Ольга Трунова - Тайна зеленой таблички. Исторический детектив
С того места, где находилась Зинар, была хорошо видна медница, у двери которой стояли два охранника в высоких остроконечных шлемах и коротких льняных туниках, а неподалеку беседовали несколько человек в кожаной одежде, какую носят ремесленники. Сердце Зинар забилось сильнее при мысли о любимом, но, внимательно присмотревшись, она увидела, что Алаксанду среди отдыхающих мастеров нет.
Девушка легко спрыгнула с камня, накинула на голову сбившийся от ветра край длинной накидки густо-синего цвета, в которую была закутана, и быстро направилась по тропинке к меднице. Люди жезла вежливо посторонились, пропуская дочь главного жреца.
Войдя внутрь просторного помещения, она несколько минут молча стояла у двери, любуясь слаженной работой двух обнаженных по пояс молодых парней в кожаных фартуках, стоявших по обе стороны раскаленного докрасна горна. Бросив взгляд на неработающие кожаные мехи для вдувания воздуха, мундштуки которых были вставлены с противоположных сторон в специальные отверстия в нижней части горна, Зинар поняла, что плавка близится к концу. В этот момент один из работающих открыл лëток, и в подготовленную форму хлынула струя раскаленного металла. Как только шлак перестал течь, второй – высокий мускулистый юноша – длинными щипцами вынул из пылающего горна горящий кусок хафальки размером с две человеческие головы и бросил на большую наковальню, где его подхватил стоявший наготове помощник – совсем молодой парнишка, задача которого состояла в том, чтобы клещами удерживать на месте раскаленный металл. Юноша поднял большой кузнечный молот и начал ритмично бить по рубиново светящемуся бруску. Игра мускулов сильного загорелого тела и точно рассчитанные движения молота завораживали и походили на ритуальный танец. Бесформенный кусок металла постепенно превратился в длинную плоскую пластину, которую помощник опустил в большое каменное корыто. Раздалось громкое шипение. Лишь после этого молодой человек поднял голову и улыбнулся Зинар.
Медник Алаксанду был необыкновенно красив: атлетически сложенный, он выглядел изящным из-за своего высокого роста, который вместе с более светлой, чем у хаттов, кожей и миндалевидным разрезом темных глаз выдавал его принадлежность к другому народу. Перехваченные повязкой густые волны черных как смоль волос обрамляли высокий лоб и правильной овальной формы лицо с прямым носом и четко очерченной линией губ.
– Привет, Зинар, – сказал он. – Ну как, боги благосклонны сегодня?
– Отец сказал, что бог Грозы по обыкновению сердит, даже не принял ритуального вина, зато Телепину обещал в новому году обильный урожай эммера.
– Это хорошая новость. Скорее бы праздник Пурулли6.
Легко перебрасываясь словами, они вышли на воздух.
– Ну, что решил твой отец? – спросил Алаксанду уже другим тоном, выдававшим его волнение.
– Безнадежно, – вздохнула Зинар. – Он просто сам не свой, – она слегка поморщилась, вновь представив вчерашнюю сцену, – и наотрез отказался выдавать свою дочь замуж за человека орудия. Отец мечтает породниться с кем-нибудь из людей дворца.
– И я даже знаю с кем, – мрачно заметил Алаксанду.
Зинар покраснела: навязчивые ухаживания главного чашника Тамаса ни для кого не были секретом.
– Что же нам делать? – спросила она, робко прикоснувшись к руке молодого человека.
– Я найду выход, – твердо ответил он, сжимая ее руку. – Мы будем вместе.
Договорившись встретиться завтра возле камня бога Аполлу, они расстались. Направляясь к дому, Зинар обернулась – Алаксанду решительно шагал к западным воротам дворца.
«Он хочет посоветоваться с Гисахисом», – догадалась девушка.
Гисахис был главным писцом при дворе Табарны и другом Алаксанду. В помещении халентувы7, отведенном писцу, служившему одновременно канцелярией, архивом и библиотекой, пахло глиной и розовым маслом. Центр просторной комнаты освещал стоящий на столе из бука медный светильник, представлявший собой наполненный маслом плоский сосудик с ручкой и отверстием сверху для плавающего в масле фитиля. Углы комнаты тонули в полумраке, казавшемся несколько зловещим из-за темных рядов деревянных полок, которыми от пола до потолка были заставлены стены. На полках выстроились в ряд квадратные глиняные таблички разных размеров. Маленькими круглыми табличками почти доверху была заполнена тростниковая корзина, стоявшая возле стола рядом с небольшой скамейкой, покрытой козьими шкурами. Через открытую дверь, ведущую во внутренний дворик, виднелись круглые печи для обжига и скамьи из кирпича с остывающими табличками. Еще одна сырая табличка из зеленой глины, подготовленная к работе, лежала перед Гисахисом, который задумчиво смотрел на стоящего перед ним взволнованного Алаксанду.
Худое лицо придворного писца не было красивым, но привлекало мягким взглядом умных глаз редкого у хаттов голубого цвета. Несмотря на свою молодость – он был лишь на семь лет старше двадцатитрехлетнего Алаксанду – Гисахис снискал всеобщее уважение благодаря незаурядному интеллекту: для общины его мнение было не менее авторитетным, чем слово уашебу8, а царь поручал ему составлять указы и письма главам соседних государств, вполне полагаясь на его дипломатический талант.
– Я ведь простой человек, привык работать руками, – горячо говорил тем временем Алаксанду, – а ты так умен, помоги мне… Ты же знаешь, мы с Зинар любим друг друга.
Писец сдержанно кивнул: он знал это, но знал он и еще кое-что – на Алаксанду заглядывалась не только Зинар, сама Кутти – единственная дочь царя страны Хатти была явно неравнодушна к красавцу-меднику. Для Гисахиса это открытие стало тяжелым ударом: он никому бы в этом не признался, но быстроглазая Кутти, которая на его глазах из забавной резвой девчушки превратилась в очаровательную непосредственную девушку, была болью его сердца. Тем не менее он сочувствовал другу, понимая, что и ему не видать счастья, о котором тот грезит.
Но, посчитав слишком жестоким высказать эту мысль, вслух он сказал:
– Я подумаю, что можно сделать. Собственно, единственная возможность – обратиться к общине. Хотя хаппира уже не пользуется таким авторитетом, как в былые времена, когда и царь, и люди дворца, и жрецы безропотно повиновался ее решению. Но попробовать стоит.
Когда несколько успокоенный Алаксанду ушел, Гисахис еще немного посидел в раздумье, затем, печально покачав головой, вернулся к прерванной работе. Отодвинув в сторону костяной стиль для выравнивания поверхности табличек и маленький ромбовидный стеатитовый ластик, он взял в левую руку сырую табличку, представляющую собой прямоугольник размером с ладонь, и, поднеся ее ближе к свету, начал привычно легко выводить клиновидные знаки заостренной тростниковой палочкой: «Для получения хафальки надо взять…»
Секрет выплавки самого ценного металла в Хаттском царстве строго охранялся. Мастера передавали его ученикам из уст в уста, но две луны назад царь приказал Гисахису записать технологию изготовления хафальки на семи глиняных табличках. Причина такого неожиданного решения была известна писцу. Как раз в это время из страны Калам, расположенной в междуречье Малы и Аранзы, прибыл один из хаттских осведомителей. Он привез ошеломляющие вести: внезапный набег кочевых племен амореев из сенарских степей спровоцировал в Уре – столице Калама – мощное восстание рабов, чем не преминули воспользоваться давно враждебные каламцам восточные соседи. Жители страны Хатамти, лежащей в предгорьях Загроса, вторглись в дезорганизованное царство, разрушили Ур и захватили статуи богов. Приехавшие через два дня после доклада агента испуганные маганские купцы подтвердили эту информацию, добавив, что царя Ибби-Суэна хатамтийцы увели в плен.
Крушение Каламского царства, которое, несмотря на утраченное былое могущество, все же оставалось важным центром, лежащим на перекрестке торговых путей в Дилмун и Мелухху, было не просто важным политическим событием, меняющим расстановку сил в регионе, – беспорядки в Уре могли спровоцировать нежелательные волнения среди окружавших хаттскую державу разношерстных и не всегда дружелюбных племен. Каски, живущие на побережье Аруны, и так периодически беспокоили царство набегами на северные окраины, грабя селения и уводя в плен жителей, хотя и были родственным хаттам народом. На западе жители Аххиявы, тридцать лет назад потерпевшие поражение в войне с хаттами, до сих пор жаждали реванша. С юга постоянно нависала угроза вторжения амореев, периодически забредавших сюда из своих степей через доступные в летние месяцы перевалы Антитавра. Юго-восток был относительно защищен благодаря договору с государством Субарту, населенным родственными хаттам хурритами. Правда, по условиям договора Хаттское царство брало на себя обязательство оказать военную помощь в случае нападения на субареев со стороны агрессивных кутиев, обитающих вокруг Соленого озера и в верховьях притоков Малы. Но все это были знакомые и предсказуемые угрозы – гораздо больше царя тревожили восточные соседи. Конечно, исконных обитателей Скалистого нагорья – оседлых урартов, близкородственных хурритам, хаттам нечего было опасаться. Однако северную часть нагорья населяли, не смешиваясь с урартами, полукочевые племена неизвестного происхождения, около ста лет назад, как говорили уашебу, спустившиеся с Белых гор. С тех пор их разрозненные поселения, которые организованным хаттам трудно было назвать государствами, все ближе придвигались к границам страны Хатти. Хотя проявлений враждебности со стороны чужеземцев пока замечено не было, Табарна интуитивно испытывал смутное чувство опасности.
