Сергей Громов - Записки важняка
Пете ничего не оставалось, как бежать в расчете на помощь. И ему повезло. Вскоре он добежал до какого-то жилого многоэтажного дома, забарабанил в окна первого этажа и, когда к нему выбежали несколько встревоженных мужчин, рассказал, что произошло, и увлек их за собой.
Однако, когда они добежали до поляны, машина сразу развернулась и на бешеной скорости промчалась мимо, оставив плачущих навзрыд Раю и Лену.
Кто-то в темноте заметил и поднял с земли армейскую фуражку. Как потом выяснилось, изнутри ее на околыше была написана фамилия ее владельца Соколовский.
Петя оказался парнем порядочным и принципиальным. Докоротав бессонную ночь с Раей и Леной, утром вместе с девушками он явился в военную прокуратуру Московского гарнизона.
Там у потерпевших приняли обстоятельные заявления обо всем случившемся, возбудили уголовное дело, допросили и освидетельствовали девушек на предмет обнаружения ссадин, кровоподтеков и царапин, свидетельствующих о их сопротивлении. В тот же день они были подвергнуты судебно-медицинской экспертизе.
Был, конечно, допрошен и морячок Петя, который сдал органам следствия подобранную на месте преступления армейскую фуражку подполковника.
Как только было установлено, что фуражка принадлежала подполковнику Соколовскому, сыну маршала, дело немедленно перекочевало в Главную военную прокуратуру и для дальнейшего расследования было поручено мне.
Главный военный прокурор, в то время генерал-лейтенант юстиции, Афанасьев Николай Порфирович, передавая мне дело, кивнул в сторону своей "кремлевки":
- С полчаса назад звонил маршал Соколовский, интересовался, зачем вызван его сын. Я ответил кратко: "Пусть явится!" Больше не звонил.
Главный был явно расстроен. Встал из-за своего стола, молча прошелся по кабинету и, обдумывая ситуацию вслух, произнес:
- Гнусный случай. - Потом резко повернувшись ко мне, приказал: - Если все подтвердится- всех немедленно арестовать! Санкцию дам я.
Потерпевшие все подтвердили. Для сына маршала Соколовского "со товарищами" нашлось место в камерах предварительного заключения.
Доказательственная сторона уголовного дела в отношении этих обвиняемых уже изначально была, как говорят, "непробиваемой". Обвинение ничуть не поколебали и заявления арестованных и их адвокатов, будто находившиеся в нетрезвом состоянии потерпевшие были обыкновенные "ресторанные девочки", сами напросившиеся на увеселительную автопрогулку.
Из показаний свидетелей наиболее достоверным было признано все то, что рассказал морячок Петя.
Мне, конечно, понадобились и показания Аркадия Исааковича Райкина. Я поднялся в лифте к нему на четвертый этаж гостиницы "Москва", позвонил, а когда дверь открылась, увидел перед собой любимого артиста.
Без грима он выглядел таким, каким мы все его знали. С внимательным взглядом, открытым широким лбом, среднего роста, спокойный в движениях.
Он несколько отступил, пропуская меня, и при виде моей военной формы очевидно подумал, что я ошибся номером.
Я поспешил представиться, достал из кармана и протянул ему свое удостоверение. Райкин на удостоверение даже не взглянул, ограничившись тем, что я назвал себя.
Мой рассказ об уголовном деле много времени не потребовал.
Райкин выслушал меня, не прерывая, сказал:
- Этих девочек, наших восторженных поклонниц, я да и мы все знаем лишь с исключительно хорошей стороны. Вчера они появились на нашем спектакле даже здесь в "Эрмитаже". Очевидно, приехали из Ленинграда, вслед за нами... - Тут же он с подчеркнутой готовностью поинтересовался: - Мы чем-то можем им помочь? Нужны какие-то затраты, обратные билеты, что-то еще?
Но я сразу сказал:
- Для них все уже сделано. Я пришел, чтобы поставить вас в известность обо всем случившемся. Кроме того, мне предстоит допросить в качестве свидетелей Горшенину и Серову. Вы не возражаете?
- Они обе здесь, и я готов предоставить свой кабинет.
- Спасибо, но лучше, если они придут в Главную военную прокуратуру, например, завтра днем.
- Будем считать, что вопрос уже решен. А о причине их вызова сказать можно?
- Безусловно! - поспешил заверить я. - Иначе они могут подумать бог знает то и станут нервничать.
На следующий день, точно в назначенное время, мне позвонил наш дежурный из бюро пропусков и доложил:
- Ваши свидетельницы уже здесь.
- Горшенина и Серова?
- Они, - подтвердил дежурный и вроде как запнулся.
Почувствовав это, я уточнил:
- Что еще?
Вместо ответа дежурного в трубке зазвучал женский голос, и мне пришлось выслушать возмущенную тираду:
- Я еще одна артистка из труппы Райкина - Малоземова. Дело в том, то нас никогда и никто не допрашивал, а это очень интересно. Почему вы исключили меня?!
- Ах вот о чем идет речь! - облегченно вздохнул я и, скорее из желания пошутить, заинтересованно спросил:
- Вы что-то от себя еще можете добавить?
Малоземова ответила шуткой:
- Мой папа был мелкопоместный дворянин!
- О! Это в корне меняет все дело, - подхватил я и попросил: Передайте, пожалуйста, дежурному, пусть он выпишет пропуск и для вас.
Надо признать, что по тем временам приговор Верховного суда по делу сына маршала Соколовского и его соучастников прозвучал весьма сурово. Обвиняемый Соколовский был осужден к 17 годам лишения свободы. Соответственно была решена судьба и двух его однодельцев.
А через пару с лишним лет умер Сталин и бразды правления перешли к Маленкову. Именно к нему и обратился маршал Соколовский, что привело к применению частной амнистии по делу его сына и других. Им удалось досрочно освободиться.
В начале лета 1953 года ранним утром я приехал в Сочи, на отдых в санатории им. Ворошилова. Позавтракал и сразу устремился к местной канатной дороге.
В вагончике фуникулера нас было только двое. Впереди сидел какой-то молодой человек в таком же, как и у меня, белом летнем костюме. Через пару минут он вдруг ко мне обернулся:
- Сергей Михайлович! С вашей профессией я бы имел более цепкую память на лица.
Я понял, что имею дело с одним из бывших своих "подопечных". К сожалению, я его не узнал. Тем не менее нельзя было не ответить, и я спокойным тоном произнес:
- Не знаю, доставит ли это вам удовольствие, но буду откровенен: к великому своему сожалению, в практике моей работы, помимо собственной воли, часто приходится мне сталкиваться и с теми, кто в последующем простого внимания не заслуживает.
Через минуту вагончик фуникулера прибыл на конечную остановку. Я по крутой дорожке устремился к пляжу вслед за попутчиком. У входа на пляж, куда посторонних не пускали, я сразу обратился к дежурной, проверявшей наши санаторные книжки.
- Как фамилия того товарища, который только что прошел на пляж?
И прежде чем она успела ответить, вспомнил его сам. Да ведь это был сын маршала Соколовского. Вот так история... Вспомнил и о том, что к нему применили частную амнистию и даже сохранили прежнюю службу в армии. Одновременно мне стало известно, что он и другие заявили, что были вынуждены себя оговорить из-за применения к ним во время предварительного следствия физического воздействия.
На пляже я Соколовского не видел, но, когда уходил, он поджидал у входа. На его лице блуждала нагловатая ухмылка.
- Что не вышло у вас? - Голос его звучал торжествующе.
Это было уже слишком. Еле сдерживая себя, я произнес:
- В свое время ни я сам, никто другой вас ни единым словом не оскорбили. Не говоря уже о большем: не посягали на ваше физическое достоинство. Вы прекрасно об этом знаете. Предупреждаю. Если я здесь еще услышу что-либо подобное, то публично, например в столовой, закачу вам знатную оплеуху. А после еще пошлю телеграмму в Генеральный штаб, чтобы отсюда вас немедленно убрали! Ясно?
Он заметно побледнел и даже на шаг отступил. Больше его я нигде не встречал. Возможно, что он уехал либо перебрался в другой санаторий.
Однако нам еще предстояло встретиться с ним.
В Москве, в здании гостиницы "Метрополь", на первом этаже длительное время существовала железнодорожная касса по продаже билетов военнослужащим из центрального аппарата Министерства обороны СССР. Как-то осенью я пришел туда, чтобы купить билет - предстояла очередная длительная поездка по служебным делам. Я пришел туда еще до открытия кассы и, стоя у входных дверей, вдруг увидел, что со стороны Театральной площади прямо на меня идет сын маршала Соколовского.
Он меня тоже увидел, но прошел мимо, сделав вид, что не узнает. Однако, пройдя метров десять, он вдруг круто повернулся и направился прямо ко мне. При мерно за шаг до меня он остановился, взял под козырек и официальным тоном четко произнес:
- Товарищ полковник Громов, хочу, чтобы вы знали. Тогда, в Сочи я повел себя далеко не лучшим образом. Я совершил преступление, в чем искренне раскаиваюсь.
Потом он развернулся и зашагал в прежнем направлении, не обернувшись.
