Семен Данилюк - Бизнес - класс
Когда вымирают динозавры, гигантами назначают мамонтов. После краха в девяносто восьмом году банковских монстров крупнейшим из числа оставшихся неожиданно оказался банк "Авангард". К нему и обратилась ГНК с просьбой о заеме. Тогда же Коломнин, отвечающий в банке за возврат кредитов, впервые близко познакомился с компанией. И прежде всего - с первым ее вице-президентом Вячеславом Вячеславовичем Четвериком. Именно этот человек, спрятанный за сутулой спиной бывшего замминистра, определял, как выяснилось, стратегический курс, позволивший ГНК стать крупным нефтяным игроком не только на московском, но и на российском небосклоне.
В общении Четверик оказался человеком чрезвычайно обаятельным. Смуглое, подвижное лицо Слав Славыча излучало неизменную ровную доброжелательность и удивительную открытость. При первом же знакомстве он как-то естественно перешел на ты и темпераментно, увлекаясь, принялся посвящать Коломнина в планы дальнейшего развития компании, то и дело подбегая к бесчисленным графикам и схемам, развешанным по стенам. Планов оказалось громадье, и выглядели бы они чистой фантастикой, если бы не бешеная вера самого Слав Славыча. Причем Четверик не просто повествовал, а втягивал собеседника в обсуждение, добиваясь от него сомнений, возражений, на которые тут же искал контраргументы: каждого нового знакомого он использовал как полигон для подгонки собственных идей. И одновременно стремился обратить в своего единомышленника. Во всяком случае Коломнин очень быстро ощутил себя погруженным в этот шлейф обаяния и уверенности в результате.
Так что на кредитном комитете Коломнин поддержал вице-президента Ознобихина, ратовавшего за выдачу пятидесяти миллионов долларов. Но поставил жесткие условия: деньги выдавать не сразу, а отдельными траншами. И при условии, что ГНК переведет в банк все счета и представит поручительство нефтеперерабатывающего завода, - единственно надежное обеспечение, покрывавшее банковские риски.
Присутствовавший на комитете Четверик условия эти принял безоговорочно.
Но с тех пор прошли дни, недели, теперь - и месяцы, банк выдавал миллион за миллионом, а предоставление поручительства завода под всякими предлогами оттягивалось. Похоже, добившись своего, хитрец Четверик решил придержать поручительство под дополнительные кредиты из других банков. А значит, по мнению Коломнина, оказался элементарным кидалой. О чем взъярившийся шеф банковской безопасности и собрался ему сообщить - глаза в глаза. Но не сообщил. Потому что застать Четверика на месте отныне стало невозможным. Попытался Коломнин воздействовать на руководителей ГНК через главного их лоббиста - Ознобихина. Тот только отмахнулся: отдадут, никуда не денутся.
Вообще интересное сложилось распределение ролей между вице-президентом банка по работе с корпоративными клиентами Ознобихиным и начальником управления экономической безопасности Коломниным. Первый привлекал на обслуживание клиентуру, отчаянно лоббируя выдачу им рискованных кредитов, а второй, постоянно этому противившийся, становился крайним при возникновении проблем с возвратом. - Имей в виду, Коля, - пробурчал Коломнин. - Если к нашему возвращению твой дружок Четверик не представит наконец поручительство, насмерть встану, но больше ни одного доллара не получат, пока не вернут предыдущие.
- Господи! Спаси меня и помилуй от такого товарища! - простонал Ознобихин. - Кто о чем! Опомнись, Серега! Ты за десять тысяч километров от Москвы. И чем у тебя башка забита? О бабах надо думать, дорогой. О бабах!
- И все равно! Понадобится, к президенту пойду, - понимая, что разговор и в самом деле затеян некстати, но не умея прерваться на полуслове, добил Коломнин. Он приподнялся, выискивая продавцов пива и креветок, - пора было обедать.
- Ну, и получишь еще раз по сусалам! - теперь уже "завелся" Ознобихин. Пойми своей упрямой бычьей башкой - нельзя к вип-клиенту подходить с обычными мерками. Тут стратегический полет! Перспективу "прорюхать" важно. На одних оборотах сколько заработаем!
- Да ни шиша! Обороты на наших счетах до сих пор нулевые.
- Так будут! Не все сразу, - не смутился Ознобихин. - Главное, повторяю, перспектива. Они уже сегодня половину московского нефтяного рынка окучивают, а скоро весь покроют. И потом не забывай, чья компания. За ними Лужков. Там инвестиционная программа на пятьсот миллионов корячится! Заметил, как поморщился Коломнин.
- Да, да. Я сам подпись мэра видел. Стратегическая дружба с Москвой, она, знаешь, больших денег стоит. Ну, откажем мы им сейчас в очередном транше. И что дальше? Пойдут и перекредитуются в другом банке. А где мы останемся? И обороты, и инвестиции, - все разом потеряем.
Коломнин почувствовал шевеление поблизости: пристроившийся рядышком молоденький юрист филиала "На Маросейке" Павел Маковей давно уже посапывал носом, ища случая вмешаться. И - решился.
- А я с Сергей Викторовичем согласен. Нельзя позволять клиенту, каким бы он раскрутым ни был, себя шантажировать. Пообещал поручительство - будь добр, отдай, - от осознания собственной дерзости на щеках его сквозь пленку загара проступили аккуратные розовые кружки.
- Ты тут еще откуда взялся! - возмутился Ознобихин. - Каждый шкет будет в разговоры старших вмешиваться. Вот дам щелбана!
И на полном серьезе потянулся кулаком к соседнему шезлонгу, так что длиннющий и угловатый, будто складной школьный метр, Маковей едва успел выпорхнуть. Со всеми, кто занимал должность ниже начальника отдела, вице-президент Ознобихин был строг и бескомпромисен.
А Коломнин едва сдержал улыбку. К двадцатипятилетнему Маковею он относился с особой симпатией. В отличие от прочих юристов, ограничивавшихся составлением стандартных договоров, Павел активно трудился по возврату кредитов и даже наработал собственную технологию взыскания задолженности с помощью судебных приставов. И по возвращении из Тайланда Коломнин планировал забрать смышленого парнишку в свое подразделение. Спасшийся от Ознобихинской лапы Маковей обхватил своей худой и цепкой, словно садовая тяпка, ладонью валявшийся на песке волейбольный мяч и потянул к воде двадцатидвухлетнюю кредитницу из филиала "Марьинский" Катеньку Целик, за которой на глазах у группы настойчиво ухаживал. Впрочем, безуспешно: занозистая Катенька до неприличия откровенно изгалялась над неказистым ухажером и оставалось поражаться долготерпению трогательно влюбленного Маковея.
- Ништяк! - Ознобихин повел плотоядным глазом по пышной Катенькиной фигуре. Примирительно подтолкнул локтем приятеля. - Вечерком отвезу тебя на эротический массаж. То-то завеселеешь! А пока предлагаю рвануть на водных мотоциклах!
- И то! - Коломнин, сам осознающий неуместность квелого состояния в таком экзотическом месте, как Тайланд, решительно выбросился из шезлонга и тут же заметил на себе несколько брошенных искоса женских взглядов.
Коломнин относился к тому редкому типу мужчин, что с возрастом обретают особую притягательность, будто покрытая патиной бронза. В свои сорок два года был он по-прежнему подтянут, жесткие курчавые волосы намертво вцепились в голову и не уступили залысинам ни сантиметра. В мягко ироничном, с упрямо сведенными губами лице его женщинам виделась некая невысказанная печаль - знак способности глубоко переживать. И хотя служебных романов за ним замечено не было, снисходительная молва и это относила ему в плюс: мужчина, умеющий скрывать отношения, - мечта любой женщины. В то, что этих романов попросту не существовало, никто не верил. Главной уликой здесь виделась расщелина меж пенящимися передними зубами, - несомненный признак повышенной сексуальности.
"Вот тут-то они и лопухаются", - тоскливо позлорадствовал Коломнин. Как любит пошутить его зам Лавренцов, мужской член - это тот же самый кран. Если не работает, то ржавеет или хиреет. Стало быть, безнадежно захирел. Поскольку отношения с супругой за последние годы зашли в такой полный аут, что даже воспоминание о ней перетряхивало Коломнина, будто при звуке ножа, скребущего по сковородке. В этом году исполнялось двадцать лет их браку. И из них, быть может, два-три можно было бы назвать счастливыми. Да и то скорее такими они кажутся на фоне последнего, совсем уж паскудного десятилетия. Друзей и сослуживцев домой он давно не приглашал. Тот же Лавренцов, любитель задать тонкий, нетрадиционный вопрос, побывав у них в доме, брякнул: "За что ж вы так друг друга-то изводите? Гляди, инфаркт, он промеж вас бродит". А в самом деле, за что? Свою вину перед женой Коломнин осознавал доподлинно. Вина его была серьезна и неизгладима: не любил он ее. И понял это еще до брака. Но тут узналось о беременности. Взыграло чувство долга. Решил, что притерпится. Не притерпелось. Потому что и гордая Галина, поднесшая себя вихрастому оперу ОБХСС как высший подарок судьбы, быстро почувствовала, что женились на ней из жалости. И, уязвленная, не простила. В ней словно жили две женщины. Первая мечтательная, порывистая. Вторая - нервическая, вспыльчивая, беспричинно раздражительная. К сожалению, с возрастом первой становилось все меньше, второй все больше. И это стало необратимым. Одно случайное слово, неловкий жест, упавшая с вешалки шляпа, - все становилось искрой, воспламенявшей Галину Геннадьевну лютой, необъяснимой с позиций формальной логики неприязнью к супругу. Да и сам он не мог, как прежде, сдерживаться и часами отмалчиваться среди потока упреков. Вот так и просуществовали они эти двадцать лет, отнимая их друг у друга. Зачем? Тоже хороший вопрос. Дети выросли. Сыну-студенту двадцать первый. Да и дочь, перейдя в восьмой класс, все чаще поглядывает на родителей с эдаким насмешливым недоумением. В последние пару лет они с женой, кажется, и вовсе перестали спать в одной постели. Возможно, за эти годы у нее были любовники. Хотя бы чтоб отомстить. Такой уж характер! А вот за мужа она не тревожилась. Легко отпускала в бесконечные поездки. И даже, как теперь, - в отпуск. Потому что изучила его лучше, чем сам он себя. И знала это его основное качество, ставшее проклятием, - постоянство. Не получались у него, как у других, легкие, дабы потешить плоть, скользящие связи. Сидело что-то внутри и - не пущало.
