застекленные, пузатые, в серых разводах колонны между ними, выбитые ступени и ржавая решетка крыльца, облупившаяся на дверях краска. Только столбы с фонарями твердо стояли вдоль фасада. Правда, один из них все-таки подгулял немного: изогнулся к дому как свеча, поставленная слишком близко к печке.
На широкой лестнице с обтянутыми бархатом перилами и с медными кольцами для коверных прутьев нас встретил Староверцев. Его сухое интеллигентное лицо с узкой бородкой, выражавшее внимание и спокойное доброжелательство, напоминало лицо Дон-Кихота или доктора Айболита, в зависимости от настроения собеседника. Он спускался к нам с несколько рассеянным видом. Казалось, он сейчас тронет пальцами ус, вытинет за цепочку пузатые часы из жилетного кармана, щелкнет крышкой и под звон часовой машинки предложит до ужина партию в вист.
- К сожалению, не смогу уделить вам много времени, хотя и польщен вниманием столичной прессы, - извинился Староверцев после церемонии взаимных представлений. - Понедельник - это единственный день, когда мы можем заниматься разбором поступлений.
- Может быть, вы позволите помочь вам или хотя бы присутствовать при этом? Мне было бы полезно.
- Что ж, если это не затруднит вас...
Музей мне понравился. И если снаружи здание казалось заброшенным, то внутри оно было полно жизни. Признаться, я с некоторым предубеждением отношусь к провинциальным музеям: горка каменных ядер, комок ржавого железа с надписью "Фрагмент кольчуги" и двухцветная торговая рекламка начала века - вот и весь набор обязательных достопримечательностей. Но создателям Дубровнического музея удалось главное - как бы остановить время в этих полутемных залах, вдохнуть жизнь во все эти странные предметы, которые так давно служили людям и сейчас еще продолжают служить, правда, совсем в ином качестве.
Метод раскрытия той или иной темы был здесь прост и в своей простоте удачен: тщательно подобранные и расчетливо скупо размещенные в витринах и на стендах экспонаты постепенно подготавливали посетителя к общему восприятию события. Следуя от предмета к предмету, он незаметно для себя все глубже погружался в атмосферу конкретной эпохи; затем следовала обобщающая картина, в которой каждая деталь занимала свое место, каждый фрагмент участвовал в составлении целого. Так, например, получилось с "Куликовской битвой". Мы долго рассматривали прялочки, лапоточки, соху, наконечники татарских стрел, постепенно наливаясь безотчетной тревогой, а в конце зала, в темном закуточке, нас поразил "Рассвет над Непрядвой". Простенький световой эффект диорамы; на переднем плане - порванные копьями кольчуги, мятый, пробитый мечом шлем, изогнутые, тронутые ржавчиной стремена, лук с лопнувшей тетивой, торчащие в земле стрелы, а дальше берег реки, воины, словно после трудной работы спящие вечным сном на вытоптанной конями траве, синий рассвет и лебеди над Русью. Все это так просто, так близко, что не может не дрогнуть русское сердце, потому что еще дрожат оперенные кончики стрел, еще не загустела кровь в ранах.
Впрочем, это мои личные впечатления. Да еще что-то похожее я не постеснялся выписать из книги отзывов и пожеланий, надеясь использовать в будущем очерке.
Староверцев давал пояснения тоном профессионального экскурсовода, увлекался, горячился, начинал преувеличивать и, по-моему, просто-таки наслаждался делом рук своих.
- Пройдемте в следующий зал. Обратите внимание на золоченую лепку по потолку. Из-за нее - вы видите стилизованные ветки и листья, - из-за нее граф с претензией называл эту комнату залом Флоры. А вот и она сама: богиня плодородия, - энергичный жест в сторону статуи, наполовину задрапированной скатертью.
- Сама, - проворчал молодой человек с длинноствольным пистолетом в руке, вошедший в зал через другую дверь. - Как же - сама! Мегера Милосская.
- Саша, ты ведь знаешь, что это временно, что мы заменим ее, смутился Афанасий Иванович. - А товарищ журналист из-за твоих замечаний может составить себе неверное впечатление.
Саша улыбнулся и пошел за нами, на ходу ловко разбирая маленькой отверткой пистолет.
Худой, нескладный, он был неуловимо похож на Афанасия Ивановича. Видимо, во всем подражая ему, он даже отпустил усики, но они были такие светлые и жиденькие, что издалека казалось, будто у него просто испачкано под носом.
- А вот этот гобелен, посмотрите: он великолепно сохранил силу своих изначальных тонов, - продолжал Староверцев, с опаской поглядывая на Сашу. - Со временем мы повесим его в комнату Оболенского. Позже Саша расскажет вам о нем - это его тема.
Выпивка, не отходивший от меня ни на шаг, неодобрительно осмотрел выцветший коврик, на котором язычком пламени трепетала худющая, в одних браслетиках танцовщица, закидывая голову чуть ли не к пяткам.
В следующем зале, еще не до конца оформленном, в уютном уголке у высоких книжных полок стоял раскрытый ломберный стол, испачканный мелом, с брошенными, казалось, только что и на минутку, картами, будто игроки оставили их, чтобы взглянуть на приезд местной красавицы или ее рискованный танец с проезжим чиновным петербуржцем. Только что здесь было шумно и душно от свечей и трубок, за стеной гремела мазурка, звенели шпоры, плескались в шуме и музыке французские комплименты...
Саша отошел со своим пистолетом к окну, где стоял рабочий столик, заставленный пузырьками, баночками с зелеными комочками полировочной пасты, бутылочками с разноцветными жидкостями. Староверцева отозвал какой-то длинноволосый парень неуместно шпанистого вида, и я, воспользовавшись этим, сел рядом с Сашей на подоконник и выглянул в окно. Небо будто задернули грязно-серой шторой. И так резко, что она еще колебалась, шевелилась и вздрагивала от рывка. Опять пошел дождь. В зале потемнело и на миг стало так, как было здесь, наверное, много-много лет назад. Мне даже почудилось, что сейчас Афанасий Иванович велит подать свечи.
Саша принялся протирать части пистолета каким-то составом, смазывал их и снова протирал.
- Ну, что у вас новенького в литературных верхах? - спросил он у подошедшего Выпивки.
Тот не ответил.
- До сих пор не знаю вашего отчества, - продолжал дразнить его Саша, собирая пистолет. - Как же вас все-таки звать, а?
- Я же вам объяснял, - раздраженно напомнил Выпивка. Видно, ему частенько доставалось от Саши. - По паспорту я - Георгиевич, а по отцу Григорьевич.
- Что-то мудрено. - Саша покрутил головой, прицелился в портрет старого графа и щелкнул языком.
Выпивка демонстративно отошел к стенду и стал прижимать пальчиком какой-то отставший уголок.
- Что это ты с ним так нелюбезен? - спросил я Сашу. Мы как-то незаметно и легко стали на "ты".
- Да ну его. Присосался к музею, как клоп, кормушку себе нашел. Он о музее уже раза четыре писал, а теперь будет о каждом зале по отдельности кропать. Да еще дурачком прикидывается.
- Прикидывается? - удивился я. - А я думал, он всерьез. Уж очень натурально.
Гостиница - я уже говорил - помещалась здесь же, во флигеле. Сложенное из красного камня, с острыми башенками на фронтоне здание стояло среди высоких лип, вплотную примыкая к старому, видимо, заброшенному кладбищу.
Дежурная - светловолосая девушка Оля с такими длинными ресницами, что, казалось, она, моргая, поднимает ими теплый ветер, - быстро оформила меня и сказала, вручая ключи:
- Знаете, этот номер пользуется дурной славой.
- Да? А что такое?
- Когда-то в этих комнатах жил тоже Оболенский, и тоже Сергей, и он загадочно исчез в такой же дождливый вечер. Он лег спать, а утром его уже не нашли. - Она мягким движением ладони отбросила за спину волосы и так светло улыбнулась, словно заранее извинялась за то, что со мной может произойти нечто подобное.
Я попрощался и поднялся к себе.
Несмотря на полученное предупреждение, номером я остался доволен. Стены комнаты, обшитые дубовыми панелями из вертикальных досок, были в меру увешаны картинами, на которых бойко крутили усы бравые охотники в лаковых сапогах и фуражках с длинными козырьками. В глубоком алькове с пробитым в его стене окном стояла на львиных лапах такая громадная кровать, что в ней, пожалуй, можно было заблудиться спросонок.
Я поставил в угол портфель и репортерку, разделся и, приоткрыв окно, сел к столу.
Задание редакции не казалось мне сложным, но я не хотел терять времени и по свежим следам набросал план очерка, за основу которого взял рассказ Староверцева.
