Дмитрий Вересов - Крик ворона
Марина Валерьяновна спустилась с тускло освещенной платформы и, ориентируясь на огни далеких кварталов, отправилась в путь между сухими прутьями прошлогодней травы, пластами жирной грязи, кучами мусора, вылезшими из-под стаявшего снега. Хорошо еще, что на самой дорожке сухо – апрель выдался теплым, погожим. Пересекла полосу отчуждения и вышла на пустырь, по которому проходила незримая граница между Невским и Фрунзенским районами. Разделительная полоса пролегала по площадке между пивными ларьками. У ларьков с утра до вечера толклись ханыги из обоих районов, что, конечно, не способствовало улучшению криминогенной обстановки на пустыре. Но в этот поздний час ларьки, естественно, не работали, а лишь отбрасывали зловещие тени вдоль ярко освещенного пятачка основательно утоптанной и заплеванной площадки. И, конечно же, никакой милиции! Днем-то они паслись здесь регулярно, выцепляя из пьяной толпы кого-нибудь поприличнее: не тащить же в вытрезвитель местную рвань, с которой не то что штраф, а и пятнадцатисуточного бесплатного труда не поимеешь – себе дороже выйдет.
Миновав пространство между ларьками, Марина Мурина вышла непосредственно на пустырь, темный и страшный. Сердце гулко застучало, отдаваясь в висках, рука судорожно сжала портфель. Наступив на камень, подвернула ногу на высоком каблуке. Дурной знак! Выбранив себя, что не надела, как накануне собиралась, практичные китайские кеды, Марина решила снять туфли, но передумала, пожалев колготки.
Дорожка шла по пустынному и ровному ландшафту с бугорками стихийных микросвалок, потом нырнула вниз. До шоссе оставалось метров сто, но эти метры тянулись по зарослям осокоря, золотарника и каких-то безымянных кустов, поднимавшихся выше человеческого роста. Именно здесь чаще всего…
– Тс-с! – произнес выросший из ниоткуда громадный черный силуэт. – Вякнешь – прирежу!
Марина замерла. Сил осталось лишь на то, чтобы затравленно обернуться. Сзади появился второй. Подошел вплотную, рванул из рук портфель.
– Пальтишко сымай! – сипло скомандовал он.
Но Марину парализовало. От ужаса она не могла и шевельнуться. Откуда-то вынырнул третий, пыхтя, дыша перегаром, стал срывать пальто. Брызнули в темноту пуговицы. Матернувшись дружно и коротко, как по команде, двое вытряхнули Марину из пальто, уронив ее на четвереньки, а первый, громадный, подошел к ней, поднял за подбородок белое застывшее лицо и резко, неожиданно оттолкнул. Марина отлетела в кусты. И тут же громадный навалился на нее, больно ударив головой, царапнул щеку щетиной, задрал юбку. В ноздри ударил запах гнилой помойки. Марина закатила глаза. Мир поплыл. Как сквозь толстый слой ваты она услышала надсадный кряк прямо в ухо, почувствовала, как резко полегчало телу, как по груди проехала чужая рука и исчезла. Вскрик, хлесткие звуки ударов, топот…
– Эй, живая? – Из тумана совсем рядом выплыло лицо. Во внезапно пролившемся свете луны проступили четкие, яркие губы, большие глаза. Мелькнув, лицо отдалилось, но на безвольные Маринины руки легли другие руки – теплые, крепкие. – Вставай-ка, подруга. Ну, раз-два…
Плавно и сильно руки дернули вверх, Марина почувствовала, как ее ноги уперлись во что-то незыблемое, – и в то же мгновение оказалась на ногах. Она стояла на дорожке и ошалело глядела на рослую деваху в кожаной куртке и белой спортивной шапочке. Та протягивала пальто, но увидев, что Марина не шевелится, обошла вокруг и накинула пальто ей на плечи.
– Прикройся. Портфельчик вот бери. Идти можешь? Марина одной рукой вцепилась в портфель, а другой – в рукав кожаной куртки.
– Я ря… я ря… Улица Белы Ку… – пролепетала она.
– Э, да ты, мать, в шоке, – сказала деваха, поглядев Марине в глаза. – Ну-ка взялись!
Она водрузила Маринину руку себе на плечо, забрала у нее портфель, а свободной рукой обхватила Марину за талию.
– Пойдем, моя хорошая. Не торопись. Шажок, еще шажок…
Резкая водка обожгла горло, пищевод. Навернувшиеся слезы смыли пелену с глаз. Марина моргнула и подняла голову.
– На, запей.
Марина, стуча зубами, жадно заглотила зеленый холодный лимонад.
Она сидела на табуретке в маленькой, опрятной кухоньке, в чужом красном халате поверх застиранного бельишка. Напротив нее сидела ее спасительница —молодая девчонка, лет от силы двадцати трех, кареглазая, загорелая, с правильным, красивым и волевым лицом и короткой белокурой стрижкой.
– Я… я просто не знаю, как вас благодарить… – начала Марина и остановилась.
– А не знаешь, так и не благодари, – дружелюбно проговорила блондинка. Голос у нее был низкий, бархатный, с хрипотцой. – Лучше вон Боженьке спасибо скажи, что я рядом случилась. Иду, понимаешь, домой, а тут прямо на дороге стриптиз бесплатный.
Марина вздрогнула, как будто вновь переживая этот «стриптиз».
– Но… но как же вы?.. Их же трое мужиков.
– Мужиков? – Блондинка усмехнулась. – Разве это мужики? Пьянь, козлы помоечные. Враз шуганулись, что твои зайцы. Даже жалко, что не успела с ними политико-воспитательную работу провести… Да ладно, проехали. Ты поди голодная?
Блондинка поднялась, и Марина невольно засмотрелась на ее высокую, ладную и гибкую фигуру.
– Нет, спасибо, что вы. Я и так вам стольким обязана. Да и домой пора.
Блондинка обернулась и выразительно посмотрела на Марину.
– Про домой, подруга, до завтра заткнись. Пальтишко твое я почистила, а вот юбку и жакетик замочить пришлось. Потом простирну и подштопаю – эти бакланы тебе их подрали маленько. И самой тебе сполоснуться надо, я считаю. Изгваздали они тебя капитально. Хорошо еще болта поганого вставить не успели.
Блондинка хохотнула и подмигнула Марине. Та опустила взгляд в стакан, чувствуя, как краснеют скулы.
– Ну все, хорош менжеваться. В ванну шагом марш! – скомандовала хозяйка. – Полотенце я тебе там вывесила, найдешь. А я пока насчет хавки пошустрю.
Через десять минут намытая, распаренная Марина со смаком уплетала яичницу с беконом, а блондинка ловко метала на стол все новые закуски – копченую колбасу, селедочку, салат с грибами, – разлила по стаканам водку. Потом уселась, чокнулась с Мариной, в один выхлеб лихо ополовинила стакан, зажевала подцепленной на вилку капустой. Марина невольно повторила ее движение, закашлялась, запыхтела и потянулась за лимонадом.
– Бывает, – снисходительно заметила блондинка. – Тебя как звать-то?
– Марина. Марина Валерьяновна. А вас?
– Меня? – Блондинка расправила плечи. – Ладой кличут. Лада Чарусова. Вот, считай, и познакомились. Держи краба, Марина Валерьяновна!
Она протянула через стол крепкую ладошку. Марина с чувством вцепилась в протянутую руку и тут же, невольно поморщившись, выпустила – рукопожатие у Лады оказалось стальным.
После второй Марине стало тепло, спокойно. Глядя на Ладу, она тоже положила себе на тарелку селедки, колбасы, с удовольствием поела и потом вновь посмотрела на хозяйку. Та, привалившись спиной к стене, курила, пуская в потолок аккуратные струйки дыма. Даже это нехитрое действие получалось у нее как-то грациозно, складно. Ладно.
«Как ей идет это имя! – думала Марина. – Бесстрашная, сильная, гибкая… Интересно, кто она? Речь и повадка грубоватая, мужская, но при этом изысканная, яркая внешность… Обстановка скромная, но экспортная водка на столе, дефициты, сигареты буржуйские…»
– Лада, я прямо не знаю, что бы я без вас…
– Завязывай, а? – расслабленно протянула Лада. – И с благодарностями своими, и с «вы» этим дурацким. Курить будешь?
– Я… Я вообще-то в учебном заведении работаю. Историю преподаю, – вдруг ляпнула Марина и выжидательно посмотрела на Ладу.
Та сладко потянулась, обозначив под ковбойкой высокую, тугую грудь.
– Значит, почти коллеги, – лениво заметила она. —
Я тоже в учебном заведении. Инструктором в спортшколе.
– По… по самбо? – замирая от любопытства, спросила Марина.
– Не-а. Альпинизм и горный туризм… Ну что, если еще кирнуть не тянет, может, по чаю и на боковую?
Марина ответить не успела – позвонили в дверь. Лада чертыхнулась, рывком поднялась с табуретки и вышла в прихожую.
– Здоров, товарищ прапорщик! – рявкнул в прихожей густой мужской баритон. – Гостей принимаешь?
– А еще громче орать не слабо? Серега, ты б хоть предупредил, блин!
– А че, не вовремя? Я-то думал – пятница, посидим вдвоем…
– Втроем… Да ты морду куриной попой не скручивай. Марина у меня.
– Что еще за Марина такая? – Вопрос прозвучал не без интереса.
– Пойдем познакомлю. Сапоги только разуй…
…Некоторые из этих песен Марина припоминала – в студенческие времена их пели у костра на картошке, на тех немногочисленных вечеринках, куда ее приглашали. Кое-что слышала потом на стареньком магнитофоне, который в качестве приданого притащил из родительского дома бывший ее Жолнерович. Другие песни были ей незнакомы – тревожные, с надрывным подтекстом, с не вполне понятными реалиями, географическими и военными. Горы, песок, кровь… Захмелевшая и завороженная, Марина слушала с каким-то неясным томлением, в глазах ее появился блеск.
