Агата Кристи - Случай богатой дамы

Миссис Раймер послушно уселась и взяла в руку крошечную чашку благоухающей жидкости. Пока она пила, доктор объяснял:

— У вас, на Западе, привыкли лечить только тело. Ошибка! Тело лишь инструмент, на котором играет дух. Как из всякого инструмента, из него можно извлечь грустную, печальную мелодию, а можно и радостную песню, так сказать, гимн жизни. Чем мы с вами и займёмся. У вас есть деньги. Вы сможете тратить их и радоваться этому. Ваша жизнь вновь обретёт смысл. Это просто, просто, это совсем просто…

Миссис Раймер почувствовала приятную слабость. Очертания доктора и сестры начали расплываться. Её вдруг захлестнуло ощущение невероятного счастья. Навалилась непреодолимая сонливость… Фигура доктора становилась всё больше, больше, и вместе с ней рос весь мир.

Доктор пристально смотрел ей в глаза.

— Спите, — повторял он, — спите. Ваши веки закрываются. Вы засыпаете. Вы уже спите, спите…

Глаза миссис Раймер закрылись, и тёплая нежная волна понесла её в невероятно огромный и прекрасный мир.

Когда она открыла глаза снова, у неё было чувство, что прошло уже очень много времени. Она почти ничего не помнила: какие-то странные невероятные сны, потом вроде бы чувство пробуждения — и снова грёзы. Она смутно припомнила какую-то машину и смуглую красивую девушку в белом халате.

Как бы то ни было, теперь она окончательно проснулась и, слава Богу, проснулась в своей кровати.

Только вот в своей ли? Что-то было не так с этой кроватью. Она, конечно, была мягкая, но не такая восхитительно мягкая, как её собственная. Эта кровать смутно напоминала о далёких и почти забытых днях. Миссис Раймер повернулась, и кровать заскрипела. Её постель на Парк-Лейн никогда бы себе этого не позволила.

Миссис Раймер огляделась. Определённо, она была не на Парк-Лейн. Может, в больнице? Поразмыслив, миссис Раймер решила, что это никак не может быть больницей. И гостиницей тоже не может. Пустая комната с голыми стенами, выкрашенными в грязно-сиреневый цвет. В одном углу умывальный столик с кувшином и тазом, в другом — сосновый комод и кованый сундук. На вбитых в стену колышках висела незнакомая одежда. Ещё в комнате была кровать со старым стёганым одеялом, а на кровати — она, миссис Раймер.

— Да где это я? — спросила она вслух.

Дверь открылась, и в комнату проскользнула маленькая пухлая женщина с румяным добродушным лицом. На ней был передник, а рукава блузки были закатаны.

— Эй! — крикнула она, обернувшись к двери. — Доктор, идите скорей! Она проснулась.

Миссис Раймер открыла уже рот, чтобы высказать этому прохвосту Константини всё, что она о нём думает, но так и не высказала, потому что вошедший в комнату человек ни в малейшей степени не походил на экзотического Константини. Это был согбенный старичок, щурящийся сквозь сильные очки.

— Так-то лучше, — прошамкал он, приближаясь к кровати, затем взял запястье миссис Раймер. — Идёте на поправку, милочка.

— Что со мной было? — спросила миссис Раймер.

— Небольшой приступ, — ответил доктор. — Пару дней пробыли без сознания. Ничего страшного.

— Ох и напугала же ты нас, Ханна, — вставила маленькая пухлая женщина. — Особенно, когда начала бредить и нести всякую околесицу.

— Да, да, миссис Гарднер, — внушительно произнёс доктор, — но не стоит тревожить больную. Вскоре вы полностью поправитесь, милочка.

— И не волнуйся о работе, Ханна, — заторопилась миссис Гарднер. — Мне помогла миссис Робертс, так что мы кое-как справились. Лежи, ни о чём не волнуйся и выздоравливай, моя милая.

— Почему вы называете меня Ханной? — возмутилась миссис Раймер.

— Но тебя же так зовут, — изумлённо всплеснула руками миссис Гарднер.

— Ничего подобного. Меня зовут Амелия. Амелия Раймер. Миссис Эбнер Раймер.

Врач и миссис Гарднер обменялись многозначительными взглядами.

— Ладно, ты отдыхай, — сказала миссис Гарднер.

— Да, да, главное, никаких волнений, — добавил доктор, и оба удалились.

Миссис Раймер была сильно озадачена. Почему они называют её Ханной? И что это ещё за жалостливый взгляд, которым они обменялись, когда она сказала им своё настоящее имя? Да где же она находится и что с ней, в конце концов, случилось?

Она выскользнула из постели, неуверенно переступая ослабевшими ногами, добралась до крохотного слухового окошка и выглянула наружу — прямо на скотный двор.

Вконец озадаченная, она отошла от окна и снова улеглась в постель. Что она делает на ферме, которую прежде и в глаза не видела?

В комнату вошла миссис Гарднер, неся на подносе тарелку супа, и миссис Раймер засыпала её вопросами:

— Что я делаю в этом доме? Как я здесь оказалась?

— А где ж тебе и быть, милая? Это же твой дом. Подумать только: пять лет живём вместе, а я и не подозревала, что ты болеешь.

— Здесь? Пять лет?

— Конечно. Ханна, ты же не хочешь сказать, что всё забыла?

— Никогда я здесь не жила! И вас, кстати, тоже впервые вижу.

— Это всё приступ…

— Я никогда не жила здесь, — упрямо повторила миссис Раймер.

— О, Господи! — всплеснула руками миссис Гарднер и, неожиданно метнувшись к комоду, вернулась с маленькой пожелтевшей фотографией в дешёвой рамке.

На снимке была запечатлена группа из четырёх человек: какой-то усатый джентльмен, полная женщина (миссис Гарднер), высокий худой мужчина с приятной застенчивой улыбкой и женщина в ситцевом платье и переднике — миссис Раймер собственной персоной!

Пока она, не веря своим глазам, рассматривала фотографию, миссис Гарднер поставила поднос у кровати и тихонько выскользнула из комнаты.

Миссис Раймер машинально взяла ложку и принялась за суп. Это был вкусный, густой и горячий суп. Мозг её лихорадочно работал. Кто здесь ненормальный? Миссис Гарднер или она сама? У одной из них точно с головой не в порядке. Да, но ведь есть ещё доктор.

— Я — Амелия Раймер, — твёрдо сказала она себе. — Я знаю, что я Амелия Раймер, и никто не сможет убедить меня, что это не так.

Она доела суп и поставила тарелку на поднос. Её взгляд привлекла лежащая на столе газета. Взяв её, она первым делом взглянула на число. Девятнадцатое октября. В офисе этого Пайна она была не то пятнадцатого, не то шестнадцатого. Стало быть, она проболела минимум три дня!

— Чёртов знахарь! — злобно помянула она доктора Константини, чувствуя всё же некоторое облегчение.

Она слышала о случаях, когда люди годами не могли вспомнить даже своего имени. Она-то, слава Богу, помнит всё прекрасно.

Равнодушно листая газету, она небрежно проглядывала заголовки. Неожиданно она наткнулась на статью следующего содержания:

Миссис Эбнер Раймер, вдова пуговичного короля Эбнера Раймера, была помещена вчера в частную психиатрическую клинику. Причиной послужила развившаяся у вдовы в последние два дня навязчивая идея, что она более не миссис Раймер, а совершенно другой человек — некая Ханна Мурхауз, служанка на ферме.

— Ханна Мурхауз. Ну, конечно! — воскликнула миссис Раймер. — Двойники! Ну, это мы быстро исправим! Если этот елейный святоша Пайн вздумал сыграть со мной…

Но тут ей в глаза бросилось имя доктора Константини, огромными буквами напечатанное на следующей странице. На этот раз это был заголовок.

В прощальной лекции, состоявшейся накануне его отъезда в Японию, доктор Клаудиус Константини выдвинул ошеломляющую теорию. Он во всеуслышание объявил, что ему удалось наглядно доказать существование души, переместив её из одного тела в другое. В ходе своих экспериментов, заявил он, ему удалось успешно осуществить даже двойное перемещение: душа из загипнотизированного тела А была помещена в загипнотизированное тело В, а из тела В — в тело А. Очнувшись от транса, тело А ощущало себя телом В, в то время как В пребывало в твёрдой уверенности, что оно А. Залогом успеха этого необычного эксперимента, по словам доктора Константина, стало необычайное физическое сходство объектов. Нет никаких сомнений, утверждает он, что сходство двух этих людей имело для опыта первостепенное значение. Особенно это заметно в экспериментах с близнецами. Доктор Константина уверен, однако, что даже совершенно незнакомые друг другу люди, занимающие сколь угодно различное социальное положение, способны проявлять не меньшую гармонию внутреннего мира при условии выраженного внешнего сходства.

Миссис Раймер отшвырнула газету.

— Мерзавец! Нет, ну каков мерзавец!

Теперь она видит их насквозь! Весь их грязный трусливый замысел с целью прибрать к рукам её деньги. Эта Ханна Мурхауз была всего лишь орудием — возможно даже, невинным орудием — в руках Паркера Пайна. Он и этот мерзавец Константини вдвоём провернули эту чудовищную аферу.